RT поговорил с жертвой сексуального насилия в семье

Тема домашнего насилия остаётся табуированной в современном обществе: жертвы зачастую не знают, к кому обратиться за помощью. Особая группа риска — дети. Они могут годами жить в страхе, не рассказывая о происходящем даже самым близким. В 2018 году Следственный комитет расследовал почти 6,5 тыс. уголовных дел, связанных с преступлениями против половой неприкосновенности несовершеннолетних. В Нижнем Новгороде задержали мужчину, который обвиняется в том, что несколько лет заставлял родную дочь вступать с ним в интимные отношения. Пострадавшая согласилась рассказать о своей истории RT. Невысокая и тонкая, напряжена, как струна. Лене — назовём её так — 21. Но на первый взгляд непонятно, сколько ей лет. По сложению — подросток. На бледном лице ни единой эмоции. Смотрит, почти не мигая, будто бы заглядывает в тебя. Лена работает бариста в кофейне, училась на программиста, но сейчас взяла академический отпуск. Трудно совмещать пары и допросы о своём страшном детстве. Лена написала заявление на собственного отца. По её словам, он много лет заставлял заниматься с ним сексом. Арестовали после очередного «свидания» — Лена пришла к отцу, как всегда, по его требованию. Согласно европейской статистике, в девяти из десяти случаев надругательство над ребёнком совершает близкий родственник или друг семьи. Дети при этом крайне редко рассказывают, что с ними делали отчим, отец, дядя, брат или знакомый. Иногда ребёнок не понимает, что над ним совершено тяжкое преступление, иногда попросту запуган. Многие думают, что такое возможно лишь в самых маргинальных семьях. Семья Лены — успешные предприниматели, образованные люди, средний класс. Случай уникален ещё и тем, что Лена согласилась рассказать свою историю. Зачастую жертвы носят переживания в себе всю жизнь. Некоторые не справляются, и дело доходит до самоубийства. Лена оказалась сильнее. Детство — Когда вы слышите слово «детство», какая картинка у вас возникает перед глазами? — Как мама или папа везут меня на санках в детский сад. У меня всегда было скрытое соревнование с ребятами по группе. Они ходили пешком, а я думала, как я быстрее них доберусь на санках… — Какие были отношения у мамы с папой? — Когда я была маленькая, они постоянно сходились и расходились. Мама была очень ревнива. Она ревновала его к сотрудницам по работе — даже если он не давал никаких поводов. Но тогда я не знала об этих ситуациях. Мама мне просто говорила: «Папа должен уйти. Папа вернётся не скоро». Я помню картинку, как мы провожаем его на остановку. Мама говорит мне: «Вы будете с папой видеться, но гораздо реже». — Что вы чувствовали? — Мне было очень больно, но это быстро проходило тогда. С чего всё началось — Я помню, когда я была совсем маленькой (может быть, лет пять или шесть), у нас была игра в раздевание. Он (отец. — RT) начал снимать с меня одежду, и в ответ на какую-то игру я с него начала снимать одежду. Я не помню всех деталей, у меня просто есть в памяти эта картинка. — А чувства свои помните? — Было смятение. Я не понимала. То есть это было… Когда ты маленький ребёнок, ты не знаешь, не понимаешь, как должно быть. — Что норма, а что нет… — Да. Папа для меня был в детстве авторитетом. Когда у нас были конфликты с мамой, он меня всегда защищал. — А если бы вы после той игры на раздевание рассказали о ней маме, как бы она отреагировала? — Я думаю, она бы ему устроила скандал. Она очень строгая женщина и такого бы не допустила. — А сама мама ничего не чувствовала, не спрашивала, не пыталась что-то выяснить? — Мне кажется, в какой-то момент она поняла, что что-то не так. Мы начали очень сильно отдаляться друг от друга. — Когда? Сколько вам было лет? — Лет 16. Я начала от неё замыкаться. Каждый раз, находясь рядом с ней, я чувствовала непреодолимый