Кто и почему забрал здание первого в России семейного детского дома

Семейный детский дом — одна из форм устройства детей-сирот. Он отличается от обычного детдома тем, что воспитатель не приходит туда, как на работу, а живёт вместе с детьми. Первым таким учреждением в стране стал детдом семьи Коргановых. Сегодня сын Татьяны Коргановой, создавшей этот детдом, пытается возродить его, но местные чиновники не хотят передавать ему здание. Почему власти не идут навстречу мужчине — выяснял корреспондент RT. «Октябрьская, 180, — называю адрес ставропольскому таксисту. — Дом Коргановых знаете?» «Конечно, известное место. Только что-то давно о нём ничего не слышно», — отвечает мне таксист. По одной из версий, в 1989 году генсек Михаил Горбачев посетил Финляндию, увидел там семейные детдома и решил создать нечто подобное в СССР. Для эксперимента Горбачёв выбрал родной Ставропольский край. Открыть приют нового типа поручили воспитателю местного детдома Татьяне Коргановой. По другой версии, идея исходила от самой Коргановой. Под новое учреждение выделили большой одноэтажный дом, в котором ещё до революции жил местный поп. В 1989 году туда поселили Корганову с двумя родными сыновьями и 18 воспитанниками. Для обычной семьи вполне нормально, но для такой — явно тесно. А потому прямо в том же дворе государство в 1991 году начинает строить двухэтажное здание — со спальнями, столовой, спортзалом и т.д. Момент оказался не самый удачный — сдать готовое к проживанию детей помещение удаётся лишь в 1996 году. Пряничный домик «Вот это мама», — Милери Корганов выносит из дома большую фотографию в деревянной раме. — «А вокруг неё — та самая первая группа, которую взяли в 1989 году. Детям где-то от двух до десяти лет. Вот это Оля Добрынина, стала стюардессой, сейчас в декрете. А эта — в Москве, преподает танцы. Другая — учитель английского языка. А вот этого загорелого узнаёте? Это ж Гриша...» Уже седой 45-летний Милери — средний сын Татьяны Коргановой. Родной сын. Ещё есть старший брат Артур и младший — Ярослав, усыновлённый в двухлетнем возрасте. Кроме них в доме Коргановых с 1989 по 2007 выросло еще 47 воспитанников или так называемых приёмных детей. «После смерти родителей попал в детдом, где моим воспитателем оказалась Татьяна Васильевна, — рассказывает тот самый Гриша, уже 38-летний Григорий Пащенко. — Когда был в четвёртом классе, мама — да, я называю Корганову мамой — создала семейный детский дом, куда и меня забрала в составе самой первой группы. А я был там самый старший. Конечно, разница с обычным детдомом громадная. Одно дело — персонал, который утром приходит на работу, вечером уходит, и совсем другое — когда с тобой постоянно живут, как в семье. Думаю, что состоялся в жизни только благодаря маме. После школы поступил в Ставропольский пединститут на физико-математический факультет. Но в 18 лет написал заявление в армию. По возвращении учиться не стал — пошёл на стройку. Сейчас работаю бригадиром». Чуть позже приходит другая девочка с фотографии, Юлия Хропаль. Уже с двумя своими дочками. «Жила в доме Коргановых с восьми до 19 лет. До 1997 года. Росли, как обычная семья», — вспоминает Юлия. — «Просто нас было много, около двадцати». «Помню встречи Нового года. Милерик наряжался Дедом Морозом, а мы ждали его у окна, когда в 12 часов постучится в дверь с подарками. Хорошо было», — говорит Юлия. «Постоянно участвовали в каких-то городских мероприятиях — выступали с песнями, танцами. Каждый год ездили на море. Лично я и в Москву ездила. Мама нас всему учила — сами стирали, убирали, готовили. Шили. Мама мне подарила машинку — шила детям трусики. Когда уже ушла жить самостоятельно, приходила сюда печь для детей (Юлия отучилась на закройщика-модельера, но стала поваром. — RT). Мы здесь все были как братья и сёстры. И сейчас дружим, а Милери — мой кум», — сказала женщина. Весь этот разговор мы ведём возле того самого знаменитого дома. Вполне себе аккуратное двухэтажное здание с небольшим двором. Перед фасадом несколько качелей, газон, крошечный выложенный камнями круглый прудик и беседка. Ворота закрыты. Некогда украшавшую