«Этот кадр вошел в историю»: фотограф снимает Москву начиная с 1950-х
Фотограф Леонид Лазарев снимает Москву всю жизнь, начиная с 1950-х. МОСЛЕНТЕ он рассказал, как фотографировал трубочистов, советских хиппи, строительство гостиницы «Россия» и триумф Майи Плисецкой на сцене Большого театра.
«Два тома по 130 страниц»
Я всю жизнь снимал Москву и вот собрал эти фотографии в два тома: черно-белый и цветной. Отпечатал в типографии за свой счет, так что каждый из них существует пока в единственном экземпляре. Надеюсь, что скоро их издадут массовым тиражом. «Москва с 1955 по 2005 год», в каждом томе по 130 страниц. Много ценных кадров. Вот «Брат», «Рядом с Пушкиным», «Будний день». Это, между прочим, съемка 1960-го года, а значит, 60 лет назад. Сколько ж времени прошло...
Леонид Лазарев
Вот, например, актеры собрались для исторического фото: это последний день Игоря Ильинского в Малом театре, он здесь — на первом плане. А вот еще фотография московская — завод кинескопов. Это все уже — чистая история.
Самые ранние кадры в этой книге сделаны в 1955 году. У меня только появился фотоаппарат. Когда я выходил с ним из дома, то прекрасно понимал, что я не профессионал, надо тренироваться. Но меня тянуло снимать, быть летописцем всей этой жизни, бурлившей вокруг. И я постоянно был наготове, мог среагировать в доли секунды. Иду мимо, вижу сюжет, и — снято. Это происходило мгновенно.
Меня интересовало тогда все: дети, приятели во дворе, мама, брат, бабушка. Я каждый день занимался проявкой, печатью. Денег зарабатывать не нужно было, родители меня содержали. Медленно-медленно копились какие-то фотографии, возникали контакты с такими же, как я, любителями, с журналистами. Они говорили: «Вот такой будет материал, пойди, сними сюжет».
Помню первую свою публикацию — она называлась «Трубка мира». Это была небольшая статья о настоящей трубке, а я сделал иллюстрацию на заданную тему. Сфотографировал в помещении курящего ее мужчину и еще кого-то — это были люди, о которых писала журналистка. Снял примитивно, близко — в лоб — и получил за это 12 рублей, чем очень гордился. Так я впервые увидел свою фотографию напечатанной в газете. По-моему, это была «Вечерняя Москва».
Я тогда был мальчиком, не понимавшим даже законов композиции. Только-только начинал ходить по музеям. У меня был приятель, сын художника. И его отец-маринист, пионер советской мультипликации Даниил Яковлевич Черкес, говорит нам: «Что вы здесь болтаетесь, с фотоаппаратами своими, пытаетесь девок клеить? В музее надо проводить время. Причем не надо там по целым дням пропадать — это глупость. Заходите на 15 минут, к одной картине: пришли, посмотрели, поняли, ушли. На следующий день — к другой». Так я познакомился с импрессионистами в музее имени Пушкина. И надо сказать, этот музей сформировал мое мировоззрение.
Вот, я нашел в своем архиве и страшно горжусь этой фотографией — «Бабули из другого мира». Москва, 1958 год, это около площади Революции. Они откуда-то из глубинки, явно первый день в Москве. Одеты не по-городскому — и это все одно мгновение: вижу — снимаю.
Бабули из другого мира Фото: Леонид Лазарев
И эти бабули — я сейчас такого не смогу снять, это невозможно. У меня нет такой энергии, какая была тогда. Целые дни я проводил в поисках сюжетов. Домой приходил только вечером. Этот кадр снят летом 1958 года, а в декабре я получил приглашение от главного художника журнала «Советская женщина» Орлова на предмет профессиональной работы в редакции.
«Теперь это твоя фотолаборатория»
Я из цирковой семьи. И настала минута, когда родители сказали: «Леня, надо определяться с жизнью. Не хочешь ли продолжить нашу династию, быть цирковым виртуозом?» Я сказал: «Конечно!» На следующий день назначили первую репетицию.
Когда меня посадили на бензобак мотоцикла Indian Scout, и мы с братом медленно, кругами, поехали по деревянным стенам манежа, в котором он выступал с номером «Стена смерти», я стал терять сознание. Не мог выдержать перегрузки 4 g. После недели тренировок был военный совет в семье, и мне сказали, что в артисты я не гожусь, надо искать свой путь, «...а мы тебе поможем».