забор. И как через это переступить, переступить через себя, я просто не знала. Моя мама всегда была очень сильной. Ей приходилось всё на себе тянуть. Всегда самостоятельна, всегда всё сама. На тот момент мне казалось, что жизнь моей матери рухнет, если я ей расскажу. У неё тоже была очень непростая жизнь. Я боялась её травмировать… Несколько раз я хотела, но не могла выдавить ни слова. — У вашей мамы такой характер? Или ей приходилось быть сильной и самостоятельной, потому что отец мало участвовал в жизни семьи? — Когда я родилась, отца рядом не было. Он отсутствовал примерно года два-три, и нам приходилось фактически выживать. — Мама сейчас живёт в той же квартире, где всё происходило? — Да. — И вы — с ней? — Да. — Вы общаетесь? — Когда начался весь процесс со следствием, нам с ней пришлось поговорить. Разговор был очень долгим, многочасовым. То есть она выясняла детали… Мне самой некомфортно от того, что мы с ней не разговариваем. Я понимаю, что ей сейчас тоже тяжело. Её столько лет обманывали, причём с двух сторон. — Вы же не обманывали, а просто молчали. — Ну да… Она это всё равно воспринимает как обман. Она говорит, что сразу бы выгнала его, как только я бы ей рассказала… И ещё отец на меня давил. Он просил не рассказывать маме, говорил, что она покончит с собой, если узнает. «Я ему верила» — Отец давил на жалость? — Да. И я, естественно, ему верила. В тот момент я находилась в эмоциональных тисках. — А когда наступил пубертатный период, не пришло осознание, что такие отношения ненормальны? — Ты привыкаешь, если тебя учат этому с детства. Не знаю… Это как в тебя закладывают, что ты должен есть кашу по утрам. Сейчас я работаю над этим. Потому что у меня очень много страха, отвращения, плохих мыслей по отношению к себе… Много сожаления, что я не поговорила ни с кем раньше. Когда я доходила до эмоциональных пиков, когда мне хотелось кричать от того, насколько было внутренне больно, я думала, что лучше бы моя жизнь уже закончилась прямо сейчас. Я тогда умоляла, чтобы со мной что-нибудь произошло. Потому что для меня это был самый лёгкий вариант выхода из этой ситуации. — И попытки были? — Были. Но не удавалось. Что-то меня останавливало. В голове звучала фраза: «Ты не знаешь, что будет завтра». Я рассказывала об этом своей лучшей подруге. Мы долго плакали, она просила при первых же подобных мыслях обязательно ей говорить. Я передавала записку другу, с которым мы вместе со второго класса. Написала очень сумбурно, думаю, он, скорее всего, не понял, что происходило. — Вы пытались обратить внимание на свою проблему, а не действительно покончить с собой, верно? — Да. Но в итоге я его тоже очень легко убедила, что всё закончилось и всё нормально… У меня были порывы поговорить со своими близкими учителями. Я им очень доверяла, они меня вдохновляли. Вообще мне всегда лучше удавалось найти контакт с более взрослыми людьми, чем со сверстниками. Я хотела всё рассказать учительнице по литературе, но в какой-то момент просто что-то щёлкнуло — и я передумала. Я не помню, по какой причине я этого не сделала. Может быть, меня остановила её религиозность… Ребёнку без какой-то поддержки очень сложно пойти на опасный шаг. И то, что я делаю сейчас, — это для меня очень сложно морально. — А сейчас вы бы ей рассказали? — Да. — И не боялись бы за маму? — Тут очень сложный выбор встаёт: ты либо начинаешь думать о себе, либо о других. Всю жизнь мне казалось, что я должна от всех всё скрывать. — Вы не пробовали обратиться на горячую линию для подростков? — Никогда об этом не думала. Сейчас я понимаю, что это очень многое бы изменило. Но тогда у меня и в мыслях не было звонить куда-то и рассказывать. «Я просто его жалела» — Вы когда-нибудь чувствовали себя счастливой? — Да, когда я была не дома. — Есть видео, на котором вы поёте, а ваш отец