Заброшенные дети. Почему это возможно? О "Маугли", их родителях и опеке

10 марта в квартире на севере Москвы нашли оставленную без присмотра пятилетнюю девочку. Ее мамы несколько дней не было дома, в кожу на шее ребенка вросло украшение, а на кадры видеозаписи из квартиры страшно смотреть — так она захламлена. Девочку отправили в больницу, ее мать арестована, решается вопрос о лишении ее родительских прав. Несколькими неделями ранее в Кирове нашли тело трехлетней девочки, которую ее 21-летняя мама оставила одну дома без присмотра на неделю без еды и воды. Мать также отправлена под стражу. Случаев, когда дети остаются без присмотра и внимания родителей, немало и у нас, и за рубежом. Иногда это совсем дикие истории — когда единственным "кругом общения" малыша становятся животные, и ребенок фактически превращается в "Маугли" (часто это так и называют — "синдром Маугли"). "То, что произошло — нонсенс, — говорит уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка Анна Кузнецова о ЧП с пятилетней москвичкой. — Но, к сожалению, это случается". А следовательно — что-то надо менять, чтобы такое стало невозможным. Витя, собака и Лилит Вите скоро будет 20 лет, он учится в колледже на портного. Шьет прихватки, пояса, сумки. Он не смотрит людям в глаза, ходит чуть сгорбившись и говорит только простыми фразами в два-три слова. С полутора до пяти лет Витю воспитывала собака. Он жил в Подольске с матерью, она давала ему еду, но ребенком не занималась. Когда мальчика нашли, он передвигался на четвереньках, ел по-собачьи — из одной миски с животным — и выл по ночам. Мать Вити лишили родительских прав. Но в детдом мальчика отправить не рискнули: он был слишком запущенным. Социальные службы обратились к Лилит Гореловой — директору автономной некоммерческой организации "Дом Милосердия", помогающей беспризорным детям. На тот момент у Лилит и ее мужа Александра было 12 детей: шесть своих и шесть приемных. Посовещавшись друг с другом и с детьми, они решили взять Витю в семью. "Нам сказали, что если мы не попробуем, то его, скорее всего, отправят в психиатрическую больницу", — говорит Лилит. У Вити голова была больше тела, он боялся людей и мог часами сидеть в углу, свернувшись калачиком. Не умел пользоваться туалетом, а когда на него надевали подгузник — срывал его с себя. Даже если ел ложкой, то слизывал с нее еду — как животное. Произносил обрывчатые фразы — Лилит не сразу поняла, что они из рекламы: "Видно, рядом был телевизор". Гореловы решили: если обращаться с Витей как со здоровым ребенком, то постепенно он таким и станет. "Я зову его есть, он встает на четвереньки. Я поднимаю его за ручку и спокойно веду, — рассказывает Лилит. — Мы развивали у него мелкую моторику, собирали мозаики. Водили в воскресную школу, чтобы он общался с детьми". Если Витю сажали на стул, он через пять минут сползал под него. Но потом пять минут увеличивались до десяти, а стул ставили поближе к детям. И постепенно мальчик менялся. Сейчас у Вити диагностирована умственная отсталость. Он недееспособен, колледж, где он учится, — для ребят с особенностями. Гореловы оформили над ним опеку. Лилит верит, что внезапный "скачок" в развитии может случиться, но не очень на это рассчитывает. Скорее всего, Витя будет жить в семье всегда. "Он все время улыбается и никогда никого не обижает, — говорит Лилит. — Видно, собака была очень добрая". "А зачем она тогда рожала?" Почему родители это делают? Биологическая мать Вити уже после лишения родительских прав несколько раз навещала ребенка. Он стал нервничать, и Лилит попросила ее больше не приходить. Но та, кажется, не очень понимала, что она сделала не так. Мать пятилетней девочки, которую в марте нашли брошенной в захламленной квартире на севере Москвы, говорит, что "это все провокация" и что она "будет бороться за дочь до конца". 21-летняя кировчанка, оставившая свою трехлетнюю дочь на неделю, ранее говорила, что она хочет отдать ребенка в детский дом. "Они не всегда не хотят справляться со своими родительскими обязанностями — часто просто не могут", — говорит Елена Морозова, кандидат психологических наук, доцент кафедры детской психиатрии и психотерапии Российской медицинской академии непрерывного профессионального образования, директор организации "Нелишние дети". Причины всегда разные. Иногда это психические заболевания (ведь они часто остаются недиагностированными), иногда — алкоголь или наркотики. "Может быть, у мамы тяжелая депрессия, а может быть, она просто незрелая личность, не готовая к материнству", — объясняет Морозова. Общее у таких женщин одно: они не справляются с тем, что должны делать. Просто одна несправляющаяся мама кричит или избивает малыша, а другая — оставляет его одного без еды. В соцсетях под новостями о таких ЧП часто пишут: "А зачем она тогда рожала?" Елена Морозова говорит, что у нее больше вопросов к тем, кто это спрашивает, — вместо того чтобы вовремя помочь. "Рожала, потому что не очень соизмеряла свои силы, не очень понимала, что ей предстоит, — объясняет она. — Может быть, рассчитывала на папу ребенка. К отцам