их огромную вывеску «Дом Коргановых» мы потом найдём за сараем у Милери. Сам Милери и другие родственники Татьяны Коргановой живут на правах собственников в соседнем одноэтажном доме. А в этом здании с 2008 года детей уже нет. Равно как нет больше и знаменитой приёмной семьи Коргановых. Частное воспитание Помимо классического детдома, в России существуют ещё четыре формы устройства детей-сирот. Самая честная и человечная — усыновление. Ребёнку меняется свидетельство о рождении, в котором значатся новые родители. Они, соответственно, получают точно такие же обязанности и права, что и биологические мама и папа. Только так человек обретает настоящую семью. Приближённая к этому форма — опекунство. Его обычно оформляют родственники — бабушки, дяди. Мамой или папой называться тут странно, зато опекуну государство выделяет ежемесячное пособие. Но именно ради этих пособий опекунами иногда регистрируются и фактические усыновители. Так называемая приёмная семья с усыновлением ничего общего не имеет. Создать её может любой человек, располагающий подходящей жилплощадью. При соответствии требованиям к приёмному родителю, государство может отдать ему на воспитание до 8 детей. Выплачивают за эту «работу» вознаграждение, а также пособие на содержание каждого ребенка. Плюс есть льготы, в частности, по оплате коммунальных услуг. Отличий от семейного детского дома немного, но они важные. В приёмной семье «родитель» тратит и пособия, и возможные спонсорские деньги, ни перед кем не отчитываясь. Семейный детдом — это государственное учреждение. Здесь жильё, его ремонт, обстановка, оплата коммуналки — проблема государства. Воспитатель получает зарплату, а по каждой — что государственной, что частной — копейке обязан отчитаться. Равно как по подаренным спонсорами игрушкам, мебели и прочему. Ни одного семейного детдома в сегодняшней России больше не осталось — все переоформились в приёмные семьи. Так выгоднее. И Татьяна Корганова также в начале 2000-х перерегистрировалась в приёмную семью. Легенда с трещиной Проблемы начались в 2004 году, когда Корганова обратилась в муниципалитет Ставрополя за разрешением на приватизацию двухэтажного здания. Все прописанные там дети — на тот момент их было 21 — должны были стать собственниками. Чиновники отказали. А чтоб снять вопрос навсегда, передали дом из городской собственности в региональную. Начались проверки исполнения семейного законодательства с одновременными предложениями освободить помещение. Приёмная семья вроде как должна изыскать собственную жилплощадь, а не занимать государственную. «Тут уже было такое, — рассказывает Сергей Попов, руководитель Народного совета Юга России. — Детский дом в лесной зоне города переоборудовали под резиденцию тогдашнего губернатора Гаевского. Там и сейчас резиденция». Милери уверен — именно битва за дом подкосила здоровье матери. В 2007 году она уже была настолько больна, что не смогла больше заниматься детьми. В уже бывший Дом Коргановых прислали команду воспитателей от государственного детдома. А в 2008 году не стало и самой Татьяны Коргановой. Примерно тогда же в стене на уровне второго этажа обнаружили трещину. Детей переселили в детдом. А в бывшем Доме Коргановых, признанном непригодным для проживания, с тех пор пытались размещать различные подразделения краевого Министерства образования. Сейчас там числится архив. Но реально здание давно пустует. 11 лет Милери борется, чтобы вернуть его детям — он хочет продолжить дело материи, создать в нём новую приёмную семью. Но пока безрезультатно. «Дом просел, требует очень дорогого ремонта. А что касается самого Милери Аркадьевича, то если бы он действительно хотел создать приёмную семью, то давно бы это сделал, — недоумевает замминистра образования края Галина Зубкова. — И потом, ему предлагали другие помещения для создания нового семейного детдома. Он не захотел». «Вы все здесь — ошибка природы» «Григорий и Юлия застали другой дом, до болезни Коргановой. Тогда всё было хорошо, — рассказывает ещё один воспитанник Михаил Андросов. — А потом ей сделали операцию на глазах. Стала ходить в