играет на гитаре. Вы там выглядите счастливым ребёнком (мы не можем опубликовать это видео, чтобы не мешать работе следователей. — RT). — Я научилась притворяться. Когда не было постели, я переключалась. Я воображала себе, что всего этого нет, всё хорошо, всё, как у нормальных людей. Я каждый день себе повторяла это. Я старалась сразу же перечёркивать, нажимать delete. Стираешь из памяти то, что было вчера. Я так хорошо научилась сама себя убеждать, что иногда с трудом восстанавливала события предыдущих дней. — Как часто всё это происходило? — Раз в две-три недели. Иногда чаще. Я каждый раз старалась от этого убегать, оттягивать время, когда он меня об этом просил. Говорила, что плохо себя чувствую, куда-то спешу, специально уходила из дома. Использовала любую возможность, чтобы этого не было. — Сегодня у вас есть проблемы с интимной жизнью? — (После паузы.) Есть. Чисто психологических проблем, в голове, очень много. — Вы обращались к специалистам? — Да. Говорят, мне нужно выработать отторжение ко всему, что было в моей жизни. Чтобы у меня не возникало жалости. Будет очень долгая психологическая работа и медикаменты. — О какой жалости идёт речь? — Это всё происходило из жалости к нему. Мне было около 13 лет, когда он рассказал довольно тяжёлую историю из своей жизни. Родители, которые пили постоянно. Брат, который над ним издевался. — У вашего отца не было проблем с алкоголем и наркотиками? — Нет, он никогда сам не пил и не курил. В детстве он убегал из дома — от всего этого… И когда он мне рассказывал, он плакал. Я просто его жалела. Он мне говорил: «Мне это нужно, я тебе не сделаю больно». — Но есть много других способов. Почему именно с вами? — Он сказал, что в какой-то момент он начал испытывать ко мне влечение. Говорил, что пытался уйти от этого, уходил из дома на какой-то период, ночевал на работе. — А как он объяснял свой уход вашей маме? — Честно — не знаю. Мне он об этом не рассказывал. И я не задавалась этим вопросом. О молодом человеке — У вас сейчас есть молодой человек. Как вы познакомились? — Мы вместе работали. Он на меня очень сильно не похож. — Как скоро вы ему рассказали обо всём? — Это произошло в начале апреля. А познакомились мы в декабре прошлого года. То есть через несколько месяцев. — Его первая реакция? — Он вытаращил на меня глаза. Сидел и просто молчал. Как он мне потом описывал, он был настолько в шоке, что не знал, что сказать. А потом он подошёл и обнял меня. И сказал, что всё будет хорошо, мы со всем справимся. — Это он посоветовал обратиться в полицию? — Да. Он сказал, что без этого уже никуда. Просто потом уже начались угрозы со стороны моего отца, и чего только не было… — Какие угрозы? Что он говорил? — «Я тебя убью». Были и угрозы моему молодому человеку. — Напрямую? — Да. Они были знакомы. Отец приходил в кофейню, они виделись… Мне он говорил: «Если не выполнишь то, что я говорю, я сделаю так, что твоих друзей и близких покалечат или убьют». — И вы верили, что это реально? — Да. Потому что мой отец — отличный манипулятор. Я верила в то, что он говорил. До сих пор у меня это осталось: когда я прихожу в какое-то место, где мы бывали с отцом, я всегда оглядываюсь на дверь и боюсь, что сейчас он войдёт. Этот эффект присутствия — постоянный. Настолько он контролировал мою жизнь. Куда я иду, с кем я иду. Звонки раз в полтора-два часа. Он всегда придумывал причины находиться вместе со мной в одной компании… Сейчас многие не очень близкие друзья и знакомые часто спрашивают, как отец, куда он пропал. Приходится врать, что-то придумывать, я не могу сказать правду… Мне странно, что никто из моих друзей не подозревал, не задавался вопросом, почему у отца и дочери такие близкие отношения. Мне кажется, это было заметно. — На невербальном уровне? Жесты, взгляды? — Да. Когда мы шли по улице, он