Московский детский омбудсмен — об органах опеки и семьях
Ольга Ярославская работает Уполномоченным по правам ребёнка в Москве с января 2020 года. До этого Ярославская много лет была педагогом, директором школы, потом стала муниципальным депутатом, депутатом Мосгордумы. В интервью RT омбудсмен рассказала, почему не все дети могут учиться дистанционно, что делать с младенцами от суррогатных матерей, когда опека должна изымать детей из семей и за что доплачивают классным руководителям.
— Вы перед началом интервью рассказывали про забытого в ломбарде ребёнка. Часто такие случаи встречаются?
— Конкретно этот случай на совести журналистов. Никто никого не продавал. Женщина оставила своего ребенка с братом на детской площадке, ушла в магазин. Ребята играли в прятки, малыш забежал спрятаться в ломбард, где решили, что ребёнок потерялся и вызвали полицию. Он перепугался и молчит — боится, что брату попадёт и ему самому от матери влетит. СМИ в итоге пишут: мальчик не разговаривает по-русски. Конечно, чаще бывает иначе — СМИ узнают о по-настоящему критических ситуациях параллельно со мной, а то и раньше. И спасибо им за терпение и умение проверять факты. То есть экстренные случаи есть, их не так много, и они все у меня на контроле. Есть плановые вещи, над которыми нужно работать с законодателями, НКО, городскими структурами. Берёшь программу по работе с детьми каждого ведомства — она идеально написана, всё у них работает. Но как только это ведомство должно взаимодействовать с другим — возникает дисконнект. Я коммуникатор в таких межведомственных ситуациях. Везде, где есть дети, — это моя работа.
Кроме ведомств, с детьми огромную работу ведут НКО, с которыми я также сотрудничаю. Пример: обращается ко мне женщина, которая не имеет российского гражданства. Она работает, платит налоги. Но у неё тоже есть ребенок и проблемы. Наша система, городская, рассчитана на москвичей. А что делать этой женщине? Многие беды помогают решить НКО, и она могла бы к ним обратиться, если бы знала про такие организации. Вот этой информации мало. Социальных билбордов, где написано «если тебе плохо — позвони туда-то», тоже нет. Беременная и боишься рожать, тебя из дома выгнали? Иди в НКО. И не москвичек, и не россиянок там примут, дадут нужные вещи, накормят. И маму ещё обучат, если нужно, бесплатно дадут профессию. В тяжёлой ситуации каждый может оказаться.
— Если говорить об экстренных случаях — кто чаще всего недорабатывает? Опека?
— Уполномоченный по правам ребенка РФ Анна Кузнецова в своём докладе президенту сказала, что органы опеки и попечительства требуют комплексного апгрейда. Создана специальная рабочая группа, где мы обсуждаем эту работу. Законодатели предлагают поправки в законы.
«Не прозевать семью»
— Несколько лет назад речь шла о том, что опека усилилась в девяностые, когда многие семьи жили плохо и не справлялись с воспитанием детей. Сейчас ситуация улучшилась, а полномочия у опеки остались. Якобы, чтобы оправдать свое существование, чиновники активно вмешиваются...
— Здесь очень тонкая грань, чтобы не уйти в контроль семьи и вмешательство в жизнь семьи — этого нельзя допустить. И в то же время — не прозевать семью, где ребёнку плохо.
— А как это сделать?
— Чтобы не прозевать? Смотрите, у нас в Москве женщина родила, её выписали и на следующий день приходит врач, чтобы проверить состояние ребёнка. Система работает автоматически. Но системы, которая позволяла бы выявлять на ранних стадиях проблемы семьи с ребёнком, нет. А могла бы быть также: я стала многодетной, мне автоматически положено пособие, а вслед за этим приходит социальный работник с вопросом: «Чем помочь?». Не проверить, что едят мои дети, а именно помочь.
— То есть сейчас мать должна идти за помощью сама?