Время учебы Фото: Леонид Лазарев
Я к тому моменту был уже весь в фотографии. И сказал родителям, что хочу сделать ее своей профессией. Тогда в одной из комнат коммунальной квартиры, в которой мы жили, отец забил окно байковыми одеялами и сказал: «Леня, теперь это твоя фотолаборатория. Без нее ты не сможешь продвигаться вперед». Со стороны семьи это была потрясающая жертва.
Я смотрел на них, как на богов, они передо мной были образцом нестандартного подхода к жизни и героизма. Последние несколько лет я писал книгу о них, «Цирковая "Стена смерти" в СССР». И даже продал машину, чтобы ее издать. Все получилось: книга продается, теперь их точно не забудут. Надеюсь, и фильм снимут, или сериал — они прошли через такую жизнь, что сюжетов хватит на несколько сезонов.
«Трубочист»
Мы жили во Втором Лесном переулке, в доме номер 2, он и сейчас там стоит. И из своего окна я видел временами трубочистов на крышах домов напротив. Впервые в жизни я их там наблюдал и поначалу очень удивился. Для меня это была профессия из прошлого: Таллин, камины — что-то такое мне представлялось. А тут соседний Третий Лесной переулок весь состоял из старых двухэтажных деревянных домов. И все они были с печками. Так что в 1958-м я снял целый цикл «Печное отопление», и вот из него снимок — «Трубочист». Ухитрился поймать момент, когда он прочищал трубу дома напротив.
Старообрядческая церковь Николая Угодника, которая видна на заднем плане, сейчас в идеальном состоянии. Все остальное, что есть на кадре перед ней, сломано. Этих деревянных домов старой Москвы там уже нет, стоят потрясающие новые здания.
Там же, в своей комнате, я сделал еще несколько удачных кадров, которые потом много раз участвовали в выставках и издавались. «Что случилось?» я снял у того же окна, а позже, в 1959-м, — «Домой».
На фотографиях того периода — другие лица и эмоции, это не сегодняшняя Москва. Вот — «9 мая», а это — «В гостях у Матисса», в музее Пушкина. В те годы я резко вошел в профессиональную фотографию. И, общаясь с людьми, сделал вывод, что надо образовываться, учиться, потому что знаю мало. Чувства есть, душа кипит, а знаний базовых нет. Вот фотография «Время учебы» — 1959 год. В кадре — моя спина, готовлюсь поступать во ВГИК. Поступил и окончил, кстати.
«Хиппи»
Вот 1980 год. В каком-то клубе, где учат рисовать, я фотографировал хиппи. Кто-то из них преподавал там, и я о них делал материал для журнала «Кругозор».
Они точно пришли в назначенное время и никакой инициативы при съемке не проявляли, потому что были только что с постели. Выглядели как подорванные и усталые. Я так понял, что у них была свободная любовь, встречно и поперечно. На всех были джинсы, модная обувь, кроссовки. И у всех, конечно, патлы.
Хиппи Фото: Леонид Лазарев
Помню, была долгая подготовка к съемке, я переставлял их местами, предлагал сесть то тут, то там. Жаловался, что очень темно и недостаточно света, который я привез на машине, потому что помещение большое.
При съемке я упрашивал их сохранить то внутреннее состояние, в котором они меня приняли. Это было полное приятие и полумолчаливое согласие: «Да, Леонид, конечно, снимайте». Я выстроил кадр так, что один играет на гитаре, а остальные его слушают. Ведь в чем заключался смысл быть хиппи? Может, в том, чтобы не работать? Жить на родительские деньги и демонстрировать полное пренебрежение к труду? Вряд ли в 1980 году они сами зарабатывали на джинсы. Работал, похоже, единственный из них — тот, кто вел ИЗО-студию в клубе и получал за это деньги.
Помню, они мне резанули по душе своей инертностью. Когда мы закончили общение, я подумал, что люди в таком состоянии вряд ли что-то создадут, произведут или издадут. Они проживают жизнь, ничего не делая.
Иначе я к ним относиться не мог, потому что постоянно ездил от редакции на разные производства и видел, как люди трудятся. Например, приблизительно в это же время я снимал строительство гостиницы «Россия».
Я тогда пришел в управление строительством, мне главный инженер говорит: «Да, конечно, снимайте. Но я должен прочесть вам инструкцию по технике безопасности. Пожалуйста, вам надо одеться. Вот каска», — и протягивает мне желтую каску с надписью Мос-чего-то там. Она у меня дома теперь хранится, потому что голову мне спасла.
Я был настолько энергичным, что у меня возникла идея полезть на подъемный кран и снять сверху работяг, принимающих плиту с крана. А в редакции на этой плите разместили бы какую-нибудь надпись.
