«Надо прийти в мечеть и сказать: Сабсаби. Рамзан Кадыров. Россия»
Активные военные действия в Сирии завершены, Минобороны России выводит группировку войск из республики. Между тем там все еще находятся российские граждане. Точное количество их неизвестно, среди них много женщин с детьми. Кто и как помогает их возвращению на родину, рассказывает исполнительный директор чеченского Независимого информационно-аналитического агентства (НИАА) «Объектив» Алпа Газиева. 12 отчаявшихся мам — Как все начиналось? Все знали, что там есть российские граждане. И не только воюющие, но и их семьи. Как случилось, что вы занялись проблемами возвращения этих людей на родину? — К нам приходили мамы. Совершенно отчаявшиеся мамы, которым не к кому было обратиться. Сначала это были знакомые женщины, которые знали, что мы занимаемся правозащитной деятельностью. Одна мама, две, пять. Эти женщины боялись всего. Своих детей, которые смогли вот так все бросить и уехать туда, где война. Властей, которые приходят в семью и забирают на допрос братьев и отцов тех, кто уехал. Боялись того, что их дети там страдают, потому что ходят слухи о том, какой там ад. Мамы говорят: «Мы устали бояться. Нам нужны ответы на вопросы». Поначалу мы ничем не могли помочь — даже не знали, к кому обратиться. Просто фиксировали их заявления — в основном, по поводу уехавших в Сирию дочерей и внуков. Это продолжалось, наверное, полтора года. Но однажды нам позвонили женщины из Турции. Это были две чеченские мамы, которые дошли до Сирии в поисках своих дочек. Одна из них рассказала, что видела свою девочку и не узнала ее — это был другой человек. Зомбированный. С «промытыми» мозгами. Зять ее с мамой назад не отпустил. Эти женщины с трудом смогли вернуться в Турцию и боялись обратиться к властям. И тогда мы уже сказали: возвращайтесь. Если у вас возникнут проблемы с законом — будем вам помогать. И у нас тут тоже есть такие же матери. Они вернулись — и у нас было уже 12 мам. С их заявлениями мы обратились в Департамент по связям с религиозными и общественными организациями при правительстве Чечни. Знаете, глава департамента Рустам Абазов сначала вообще не понял, о чем речь. Не знал, что в Сирии есть наши женщины и дети. — Как так? Уже несколько лет на Северном Кавказе люди рассказывают друг другу о сбежавших воевать родственниках. — Да, но об этом мало кто был готов говорить вслух. Семьи не афишировали свою проблему, официально тоже данных не было никаких. И Абазов собрал юристов, потому что вот есть заявления. Есть проблема, которая сама собой не решится. Есть 12 плачущих женщин, которым надо помочь. А как? В Сирию двери были открыты, хотя эти женщины часто без документов бежали, без детских паспортов. А обратно дорога закрыта. И юридических вопросов тоже было много — можно ли вернуть взрослого человека насильно? А если человек маленький? Мы обратились ко всем. В МИД, к Уполномоченному по правам человека Татьяне Москальковой, к детскому омбудсмену Анне Кузнецовой, к советнику президента Михаилу Федотову, в посольства Ирака и Сирии. И нам помогли разобраться более-менее. Мы поняли, где эти женщины могут находиться, какая там обстановка сейчас. А потом нам позвонил сенатор Зияд Сабсаби и сказал, что хочет видеть эти списки. И вот тогда уже началась конкретная работа. — Есть какие-то точные данные, сколько там женщин и детей из России? — Мне кажется, что самые точные данные были у нас. По крайней мере, никто не мог опровергнуть те цифры, которые нам известны. На сегодняшний день у нас больше 200 заявлений плюс те, что еще не внесены в систему, потому что мы получаем новые имена каждый день. У нас есть точные данные по 800 мамам с детьми. 