— Да, у нас заявительный характер помощи. Вот возьмем несчастную женщину с пятью детьми, которая оставила их дома одних и поехала на дачу делать ремонт. Молодая, креативная, активная — нормальная женщина. Непьющая, по ней видно, заботящаяся о детях. У неё бизнес небольшой, иногда бывают форсмажорные обстоятельства на работе, крутится, чтобы всех прокормить. А тут дача горела. Поехала решать вопрос с её ремонтом, а детей оставила. Я встречалась с ней, спросила, почему она не обратилась за помощью к друзьям, родным или городским службам. Она говорит: для кого я детей рожала? Я сама. Её философия жизненная — не просить помощи. И это её право. Но если она была бы включена в орбиту помощи, поскольку получает пособие, то была бы «под лампой» у органов опеки и попечительства. У тебя три школьника, которые идут на дистант (здесь и далее имеется ввиду дистанционное обучение в связи с пандемией. — RT), а сколько гаджетов? Не хватает — подключили бы школу. Надо уехать — дали бы социальную няню. Но никто этой индивидуальной программы пока не имеет.
— С нехваткой компьютеров были случаи во время пандемии?
— Конечно, но мы держали на контроле ситуацию. Школы пошли семьям навстречу, выдавали гаджеты. Причем ноутбуки с закачанными программами в каждой школе выбирали по желанию.
О трудностях во время пандемии
— Сложно было после вступления в должность почти сразу столкнуться с пандемией?
— Я в январе вступила, а началось в марте. Сложность в том, что я не могла по тяжёлым случаям в семью выехать или в учреждения. Когда у нас началась история с дистантом, я понимала, что организацию процесса необходимо держать на контроле. Всё прошло в итоге удачно, но путь к этому у каждого образовательного учреждения был свой. Были и такие дни, когда система МЭШ (Московская электронная школа. — RT) не выдерживала и зависала. Мы, конечно, благодарны производителям коммерческих образовательных платформ, которые предоставили доступ бесплатно на период пандемии. Но с платформами была неразбериха, всплывал нежелательный контент. И учителя, и дети немного терялись. И мы сформировали предложения к московской системе образования, касающиеся организации дистанционного образования, которые включали в себя также разработку единой платформы на российском ПО. Я как вижу? Когда ребёнок ходит в школу физически, то прикладывает на входе карточку и понимает: в этой школе направо пойдешь — кабинет физики, налево — кабинет химии, там спортзал, там столовка, там директор сидит. По этому же принципу должен быть организован и дистант: один пароль и понятный дизайн.
— Как вы относитесь к обсуждениям того, что грядёт разделение: дистанционное обучение — для бедных, а элитные школы дистанционно учиться никогда не будут?
— Никогда так не будет. В нашей стране обучение всегда будет оффлайн — даже президент уже об этом говорил.
Дистанционное обучение, конечно, имеет право на существование. Некоторым оно необходимо. У меня сын — профессиональный спортсмен. Вот если бы в его школьные годы было дистанционное образование, он бы смог нормально учиться, а не урывками. Есть дети, которые очень рано профессионально определились. Это юные спортсмены, музыканты. Им достаточно общеобразовательного курса на дистанте, который никак не повлияет ни на спортивный график, ни на гастрольный.
Стало также ясно, что дистант совершенно не подходит детям с ограниченными возможностями здоровья. Например, с расстройствами аутичного спектра, которые работают только глаза в глаза с дефектологами, логопедами, психологами. Эти дети оказались наедине с родителями. Их в школе не только социализируют, но их вводят в систему работы. Сейчас мы думаем о том, как решить эту проблему.
— Остальное всё работает?
— Остальное работает. Многие родители просто не понимали, как правильно жить по режиму. Обычно как? Подъём, ребёнка покормили и в школу — вот он и режим. На удалёнке это не работает. Подъём нужен независимо от того, что урок начинается в девять. Необходимо вставать в семь тридцать, зарядка, завтрак, уроки... С одной стороны, пандемия — это плохо, с другой, она выявила роль школы и учителя в каждодневной жизни семьи. Заставила родителей больше уважать учителей, их труд. Вынужденный карантин не только подсветил проблемы, но и очеловечил нас. Мы поняли, что у есть тыл, наша семья, о чём мы в суете стали забывать.
— В связи с нынешней волной ковида не все родители успели сделать обязательные прививки детям и теперь боятся санкций. Что посоветуете?
— В законе нет никаких санкций. С другой стороны, есть социальная ответственность всех людей в условиях пандемии. Исходя их этих постулатов и нужно действовать.