очках. Похоронила мужа, свекровь. Начала срываться на детях — это был просто другой человек». Корганова забрала Мишу из дома ребёнка в четыре года. В приёмной семье он прожил до 14 лет, когда в 2007-м вместе с последней группой был передан в детский дом. Сейчас ему 25 лет, но на маму Таню он до сих пор обижен. «Мы ели, как собаки», — из металлических мисок. Пили из металлических кружек. Стеклянное было, но мы ж типа всё разобьём… Вилок не полагалось — только ложки». Слова Андросова подтверждает и другой воспитанник, попросивший не называть его имя: «Всё самое хорошее было для её сыновей и внучек, дочек Милери. Лучшие игрушки, которые привозили спонсоры. Воспитывали нас кулаком. И она, и Милери. Нам постоянно говорили: мол, вы все здесь — ошибка природы». «А когда она заболела, то мы жили с комплексом вины — говорили, что мы виноваты в её болезни. Ходили мы только в школу. На кружки какие-то, секции, да просто погулять за пределами двора не выпускали», — рассказывает собеседник. У Миши есть и более серьёзная претензия к Коргановой — она его не лечила. «Родился с ДЦП и до 16 лет я ползал на четвереньках, — говорит Михаил. Он и сейчас передвигается с помощью ходунков. — Татьяне Васильевне много раз предлагали отправить меня на операцию, приезжали из разных институтов, Москвы, Петербурга. Говорили: «Берём». А она: «Нет, не берёте». Не хотела возиться, потому что очень хлопотно. И если бы в 2007 году, когда нас передавали детскому дому, Елена Евгеньевна (имеется ввиду директор детдома N9 Елена Побейпеч. — RT) пришла бы 1 сентября, как планировали, а не на 16 дней раньше, то я бы перед вами не сидел. Меня должны были передать в интернат для необучаемых инвалидов. Была справка, что у меня вообще отсутствует интеллект». По словам Миши, занялись им только благодаря Елене Побейпеч в 2008 году. В 16 лет в Санкт-Петербурге сделали операцию — с тех пор он может стоять и хоть как-то самостоятельно передвигаться. «Мне тогда сказали, что всё очень запущено. И если б сделали операцию хотя бы на восемь лет раньше, то, может, и ходил бы, как здоровый», — вспоминает Миша. Кроме него, по словам Елены Побейпеч, был ещё один инвалид — Коля. У него был горб. И ему операцию по исправлению горба сделали только уже после передачи в детдом. «Лечение по квоте бесплатное. А на всё остальное, например, авиабилеты, мы так же собирали по спонсорам, — вспоминает Побейпеч. — И диагноз «олигофрения» Мише сняли. Правда, получить полноценное среднее образование он так и не успел — ведь до 13 лет его, почти все время сидящего на кровати, вообще не учили. Когда же смог ходить, приобрёл две рабочие специальности: портного и краснодеревщика. Займись вовремя лечением ДЦП, да хотя бы просто не оформи как умственно отсталого, уже бы закончил университет». «Мы отдыхаем в Турции и практикуемся в Англии» «Незнакомым людям я стараюсь не говорить, что работаю директором детдома — все же думают, что мы едим детей на завтрак, — вздыхает Елена Побейпеч. — А хотите посмотреть, как выглядит нормальный детдом?» Конечно, хочу. Мне-то он видится советским пионерским лагерем с палатами на дюжину железных коек. И мальчики там обязательно должны быть пострижены под машинку. Казенное учреждение, что с него взять. В каких-то регионах такие казармы ещё остались. Но Ставрополь можно считать образцово-показательным — детдом на 200 человек здесь всего один. А в большинстве остальных — около 30. В детдоме N9 у Побейпеч сейчас 31 воспитанник. Ничего общего с казармой. У группы на пять—семь человек получается что-то вроде квартиры: спальня мальчиков, спальня девочек, гостиная-игровая, свой санузел. Домашняя мебель. Всё действительно очень уютно. То, что детям тут хорошо, видно сразу — весёлые, раскрепощённые, от взрослых не шарахаются. Но, конечно, это не семья. Как бы воспитатели ни старались — они на работе. «Дети только привяжутся к воспитателю, а она раз — и ушла в декрет, а то и вообще уволилась. Да и мы же не живём с ними — уходим на ночь, на выходные, — констатирует Побейпеч. — Вот потому государство сейчас стремится, чтобы детский дом был лишь временным приютом