мы в таких случаях никогда не апеллируем, не спрашиваем, а где же он, почему не обеспечивает эту несчастную маму, не отвечает за сына или дочь". Опека: не карать, а помогать Еще один "стандартный" вопрос — куда смотрели органы опеки. "Бывает, опека приходит в дом — и вроде бы все в порядке. А через год там убивают ребенка", — говорит Галина Семья, доктор психологических наук, профессор МГППУ, член координационного совета при правительстве по проведению в России Десятилетия детства. По словам Галины Семьи, главная проблема в том, что в российском законодательстве не прописано четко, при каких именно признаках неблагополучия опека должна изъять ребенка. "Это дано на откуп органам опеки", — объясняет она. Тут, конечно, срабатывает человеческий фактор — и в результате мы слышим истории то о том, как ребенка пытаются забрать из семьи из-за (условно) плохо вымытых полочек на кухне, то — о том, как ребенок неделю умирал в одиночестве. "Сегодня органы системы профилактики, например, комиссия по делам несовершеннолетних, воспринимаются как карательные, — говорит уполномоченный при президенте РФ по правам ребенка Анна Кузнецова. — Поэтому здесь принципиально важен вопрос доверия. Если родители будут знать, что эти органы придут помочь, а не наказать, — тогда количество таких ситуаций сократится до минимума". По словам Кузнецовой, органы опеки и попечительства необходимо совершенствовать. Проблем там много — от профессионализма конкретных кадров до критериев оценки эффективности работы. К тому же ведомств, занимающихся детьми, так много, что нуждающиеся в помощи родители часто не знают, куда за ней идти. Чтобы это исправить, разработан проект "Социальный навигатор", который координирует все "помогающие" ведомства. Как говорит Кузнецова, он уже опробован в нескольких регионах. Суть в том, чтобы мама, оказавшаяся в кризисной ситуации, не разбиралась, куда именно ей позвонить, а просто набирала единый телефонный номер — а после координатор направлял ее туда, куда ей нужно. И не просто направлял, а еще и контролировал то, как ведомства впоследствии помогли семье в решении вопроса. Главное — чтобы мама позвонила. А это, опять же, вопрос доверия социальным службам. Пока мы видим, что звать опеку на помощь боятся не только родители, но и те, кто их окружают. Иногда выявить заброшенного ребенка помогают врачи из местной поликлиники, которые замечают, что его не приводят вовремя на прививки. Но часто даже соседи, слыша плач и крики на лестничной клетке, боятся вмешаться в чужую жизнь. Галина Семья призывает: "Если вы видите неблагополучную семью — сообщайте об этом. Это не "донос", как мы привыкли считать. Вы просто защищаете интересы ребенка". Звонить можно в органы опеки (если, например, ребенок часто одет не по сезону или часто и подолгу рыдает) или участковому — если вы слышите, что ребенка бьют. "У меня было замечательное детство" Девочка, которую в марте нашли оставленной в московской квартире, сейчас в больнице. Как говорит главный педиатр департамента здравоохранения Москвы, главный врач детской городской клинической больницы им. Башляевой Исмаил Османов, она пока не разговаривает, но уже адаптируется. "Она ест, живо общается с сотрудниками, улыбается, уже нас не боится", — рассказывает он. С ней работают разные специалисты — от психологов до гастроэнтерологов. Прогноз хороший — и по физическому состоянию, и по психическому. Исмаил Османов говорит, что ее даже нельзя назвать "заброшенным ребенком": "Она совершенно не потеряла человеческий облик и человеческие навыки". Специальных учреждений, в которых занимались бы адаптацией заброшенных детей, в России нет. "Чтобы они были, таких детей должно быть много, а у нас их, слава богу, единицы", — объясняет Галина Семья. Найденного в таком состоянии ребенка прежде всего отправляют в больницу. Параллельно решают вопрос о лишении его мамы и папы родительских прав. Если это решение принимается, ребенок попадает в организацию для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей. Насколько получится реабилитировать ребенка, пережившего подобное, сказать трудно. Как объясняет психолог Елена Морозова, это зависит и от психики конкретного малыша, и от того, как долго он пробыл в ненормальных условиях, и от того, как хорошо с ним будут работать. "Скорее всего, у него будет повышенная тревожность и трудности в выстраивании контактов", — говорит Морозова. Но ничего точного сказать нельзя — как повезет. Ване, кажется, повезло. Сейчас ему 26, он выучился в Кронштадтском морском кадетском корпусе, прошел армию, работает на заводе. В четыре года Ваня сбежал из дома и около двух лет жил со стаей собак. "Они меня защищали, а я их кормил, — говорит Иван. — Сдавал бутылки, искал еду на помойках, спал с ними в обнимку в подъездах". Ваню заметили и забрали в милицию, когда он выходил из магазина. В итоге он попал в приемную семью. Поначалу боялся людей и хотел вернуться на улицу, потом привык. "Жить с собаками — прекрасно, — говорит Иван. — У меня было замечательное детство". Бэлла Волкова, Анна Гальчева, Габриэла Чалабова