— Сегодня обсуждают регламентацию родительских чатов (только в определённых мессенджерах и только с участием школьных психологов). Насколько это актуальная мера и будет ли способствовать оздоровлению общения в школах?
— Родительские чаты — это дело родителей. Модерировать их должны сами родители, возможно, родительский комитет. Что касается участия в них представителей образовательной организации — это вопрос корпоративной политики и этики организации. Регламенты, на мой взгляд, простые и понятные: взаимодействие участников должно происходить в рамках закона.
О полномочиях опеки
— Как развивалась ситуация с домашним насилием? Все на одной площади, круглосуточно, все бесятся, родители детей наказывают. Были ли случаи обращения к вам? Или в приюты?
— Мы со Следственным комитетом на связи в ежедневном режиме. Я не заметила, что ситуация стала более напряженной, чем до карантина. И статистика преступлений свидетельствует, что этого не произошло. Есть кризисный центр в Дубках, куда берут женщин с детьми, подвергшихся насилию. И он не был полон. Реально мне поступило несколько обращений, когда люди из-за отсутствия работы не могли арендовать квартиру — они отправлялись в Дубки. Это не было связано с насилием, это было связано с кризисной ситуацией.
За случаями предполагаемого насилия я слежу. Когда полиция или СК узнают о неблагополучии, туда выезжают органы опеки, информация приходит и мне, я тоже выезжаю на место. Это очень важно — увидеть семьи своими глазами. Так было в случае с мамой и пятью детьми. Я сразу поехала к детям — они дружные, маме всё время звонят, хорошие такие... И тогда становится понятно, что ситуацию надо решать в ручном режиме — и органам опеки, и Следственному комитету. Не надо отбирать детей у нормальных людей, надо помогать.
— А в каких случаях надо отбирать детей?
— Когда жизни ребёнка угрожает опасность. Сейчас предложен законопроект, который предусматривает такую возможность. Над ним надо ещё поработать. Чтобы уточнить, при какой ситуации надо принимать экстренные меры. Во всех остальных случаях предложено изымать детей через суд. Это исключит ошибки и злоупотребления органов опеки.
— Как понять на сто процентов, что есть опасность для ребёнка?
— Приходим на адрес, оба родителя в наркотическом опьянении, ребёнка три дня не кормили. Угроза его жизни. Лишать родительских прав может только суд, но изъять ребенка из семьи и поместить его в безопасное место нужно. Я всё время призываю соседей быть бдительными. Ребёнок маленький плачет, когда он в беде. Слушайте, вызывайте полицию. О неблагополучии, как правило, сообщают соседи пока ребёнок не посещает дошкольное заведение. Это самый сложный период, не отслеживаемый никем. Где-то от года до трёх, пока малыш не идёт в детский сад.
— А если не посещает детский сад?
— Опека ведёт учёт детей, которые должны посещать детский сад. Здесь может быть контроль. Хотя всё не так просто. Иногда неблагополучные семьи с детьми, когда ими занялись органы опеки, снимаются с одного региона, из Москвы, скажем, и переезжают в Подмосковье. Они живут спокойно, пока соседи не пожалуются, и опека снова не придёт. Например, летом мы вместе с Уполномоченным (по правам ребёнка в Московской. — RT) области долго искали одну семью. Поступил сигнал о неблагополучии: дети не кормлены, родители в алкогольном опьянении. В день, когда был получен сигнал, опека вышла по адресу (это делается сразу) — нету семьи. Стали опрашивать соседей — «съехали». Поэтому, когда мы говорим, что закон об органах попечительства требует изменений, — мы именно об этом с вами говорим. Должен быть инструмент, который позволит не потерять детей в сложной для них ситуации.
Куда смотрит школа
— А куда ребёнок мог бы пойти в трудной ситуации в семье? Какие-то приюты?
— У нас есть такие приюты. В Алтуфьево, например. Большой, очень хороший приют.
— И как дети туда попадают?
— Каждого ребёнка окружают важные взрослые. И это не только его родители. Большую часть своего времени ребёнок проводит в образовательном учреждении. И, как правило, о сложной жизненной ситуации, в которую попал ребёнок, мы узнаём через важного взрослого из сферы образования. Это может быть не только классный руководитель, но и школьный психолог, социальный педагог. Или педагог допобразования.