до передачи ребёнка в приёмную семью». Ставропольскому краю удивительным образом везёт. Как когда-то тут появился первый в стране семейный детдом, так и сейчас в селе Дербетовка, в 160 км от Ставрополя, с 2012 года действует уникальный приют — как из сказки «Тысяча и одна ночь». Сам бы не увидел — не поверил бы, что такое вообще возможно. Небольшой дворец за красивой кованой оградой. Башенки, балкон, мраморная лестница. Напоминает бутик-отель. На пороге нас встречают две хозяйки — Розият и Патипат. А за ними гурьбой вываливают дети. Всего тут 16 ребятишек, возраст — от шести до 17 лет. Мальчики и девочки, тёмные и светловолосые. Насколько им повезло, они, думаю, пока не понимают. На площади 2 тыс. кв. метров в золоте и мраморе оборудованы по высшему разряду кухня, столовая, всякие мастерские, компьютерный, концертный и спортивный залы, музыкальная студия, даже что-то вроде каминного зала, игровые. Дети живут в комнатах по двое. С отдельным санузлом в каждой. Буквально как в настоящем бутик-отеле. Но самое главное — построивший всё это «джин» исполняет желания и даже капризы. Хочет ребёнок заняться борьбой, английским, музыкой — пожалуйста. Прямо во дворец приходят тренеры и репетиторы. Или, например, 17-летняя Марина увлеклась дизайном ногтей, задумалась сделать это своей будущей профессией. И на столе в мастерской уже стоит полный набор лаков и инструментов. «А где летом отдыхаете?» — спрашиваю детей, ожидая услышать что-то вроде соседних Кисловодска или Анапы. «В Турции», — отвечает мне радостный хор. Тут же выясняется, что некоторые из тех, кто учит английский, на каникулах отправлялись практиковаться в Великобританию. Так кто же за всё это платит? Дом построил и полностью содержит московский бизнесмен-меценат Омар Муртузалиев. И он сам, и его супруга Ума — уроженцы Дербетовки. То, что мы здесь видим, — профессиональная приёмная семья. А формально — две семьи, в каждой — по восемь детей. Патипат и Розият собственных детей уже вырастили. И с удовольствием работают приёмными родителями. Государство выделяет им все положенные вознаграждения и пособия. А разницу в расходах покрывают Муртузалиевы. Только не подумайте, что эта сказка создана для каких-то «своих» — здесь дети разных национальностей. Им просто повезло. Красиво? Несомненно. Но есть нюанс. Патипат и Розият дети любят, висят на них, обнимают. Но мамами не называют: «тётя Паша» и «тётя Роза». Даже те, кто никогда не видел свою биологическую маму. А значит, как бы хорошо здесь ни было, как бы добрые «джины» ни старались создать уют, в профессиональной приёмной семье, как и в самом лучшем детдоме, настоящие родственные отношения не складываются. Доходные инвалиды Но те, кто берут приёмных детей, далеко не всегда руководствуются благими намерениями. «Приходят граждане, хотят взять ребёнка, а ещё лучше троих. Говорят, что любят детей, но интересуются в первую очередь вознаграждением, пособиями, — рассказывает Татьяна Лоенко, куратор приемных семей Апанасенковского района Ставрополья. — А есть, кто приходит и говорит честно: «Работы нет. Но есть потенциал — могу дарить тепло детям». То есть, опять же, в ряде случаев — это просто форма педагогической работы. Вопрос лишь, насколько ответственно и с душой к ней подходят. Известны истории, когда приёмных детей рассматривают просто как некий производственный актив, типа станка или коровы. В Ставропольском крае принявший в семью восемь здоровых детей получает ежемесячное вознаграждение 40 тыс. 420 руб., если инвалидов – 89 тыс. 870 руб. Плюс к этому пособие на содержание детей: 69 тыс. 216 руб. При необходимости можно тратить и личные деньги воспитанников — зачисляемые на их счета алименты, социальные пенсии. «Бывало, открытым текстом говорили, что хотят взять именно инвалидов — за них же больше платят», — вспоминают сотрудники ставропольского Минобразования. Но и это далеко не всё. При правильно выстроенной стратегии можно наладить неплохую финансовую подпитку от спонсоров. Даже если это будут просто одежда, игрушки — уже экономия государственных средств. «У Коргановой было много спонсоров. Если