Фото: Леонид Лазарев
Съемка удалась: я залез на стрелу, был на рельсовом пролете и снял целую серию, из которой опубликовали один кадр. Страховки никакой не было, вся эта конструкция качалась, и я боялся, конечно, оступиться, провалиться. В один прекрасный момент я резко встал, и моя каска со звоном ударилась о металл подъемного крана. Без нее я от такого удара скорее всего потерял бы сознание и грохнулся с высоты.
«Триумф Плисецкой»
У меня издана книга «Без пудры и грима», 127 портретов: там и Гагарин, и Утесов — кого только нет. За каждым портретом — история. Вот, например, «Триумф Плисецкой». Я же был вхож и в Большой театр, общался с людьми. Этот кадр вошел в историю, он продается на аукционах.
Был такой журналист в редакции журнала «Кругозор», Тема Гальперин. Вообще он специализировался на эстраде. Он прекрасно знал французский, и французская эстрада была на Теме Гальперине. И все фотографии к его материалам я снимал: Поль Мариа, Рубашкин и так далее — все через Гальперина. Вот, в очередной раз он ко мне подходит, и происходит у нас такой разговор: «Лень, не хочешь принять участие, в очередной раз подойти к Плисецкой?» «Да, конечно». «Я договорился, они вместе с мужем ждут нас у себя дома». «Прекрасно, поехали. Я готов».
И пришли мы к ней домой — она жила в доме на улице Горького (теперь Тверская — МОСЛЕНТА), в середине. Внизу был фотомагазин, в котором я в молодости очень часто бывал. Они нас принимали в просторной полукруглой прихожей. Ничего особенного для кадра там не было. А она готовилась к премьере «Чайки» в Большом театре. И я говорю: «Майя Михайловна, давайте съемку с вами сделаем на сцене». Она отвечает: «Конечно, Леня, давай. Закажу тебе пропуск. Но ты подготовь письмо из редакции, чтобы не было никаких разговоров».
Будний день Фото: Леонид Лазарев
Ну, прекрасно. Прихожу в названный ей день в Большой театр, захожу через служебный вход, и вот я — за кулисами. Снимаю ее на сцене, как текут пот и грим, когда она остается за закрытым занавесом. Снимаю много чего, близко нахожусь, у пульта управления, и муж ее рядом.
Кончился спектакль — аплодисменты, большие долгие аплодисменты. На мне висит Nikon с мотором — свежая камера. Ультра-супер-пупер, со светосилой 1,1, уникальнейший объектив, просто фантастический. Я — профессионал, мне вход всюду, так что я приготовился, встал у занавеса. Прошли первые аплодисменты, вторые, третьи, и службы театра стали выносить цветы. Так я понял, что часто эти цветы покупают сами артисты. Ведь театр — это не только само представление. Во многом это то, что идет до и после.
Если присмотреться к фотографии, то станет ясно, что цветов больше, чем зрителей в зале. Представляете себе сцену Большого театра? И вот она засыпана цветами, нет пустых мест. Тысячи букетов. Может быть, весь гонорар, который она получила от этого спектакля, она истратила на цветы по оптовым ценам. Может быть и так.
Конечно, часть букетов поднесли поклонники, но охапки цветов корзинами... Не могу ничего утверждать, но я знаю эту маленькую тайну еще по Марису Лиепе, которого я тоже снимал в 1959 году в театре Станиславского.
Фото: Леонид Лазарев
И вот я стою перед занавесом. Цветы вынесли, овации гремят. Подхожу к выпускающему, делаю ему жест, и он приоткрывает занавес Большого театра. Я вхожу в этот проход — к зрителям, к Майе Плисецкой. Она поворачивается ко мне, я поднимаю камеру и начинаю снимать, отходя назад. Закрываю лицо, чтобы не привлечь внимание зрителей. Она поворачивается ко мне, чтобы войти в кадр, и мой фотоаппарат начинает стрелять, как пулемет. Я снимаю серию, с такой же скоростью, с какой обычно работает кинокамера. Пленка кончается, и после финального щелчка я, пятясь, ухожу назад. Занавес за мной снова смыкается.
Через пару минут и основной занавес закрывается. К ней подходит множество людей. Я вижу ее замученное, усталое лицо с поплывшим гримом. Она устала, не может реагировать, еле стоит на ногах. На фотографии она в стойке, улыбается, а здесь — занавес закрылся, она опускает плечи, руки, и ее уводят под руки со сцены. Балерина отдает все силы, это очень серьезно.