— Работа классного руководителя включает в себя какой-то контроль за семейной ситуацией?
— Она включает в себя многое, но единого регламента взаимодействия всех классных руководителей с органами опеки и попечительства, КДН (Комиссией по делам несовершеннолетних и защите их прав. — RT), другими социальными институтами не существует. Обычно учителя просто берут на себя ответственность и занимаются ребёнком так, как им подсказывает их опыт.
— А может, и хорошо, что регламента нет, что всё решается по-человечески?
— Одно дело, когда это твоя обязанность, а другое дело — твоё желание. Один пример приведу. Первое сентября, дети приходят в первый раз в дошкольное учреждение. Детям по четыре года — мальчик и девочка. Это первый их день в детском саду. Сад работает до семи. В восемь вечера мне звонит ответственная за детей и говорит: «Ольга Владимировна, двоих детей не забрали. Мама не берёт трубку, что делать»? Регламент? Есть. Вызвать полицию, отдать детей и отвезти в приют! Четырёхлетних детей. В первый день, как они пошли в сад. Мы забрали малышей домой и стали искать маму. Она нашлась в полчетвёртого утра. Не пьяная, но видно, что пьющая. А дети, кстати, даже не заволновались, когда их привезли в чужой дом, просто поели и спать легли. Значит, часто бывают в такой ситуации. Нужен регламент, который бы позволил школе сообщать социальной системе города о том, что ребёнок в беде.
— А почему не было регламентов до этого? Руки не доходили?
— У нас много социальных институтов, которые работают с детьми. Но они занимаются каждый своим делом. Должна быть точка сборки. Вот может ребенок пройти мимо медучреждения? Думаете, нет? А очень часто такое бывает. Например, у вас есть семейный доктор, поэтому вы не ставите ребёнка ни на какой учёт в поликлинике. Всё, он прошёл мимо государственных медиков. А мимо образования не проходит ни один ребёнок. Даже если вы находитесь на семейном образовании, вы обязаны прийти в школу и написать заявление. Поэтому роль образования невероятно важна. В законе написано, что вы обязаны ребенка отдать в школу. Там не написано, что вы обязаны его прививать, прикреплять обязательно к государственной поликлинике. Это право. А образование — это обязанность. Поэтому такая система сейчас создаётся на базе Московской электронной школы. Появилось специальное приложение «Классный помощник». Оно проходит апробацию в пилотных школах.
Дети во время развода
— Ещё есть много тяжёлых ситуаций, когда родители при разводе начинают буквально делить детей, часто через суд. Доходит даже до похищения ребёнка одним родителем у другого. Как тут быть?
— Я, как уполномоченный, получаю очень много обращений, когда мама с папой делят ребенка. Они крадут друг у друга детей. И я не имею права вмешиваться по закону. Есть суд, который определяет порядок, с кем находится ребёнок, с кем он гуляет, когда с кем встречается. Это решение суда обязательно к исполнению. Но что происходит потом? Ребёнок становится часто в таких семьях причиной шантажа, один родитель не даёт общаться с ним другому. Тут вступают в дело судебные приставы. Они идут с вами в квартиру. Просто вдумайтесь в это! Судебные приставы отрывают ребёнка от матери и отдают отцу. Мне всё время хочется сказать: родители, очнитесь! Вы что творите со своими детьми?
— А от вас, как от уполномоченного, такие родители чего ждут?
— Чтобы я решила их проблемы. Я бы очень хотела повсеместно включать в работу с ними медиаторов. Мне кажется, как только семья написала при разводе заявление в суд об определении места жительства ребёнка и о разграничении в правах — тут же должен включаться медиатор, который до судебного порядка сколько надо, столько и должен работать с семьей, пока они не договорятся. И ребёнок никогда не будет страдать, вне зависимости от решения суда.
Сейчас система медиации существует, но она платная. А нужно, чтобы она стала государственной и оплачивалась из бюджета. Моя задача — защищать детей из семей, которые распались. По количеству обращений я понимаю, что эта проблема не решена. В 10 лет ребёнок сможет свое мнение высказать, чтобы оно было учтено судом, но до этого времени ребёнка истерзают.