мог меня спокойно взять за руку. И я не знала, что делать. Когда я пыталась выдёргивать, он реагировал: «Ты чего? Чего отстраняешься от меня? Почему так себя ведёшь?» Я ему объясняла, что это ненормально. На что он сильно бесился, вёл себя агрессивно. — Он когда-нибудь бил вас? — Нет, не бил. От четырёх до десяти лет тюрьмы «3 июня текущего года поступило заявление от 21-летней потерпевшей. Она сообщила, что против неё совершались насильственные действия сексуального характера. В тот же день следственными органами Следственного комитета по Приокскому району Нижнего Новгорода было возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного п. «б» ч. 2 ст. 132 УК РФ. Подозреваемый — а им оказался 43-летний отец девушки — был задержан, а позже помещён под стражу», — рассказала RT старший помощник руководителя СУ СК РФ по Нижегородской области по взаимодействию со СМИ Юлия Склярова. По словам представителя СК, обвиняемый даёт показания, но вину не признаёт. Отцу Лены грозит от четырёх до десяти лет тюрьмы. Но чисто теоретически есть возможность наказать обвиняемого за то, что он делал с Леной, когда она была совсем маленькой. Сексуальное насилие в отношении ребёнка, не достигшего 14-летнего возраста, подпадает под особо тяжкую статью (по ней срок давности составляет 15 лет). Если следователи смогут собрать доказательства, отец Елены может отправиться за решётку на 12-20 лет. Что дальше — Я планирую уехать в другой город. Сейчас уже неважно куда. Главное — всё это забыть. Потому что я сейчас хожу по району, и все воспоминания накатывают… — Маму заберёте с собой? — Я ей предлагала уехать. Она сказала, что не оставит фирму. У них с отцом была совместная компания. Он был в ней директором, мама — соучредителем. — Вы думаете о том, что когда-то у вас будет семья, дети? — Я очень хочу семью. Семья всегда для меня была самым главным, несмотря на всё, что со мной происходило… Мне важно быть с единственным человеком всю жизнь. Я хочу строить полноценные крепкие отношения. Хочу, чтобы у меня были дети. Иногда думаю, как буду их воспитывать, чему учить, чем они будут заниматься в жизни… Это то, о чём я старалась думать, когда было совсем тяжело и казалось, что уже нет выхода. — Вы же понимаете, что следователям едва ли удастся доказать эпизоды из вашего детства? — Да, понимаю. — Вы пойдёте в суд? Вы имеете право не присутствовать в зале суда. — Мне сказали, что я могу написать заявление и всё будет происходить без меня. Я не знаю… Сейчас я боюсь его видеть. Я до сих пор испытываю страх. — И зависимость? — Да. Наверное, лучше бы я его не видела. — Испытываете жалость к нему? — Нет, жалости нет. Когда она хотя бы чуть-чуть возникала, я начинала прокручивать в голове всё, что он делал со мной — без моего желания, видя, что я плачу. Видя, что мне плохо! И он продолжал это делать. Жалости нет абсолютно. «Пугают, что отправят в детский дом» «Случай Лены — классический, — говорит Анна Левченко, руководитель Мониторингового центра по выявлению опасного и запрещённого законодательством контента. — Такое встречается в тех семьях, где нет доверительных отношений между матерью и ребёнком. Мать не верит дочери (как правило, речь идёт именно о девочках) до последнего. Бывает, что матери закрывают на это глаза ради мужчины, ради сохранения отношений. При этом девочки почему-то чувствуют себя ответственными за брак родителей и боятся разрушить семью, рассказав про домогательства со стороны отца или отчима. Поэтому, как правило, в семье такие дети поддержки не находят». Иногда девочки пытаются рассказать обо всём в школе — психологу, классному руководителю, другому учителю, которому ребёнок особо доверяет, иногда даже директору школы. «Это реальные случаи. Например, так было год назад в Москве, — продолжает Анна. — Директор школы обратилась в