135 человек уже вернулись. Еще мы должны вернуть 104 человека в ближайшее время. — Как вы думаете, 800 — отражает точное количество наших детей и женщин на воюющей территории? — Их гораздо больше. Девочки выходят на связь с родными и говорят: нас много, нас тысячи. Не все из них могут передвигаться — одна из девушек позвонила своей матери из сирийского Идлиба. Она рассказала, что там есть тюрьмы, в которых сидят не только мужчины, но и женщины с детьми. Так что точными цифрами мы не располагаем. Через WhatsApp и Курдистан — Как технически все происходит? С кем вы общаетесь на месте? Есть ли помощь? — У нас есть все данные по человеку, заявление от родни. И есть группа в WhatsApp, в которой день и ночь пострадавшие — мамы — обмениваются информацией. Допустим, дочка прислала фотографию групповую. Начинаем разбираться, искать, где это снято. Например, много было фотографий детей на одних и тех же качелях. Определили, что это Мосул. Потом выясняют, кто есть кто на фото — вот эта девушка в хиджабе кто, а этот светловолосый ребенок чей. Мы все это описываем и передаем данные в МИД для передачи в посольства Сирии и Ирака. Обязательно приписываем, когда и откуда человек в последний раз выходил на связь. На месте тоже все непросто. Зияд Сабсаби рассказал, что есть две возможности уехать. Первый — бежать в Эль-Камышлы или в Эль-Хасаки. Это два города в Сирии. Там на месте обратиться в мечеть. Сказать «Сабсаби», «Рамзан Кадыров» или «Россия». И там есть наши люди, которые помогут. Второй путь — сдаваться в плен курдам. Практически всех, кого уже вывезли, нам передали представители Пешмерга — курдских войск в Иракском Курдистане. И ни в коем случае не пытаться вернуться в Турцию. Там очень враждебно настроены по отношению к беженцам из Сирии. Граждан иностранных государств они не отдают, а помещают в лагеря на неопределенный срок, а эти лагеря — настоящие тюрьмы, и сколько в них российских граждан, мы пока не знаем. — Вы слышали, наверное, уже сотни историй о девушках, которые оказываются в Сирии. Их истории похожи между собой или все всегда индивидуально? — С одной стороны, истории одинаковые. С другой — есть небольшие отличия. Конечно, им всем промывают мозги. Но кавказские девушки почти всегда уезжают с мужьями. Незамужние туда попадают редко. Именно мужья настаивают на том, чтобы жена надела хиджаб и уехала с детьми в халифат. Наши девушки мужей слушаются. А если еще они все время говорят: «Так написано в Коране», «Так велит шариат»… А вот по другим регионам — совсем другая вербовка. Хорошо и грамотно налаженная. У нас были заявления от русских мам из Пензы, Тюмени. Там или личное знакомство, или постоянный контроль жизни девочки через интернет. Девочки принимают ислам, надевают хиджаб и уезжают. Вот последний раз звонила такая мама: дочка — отличница, серьезно занималась музыкой, на первом курсе познакомилась с парнем, не то дагестанцем, не то азербайджанцем. Первый звоночек был, когда она забросила музыкальные занятия. Все время проводила в телефоне, причем во время звонка выходила в другую комнату. Потом хиджаб. А затем объявила родителям, что выходит замуж и едет с мужем на его родину. Через какое-то время выяснилось, где она. И вот три года она там, детей уже двое, звонит маме, плачет. Даже пыталась убежать, но поймали. И не знает, где она, в каком месте. Некоторые девушки отказывались ехать. Наш самый первый «возвращенец» — 7-летний Билал Тагиров. Так случилось, что я знаю семью мальчика, они мои соседи. Парень женился на девушке и попросил ее надеть хиджаб. Она надела. Но когда он потребовал, чтобы она с ребенком поехала с ним — отказалась. И он сына украл. И они там прожили больше трех лет, а потом попали под бомбежку. Отца и сына вытащили из-под завалов. Мальчика вернули маме. А отец его был тяжело ранен, но сейчас он сидит в тюрьме. Конечно, есть идейные женщины. Например, одна мать уехала с пятью детьми. Отец отказался — и она