«Главное - любовь зрителей». Актер театра о своей работе

Утром – царь, вечером – помещик Корреспондент «АиФ-Новосибирск» встретился с заслуженным артистом России Григорием Шустером, который 26 лет отработал в бывшем ТЮЗе (ныне «Глобусе»), перед тем как перейти в «Красный факел» и поговорил о том, почему театры юных зрителей стали редким явлением. Светлана Фролова, «АиФ-Новосибирск»​: Почему после стольких лет работы вы вдруг ушли из ТЮЗа в «Красный факел»? Григорий Шустер: Потому что пригласили. Я долго думал, никому не говорил, даже жене. И первое, чему я поразился, что меня порадовало в «Красном факеле», – тишина в зале. Это когда выходишь на сцену, говоришь монолог, и как будто никого нет. Вот играю я Базарова-старшего в спектакле «Отцы и сыновья», рассказываю про смерть своего сына. И как будто сам себе рассказываю. Потому что зал полный, но – молчит. Такой тишины в детском театре трудно добиться. – Куда делся детский театр? – Я не знаю. Он ушёл, но, как говорится о Карлсоне, обещал вернуться. Хотя в Питере, Москве, Екатеринбурге и в Нижнем Новгороде название «ТЮЗ» всё же осталось. Другие сейчас называются «молодёжными театрами». Чем был хорош тот театр, о котором я вспоминаю? Утром – «Чиполлино», «Два клёна». А вечером – «Гроза», «Чайка», «Любовь необъяснимая». Актёр утром играет царя в сказке, вечером – Треплева. И это было правильно. – Так и пьесы о проблемах подростков исчезли. – Да, драматургии нет. Режиссёры сегодня не обращают на подростков никакого внимания. Почему бы не поставить «Брата Алёшу»? Это пьеса Розова по мотивам романа Достоевского, очень хорошая. Но не ставят. Жаль, что ТЮЗ моего времени ушёл, а на смену ему ничего не появилось. Сейчас можно услышать, как режиссёр говорит: «Мне не важен зритель». А в нашей молодости режиссёры знали, когда в их спектаклях будут звучать аплодисменты. Представляете, знали, где и какая будет реакция! В ТЮЗе и актёры были в чём-то педагогами, общались с залом. Спектакль «перекатывался» через рампу. А сейчас всегда есть граница: здесь сцена – здесь зритель. – Подростков сейчас сложно заинтересовать театром. – Да, с ними вообще драма. Раньше режиссёры были ещё и педагогами. Они знали, что можно показывать, а что – нельзя. Ну как пятиклассник высидит спектакль «Отцы и сыновья»? Да он же ещё только «Муму» из всего Тургенева осилил! Великий театральный педагог Сергей Образцов, который руководил Московским театром кукол, сказал: до 5 лет в театр ребёнка водить нельзя. А я наблюдаю часто: на спектакли для детей старше 6 лет несут грудных! А зачем? Дети в этом возрасте ещё совсем ничего не понимают, у них психика подвижная! Но бывают исключения. Например, наша актриса Владислава Франк на спектаклях «Найти маму» и «Терем. Теремок. Теремочек» с малышами играет в театр. Не на сцене, а в фойе малого зала. И тогда дети сами участвуют в процессе. Я очень люблю и приветствую такие вещи. – В Новосибирском ТЮЗе вы сыграли более 200 ролей и по праву заслужили негласный титул «самого детского актёра города». Нужно ли актёру детских спектаклей обладать какими-то особыми качествами? – Знаете, когда мне в прошлом году давали премию за выдающиеся достижения в театральном искусстве, мне вспомнилась фраза известного русского актёра Михаила Щепкина: «Можно играть хорошо, можно играть плохо. Главное – играть правильно». И это важно не только для взрослого зрителя, но и для юного. Но ещё важнее любить детей. Приказ: покинуть помещение! – Звягинцев учился на курсе, где вы преподавали. Вы довольны своим учеником и тем, что он делает сейчас? – Конечно, доволен. Первые фильмы были для меня подарками. И дебютный («Возвращение») мне очень нравился. Парень сам себя сделал, и это поразительно, конечно. Его сразу приняли в Новосибирский ТЮЗ. В спектакле «Не помню» я играл его дедушку, которого захватило гестапо. С этим спектаклем связана известная хохма: когда зритель звонил в театр узнать, что сегодня идёт, ему отвечали: «Не помню». Зритель, разумеется, возмущался: «Что вы голову морочите? Скажите, какой спектакль?» – Следовал ответ: «Не помню». Дальше – как в комическом скетче «Авас». Доходило до директора. Театр раньше был семьёй. Были «дети» (хорошие, плохие), были «родители». Отношения: ненавидели, любили. Даже не поверите: директор писала приказ: «Чтобы через 45 минут после окончания спектакля все покинули театр!» – потому что мы засиживались подолгу! Ведь пока снимешь грим, пока сходишь в душ. Потом ещё поговорим, обсудим – спектакль же сыграли! Это была своеобразная рефлексия. Сейчас время другое, спектакль заканчивается – ещё зритель не ушёл, а артистов уже нет в театре! – А с деньгами как было? – В ТЮЗе зарплату, например, платили меньше. Даже категория была другая. В конце восьмидесятых вышло постановление приравнять по зарплате тюзовских артистов к «взрослым». Я позвонил бывшему главному режиссёру Владимиру Кузьмину и сообщил ему об этом. А он мне отвечает: «Поздно... Когда уже всё разрушили». А вообще, на сцене «взрослого» театра чувствуешь себя в большей безопасности, чем в детском. Между прочим, раньше дети стреляли в артистов! – В смысле? Из рогаток?! – Ну да! Они приходили и начинали обстреливать отрицательных персонажей. Я в одном спектакле немца играл. И весь спектакль играл вполоборота. Потому что дети сразу готовили оружие. И пульки металлические. И всё усеяно было этими пульками. Был такой спектакль, назывался «Бумеранг», – из жизни разведчика. В нём я как раз и играл немца. Занавес поднимался, и Лемешонок-старший говорил: «Да, не знал я, что в России бывает такое жаркое лето!» В этот момент ему юный зритель из рогатки – бац в щёку! Он: «Всё. Закройте занавес. Играть не буду». Опустили занавес. Вышла заведующая педагогической частью и говорит: «Дети! Это же живые артисты! Вы же их можете ослепить! Попасть в глаз! Ну что, не будете больше?» Дети: «Не-е-ет». Снова увертюра играет. Поднимается занавес. «Да, – сказал Евгений Семёнович уже с другим подтекстом. – Не знал я, что в России бывает такое жаркое лето!» – А сейчас, вместо того чтобы стрелять в артиста, ребёнок сидит и «режется» в смартфон. – Да. Но это не трагедия, не критично. Всё равно что-то светлое будет... Будет возрождение. Я твёрдо в это верю.