О ювенальной юстиции
— За рубежом работает ювенальная юстиция, когда за неисполнение решения суда ребёнка отнимут у обоих родителей. Насколько я знаю, вы против ювенальной юстиции?
— Да, категорически.
— То есть вы оптимист, вы считаете, что люди могут справится самостоятельно?
— Некоторые могут, некоторые — нет. На сегодняшний день вся законодательная база и Российской Федерации, и Москвы, устроена так, что женщина имеет все возможности, чтобы ей помогли. Вопрос только в том, чтобы она умела и хотела попросить. И второе: когда говорят, что они это от бедности сделали со своим ребёнком — это враньё. Бедность не приводит автоматически к девальвации родительских обязанностей. У родителей есть возможность, если они оказались в тяжёлой жизненной ситуации, временно разместить своего ребёнка по заявлению в социальном центре. Или в больнице, если мы говорим о ситуации во время пандемии. Там нормальные условия, дети будут под присмотром или медиков, или педагогов. Вот нужно матери пятерых детей на похороны в другой город уехать — она пишет заявление в органы опеки и всё. Вернулась через неделю, детей забрала, и живут себе дальше.
У нас есть большой проект, на котором мы будем как раз такие кейсы разбирать, самые популярные. Давать ссылки на те места, куда бежать и в какой ситуации как действовать. Будем привлекать экспертов, звать значимых интересных людей, которые смогут пошагово всё это доступно, интересно и профессионально рассказать.
— В Госдуме собираются обсудить законопроект об ускоренном порядке изъятия детей из семьи, согласно которому суд должен будет в течение 24 часов принять решение об изъятии. Как относитесь к проекту?
— В целом я поддерживаю законопроект. Здесь очень важно, что решение об отобрании ребёнка принимается судом, что позволяет исключить ошибки или предвзятое отношение органов соцзащиты. Что касается положения о том, что в особых, исключительных ситуациях административное изъятие ребёнка из семьи может использоваться как мера немедленного реагирования. Считаю, что здесь нужно очень чётко прописать, что такое «непосредственная угроза жизни или здоровью ребенка». Критерии оценки непосредственности угрозы необходимо, видимо, прописать в отдельных актах.
О планах
— Какие пять главных вещей вы хотите сделать в ближайшее время?
— Разработали и апробируем городскую программу для раннего выявления неблагополучия детей «Классный помощник». Все должны понимать, как действовать в таких ситуациях. Чтобы семья вышла из кризиса, чтобы ребёнок не терялся. Ещё мне бы очень хотелось разобраться с проблемой суррогатного материнства.
Обязательно надо решать вопрос с отказом от детей. У нас очень большой процент тех, кто берут детей под опеку, а потом их возвращают. Со своим ребёнком тяжело, а с приёмными — тем более. Нам надо с этим работать, совершенствовать программу поддержки приёмных семей.
Ещё один вопрос — буллинг в школе. Мы работаем с Психолого-педагогическим центром, и это опять работа через классных руководителей. Планируем сформировать мобильную группу из кризисных психологов, врачей-волонтёров, других специалистов, которые будут в острых ситуациях помогать людям. Да, в Москве есть психологи, хорошо развиты социальные службы, но когда экстренная ситуация, то нужны мобильные специалисты.
Следующий проект — правовое образование, правовые квесты. В школах есть такой предмет, как обществоведение. Детей там учат по учебнику, очень общие данные получаются. Мы предложили вместе с МГПУ и ассоциацией юристов продолжить инициативу Евгения Абрамовича Бунимовича и сделать программу с большим охватом — правовые квесты, а не лекции. Это ролевые игры, где ребята смогут острые правовые вопросы проработать в игровой форме. Те же митинги: если подросток идёт на митинг, он должен понимать, какие могут быть последствия, к чему нужно быть готовым, знать свои права.
А ещё нам нужно создать алгоритм профилактики вовлечения несовершеннолетних в употребление и распространение наркотических средств, табачных смесей, табачных изделий. А ещё «снифинг» появился. Газ нюхают. Из зажигалок, из балончиков. Необратимые последствия для головного мозга. С этим можно справиться двумя способами: разъяснительная работа среди детей и наказание взрослых, которые детей в это вовлекают.