Милери получит здание, возродит бренд Дома Коргановых, то тоже сможет неплохо зарабатывать, — намекают мне его оппоненты. — Именно поэтому он не хочет создавать приёмную семью ни в каком другом месте. Дети сами по себе его мало интересуют». «Миша идёт первым!» И всё-таки приёмная семья Коргановых для её воспитанников стала действительно семьёй. Взаимные обиды, обвинения родителей — что они что-то не сделали, кого-то больше любили, больше дали — всё это есть и в обычных семьях. И родные матери часто совершают ошибки, далеко не всегда решаются на операции детям, когда есть риск сделать ещё хуже. «А Мише Андросову мама уделяла внимания больше всех, — в голосе Милери, который уже сам дедушка, звучит прямо детская обида. — Идём купаться в наш бассейн: «Так, Миша идет первым!» Даже те из бывших воспитанников, кто начинал рассказ о Доме Коргановых со слов «ад, ужас, сломанная психика», к концу воспоминаний смягчались, отмечая, что было и много хорошего. «У меня не было счастливого детства в доме Коргановых, — говорит один из воспитанников, пожелавших остаться неназванным. — Но мы всё равно никому были не нужны. Детский дом — там всё-таки психологически хуже. Там с тобой не живут, а работают. Ночные нянечки дежурят». «А ребёнку нужен кто-то, к кому можно было бы прийти, когда плохо, прижаться. Была ли Корганова таким человеком для меня? Да, была. Даже при том, что однажды била меня головой об стену», — говорит собеседник. «Помню, как меня отправили в интернат для умственно отсталых. Звонил маме, плакал. Она меня пожалела и вернула. Потом, когда я уже вырос, она меня прописала в этом доме — сказала, что, может, мне это понадобится. Да, у меня и сейчас в паспорте стоит постоянная регистрация: Октябрьская, 180», — добавил он. Отдать детям По мере массовой передачи детей из детдомов в приёмные семьи стал очевиден и круг проблем. Это и превращение доброго дела в бездушный бизнес, и невозможность заниматься детьми-инвалидами, да и здоровыми детьми, если их много. Уже сейчас планируется снизить максимальное число приёмных детей с восьми до четырех. Но приведёт ли это к каким-то принципиальным изменениям? И сами бывшие детдомовцы, и их воспитатели утверждают — если человек действительно полюбил ребёнка, хочет стать ему родителем, то его нужно усыновить. Процедура сложная, иногда формально действительно проще оформить «приёмную семью». Но по факту — усыновить. Тогда получится настоящая семья. Кстати, Елена Побейпеч усыновила одного из своих воспитанников. И государству нужно популяризовать не профессиональные приёмные семьи, где дети как бы на передержке до 18 лет, а именно усыновление. Но пока общество к этому не готово, путь будет хотя бы так — всё же лучше, чем казённый детдом. А теперь вернёмся к дому Коргановых и Милери, желающему продолжить дело своей мамы. В 1990-х он служил в патрульно-постовой службе милиции, сейчас работает в охране. Но своё призвание видит в другом. «С 13 лет я жил делом мамы. Взрослым получил специальное образование — закончил социальный университет. Обожаю мастерить, строить. Вон тот бассейн во дворе мы выкопали вместе с детьми. Потом я его обложил плиткой. И сейчас бы я с мальчишками построил во дворе печь, готовили бы. На рыбалку ходили. Всему бы их научил... А насчет побоев. Ну, может, и давал братские подзатыльники. Но зато у нас никто не курил, не пил. Все вышли приличными людьми. Да и почему вы думаете, что я всё буду делать, как мама? Может, у меня получится иначе, — говорит Милери. — Приёмную семью я готов создать только в этом доме. И нигде больше. Потому что мне дорог именно этот дом, построенный мамой. И даже если в нём создадут приёмную семью без моего участия, то всё равно буду приходить, принимать участие, как добрый сосед». Можно ли ему доверить детей, каким он будет приёмным отцом — мы не знаем. Да он и сам, наверное, тоже не знает. Зато очевидно, что дом нужно отремонтировать и вернуть детям. Хотя бы потому, что строился-то он для них. И пусть кто-то обретёт в нём семью, хоть и приёмную. А будет Милери для неё отцом или просто добрым соседом — это уже другой вопрос.