правоохранительные органы, но мать запугала дочь до такой степени, что девочка тут же изменила показания, сказала, что ничего не было. Девочке на тот момент исполнилось 16 лет. Насиловал её отчим с восьми лет. Почему она решила обо всём рассказать? Её родной сестре тоже исполнилось восемь, она заметила, что отчим стал приставать и к младшей. То есть себя защитить она не смогла — хотела помочь хотя бы сестре. Мать в ярости бросилась не неё, на учителей, на директора. Я при этом присутствовала, видела своими глазами. Люди из Следственного комитета и с Петровки (ГУ МВД по Москве. — RT), которые занимаются такими случаями, пообщавшись с девочкой, в один голос сказали, что на 99% уверены: она не врёт. Но ничего сделать не могли, потому что девочка меняла показания. В итоге всё-таки дело дошло до задержания. Мать до последнего защищала педофила-сожителя». Но не всегда жертвы встречают адекватную реакцию и со стороны педагогов. «Иногда школьные психологи или учителя начинают пугать тем, что ребёнка изымут из семьи и отправят в детский дом, — говорит Левченко. — У нас был случай, когда 15-летняя девочка рассказала учительнице о домашнем насилии. На что та ей ответила: «Ты самая обеспеченная в классе, тебе все завидуют, а что случится, если папу отправят в тюрьму, а маму лишат родительских прав?» В итоге девочка продала всех своих дорогих кукол, собрала около 15 тыс. рублей и убежала к бабушке в Барнаул, живёт теперь у неё». По мнению Анны Левченко, необходимо открывать центры для жертв сексуального насилия, где ребёнок или подросток может пройти курс реабилитации с помощью медиков и психологов. Сейчас таких центров очень мало. «Необходимы беседы в школах о личных телесных границах, о том, что такие действия со стороны взрослых ненормальны, — считает Левченко. — Дети, в отношении которых совершается сексуальное насилие с раннего возраста, просто не знают, что такое норма, они могут не осознавать, что они жертвы. Также нужно объяснять, что есть бесплатная юридическая и психологическая помощь». Что делать, если у папы или отчима с ребёнком подозрительные отношения? «Надо попытаться выяснить, есть ли у ребёнка какой-то близкий человек, которому он доверяет. Жертве всегда нужен кто-то, кто объяснит, что нельзя скрывать, нужно рассказать о том, что с тобой происходит, в противном случае это никогда не закончится. Что запугивания и шантаж преодолимы, из этого есть выход. Бывает, что о сексуальном насилии, совершённом над ребёнком в детстве, становится известно спустя уже 20—30 лет, — говорит Левченко. — Нужно попробовать поговорить с мамой ребёнка: бывает, она действительно не замечает, что происходит. Доверенным человеком может быть брат или сестра, кто-то ещё из родственников. Нужно постоянно быть на связи с ребёнком или подростком, у них после сексуального насилия велик риск суицида. И главное — объяснить жертве, что она в этом не виновата. 90% девочек-подростков в том, что с ними происходит, винят себя, даже если их насилует родной отец. Зачастую педофилы на этом выстраивают свои отношения с жертвой: «Ты меня сама спровоцировала, в одних трусах по комнате ходила! Почему на тебе такое сексуальное платье?» И не нужно бояться обращаться в правоохранительные органы. Сделать это может любой человек, в том числе не член семьи. Педофилами занимается Следственный комитет. Нужно идти и писать заявление. Следователи обязательно проведут проверку. Многих останавливает отсутствие доказательств. Но их сбор — задача не гражданина, а следователей. А вот предотвратить или остановить совершающееся преступление может каждый. Даже если информация не подтвердится, заявителю ничего не будет. Если он, конечно, умышленно не наврал. Можно и нужно обращаться на нашу круглосуточную горячую линию «Сдай педофила» — мы проконсультируем, как действовать».