убежала. Там на границе очень хорошо помогают таким. Нам говорили о каком-то турецком кафе «Париж», в котором все дела по переправке людей в Сирию решались очень быстро. Одна из наших вернувшихся девочек — Иман — рассказала, что их посадили в автобусы от турецкой границы. И что автобусов было двенадцать. После войны — Вот возвращаются мамы и дети. Побывали в аду. Есть ли какая-то программа адаптации для них? — Это очень тяжелый вопрос. Хорошо, когда есть семья, в которую можно вернуться. У них у всех проблемы со здоровьем, у детей вши, желтуха. Дети пережили голод. Одна из наших женщин со слезами рассказывала, как говорила с внуком по телефону. «Говорю ему: я куплю тебе велосипед! — А он отвечает: и хлеба!» Конечно, стараемся помочь. Дети идут в садик, мамы могут устроиться на работу. Но это одна сторона — социальная. Женщинам, конечно, нужны психологи, потому что они все были зомбированы. И если некоторые просто рады, что вернулись домой, и хотят все забыть, то есть и такие, которых как будто бы насильно вернули. Нужны программы по реабилитации, чтобы эти девушки перестали жить теми идеями, чтобы дети и их мамы влились в нормальную жизнь. Пока с этим есть проблемы. — А общество как их воспринимает? — Я часто слышу мнение, что мы возвращаем домой террористок. Но как нам быть? Отвернуться от них? Они все молодые девочки, рожденные в 90-е годы. У них дети, и они почти все — вдовы. Как правило, они сидят по домам и стараются как можно реже бывать на людях. — А что с уголовным преследованием? СМИ писали о давлении на них со стороны правоохранительных органов. — Есть такие случаи. Мне известно, по крайней мере, о трех случаях с дагестанками. Двух отпустили под домашний арест, а третью — Викторию Будайханову — переправили в Москву. В Чечне такого нет. Все девушки обвиняются по 208 статье УК («Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем». — Ред.), в которой оговорено, что «лицо, впервые совершившее преступление, добровольно прекратившее участие в НВФ и сдавшее оружие, освобождается от уголовной ответственности, если в его действиях не содержится иного состава преступления». В Чечне этот пункт учитывается, их не помещают под арест. — Какая судьба у детей, вернувшихся без родителей? — Детей забирают родственники. В детские дома они точно не попадают. Был случай, когда привезли двух сирот, их хотела усыновить бездетная женщина, но нашлась родня. Еще помню, как привезли молодую женщину из Дагестана в очень плохом состоянии. Ее положили в больницу, старших детей забрали ее дед и бабушка, а младшего, рожденного от второго мужа — чеченца, хотел забрать его дядя. Но, к счастью, мама поправилась. — У детей, рожденных на территории иностранного государства, как правило, нет документов. Каков их юридический статус? — Ни разу такой вопрос не возник. Эти проблемы решаются, но какой тут механизм, я не знаю. — Изменится ли что-то в процессе возвращения теперь, после начала вывода войск? — Людей вывозили на самолетах Министерства обороны, это военный транспорт, и его обычно сопровождали еще два самолета для безопасности, так что пока мы в растерянности и не знаем, как все будет происходить. С другой стороны — интенсивные военные действия окончены, и Зияду Сабсаби теперь будет легче передвигаться по стране, до сих пор это было очень опасно. — Есть ли мужчины, желающие вернуться? — Конечно есть. Но мы занимаемся только женщинами и детьми. — Какая из историй девочек для вас самая поразительная? — Одна из наших девушек рассказала, что ее муж поехал в Сирию, потому что очень сильно хотел попасть в рай. Она поехала беременная вторым ребенком, родила там третьего, пережила обстрелы, смерть мужа и голод. И теперь она спрашивает себя: «А попадет ли он в рай, ведь столько людей страдало по его вине?». Это ответ на многие вопросы.
