«Позвонили из опеки: есть ребенок, не хотите посмотреть?»

Сирот в России становится меньше. Вице-премьер Татьяна Голикова заявила, что в детских домах осталось 37 тысяч человек. Почти 365 тысяч сирот воспитываются в замещающих семьях. В 2020 году под опеку и в приемные семьи передали 31,5 тысячи детей, еще 2,5 тысячи усыновили (в «докарантинном» 2019 году были усыновлены 3,2 тысячи детей).

«Позвонили из опеки: есть ребенок, не хотите посмотреть?»
© Свободные новости

В Саратовской области в государственных учреждениях живут 547 детей. В семьях воспитываются 6,7 тысячи сирот. За год под опеку и в приемные семьи взяли 570 детей, усыновили 47 человек (региональное министерство образования отмечает, что иностранное усыновление сократилось до нуля). На учете состоят 227 саратовцев, желающих принять ребенка.

Сообщество приемных родителей растет и самоорганизуется. Развиваются онлайн-группы и очные клубы взаимопомощи. Участницы делятся опытом по воспитанию детей со сложной историей, с особенностями физического и психического здоровья и поддерживают друг друга. Приемные мамы рассказали «Свободным» о трудностях, с которыми сталкиваются, и вариантах решения.

Я нервная мать, у которой ребенок пытается остаться в школе на второй год. Всего у меня трое приемных детей, все пацаны, все гении. 10 лет, 9 и скоро будет восемь. Имеются две собаки, три кошки, муж.

Как я задумалась о приемных детях? Было четыре беременности. Все четыре закончились внутриутробной гибелью ребенка. В середине 2000-х я встала на очередь и ждала лет пять. В 2010-м позвонили из опеки и сказали: есть мальчик, хотите посмотреть? Вите* было 9 месяцев. Худой, маленький, весь какой-то мохнатенький, не умеет даже ползать. Он так хотел понравиться, что, увидев нас, махал руками-ногами и весь извивался от радости. Биомама его оставила, поняв, что не получит материнский капитал, потому что ранее отказалась от первого ребенка.

Перед самым Новым годом нам разрешили его забрать. Мы тогда жили в маленьком городке, ехать куда-то по магазинам времени не было, и муж за ночь сколотил из старой мебели детскую кровать. Получилась большая, несгибаемая, служила много лет. Принесли мы Витьку домой, дали 250-граммовую бутылочку. Он ее высосал, не вздохнув, за одну минуту 28 секунд.

Стали мы жить-поживать. Только наш пес Борман не очень обрадовался. Я его подобрала за несколько лет до того—зимой кто-то выставил коробку с щенками в подвал, остальные замерзли, а он один скулил среди мертвых. Когда появился Витя, Борман запрыгивал в кроватку, пытался подвинуть ребенка. Но постепенно все подружились.

В 2013 году мы пошли в опеку за сестренкой. Но в опеке сказали: есть два брата, берите любого. Заходим в больничную палату. Старший (ему было два годика)—как ёжик, весь нахохлился-нахмурился, а младший (ему было шесть месяцев) держит его за пальчик. Как выбрать, как разделить? Взяли обоих.

Мама дала им при рождении редкие красивые имена. И бросила. Она потом нашла меня через ВКонтакте. Сама богатая, ухоженная. Выросла в детском доме. После выпуска старалась зацепить перспективного мужчину ребенком, а когда отношения заканчивались, ребенка сдавала. До наших мальчишек она бросила двух их старших братьев. Не знаю, чего она от меня хотела, я стерла свою страницу.

Младший и старший встроились в нашу семью, как части паззла. Старший гиперактивный, ну мальчишка и есть мальчишка. Младший—няшечка-обнимашечка, любит компьютеры, второй год ходит на кружок по программированию.

А со средним трудно. Оказалось, до нас его уже брали в семью, но через неделю сдали назад. Не любит братьев. Такие драки дома, все четыре этажа под нами слышат. Бабушка плачет от него. Когда ругаешь его, смеется, провоцирует. Но когда разозлится, на него смотреть жутко.

Три года ушло на то, чтобы он чуть-чуть оттаял, разрешил себя погладить, поцеловать. Сейчас мы уже можем присесть вместе на диван, приобняться, посмотреть мультики. И тут ЧП со школой.

Произошел конфликт с учительницей. Он ведет себя в классе, как троллящий 13-летний подросток. Учительница не справляется, хочет оставить его на второй год.

Об особенностях приемных детей она не слышала. Обучаться взаимодействию с такими детьми не входит в ее служебные обязанности. Да и некогда: у сегодняшнего учителя бумажной работы не меньше, чем у бухгалтера. Учитель в сложной ситуации идет простым путем: мысленно повесила на трудного ребенка табличку с диагнозом и исключила из класса.

В школе есть психолог. Но я даже не знаю, в курсе ли она, что ребенок приемный. Она говорит, что мальчик не идет на контакт, прячется под партой.

Мы обращались к платному специалисту. Она посоветовала лечить ребенка любовью и каждый день по 20 минут играть в его любимые игры.

Нам важно остаться в этом классе—здесь у сына есть друг. До этого он ни разу в жизни не сумел ни с кем подружиться. Школа дала нам два месяца, чтобы подтянуть знания. Мы наняли репетитора. Я говорю сыну: «Ты с учительницей в конфликте, поэтому ты должен знать на пять, чтобы тебе поставили хотя бы три. Ты просто терпи. Мы будем снимать на видео, как ты учишь уроки, а когда станем отличниками, сделаем ролик и выложим—пусть все тебя уважают».

Приемными родителями мы с мужем стали в 2004 году. У нас уже были три кровных сына. Я хотела дочку. Нам дали под опеку двух девочек. Одной было пять лет, другой семь месяцев. В 2008-м году мы решили оформить приемную семью, взяли двухнедельного малыша, Андрея*. Потом рванули в Рязань, привезли сразу четверых. Всего у нас 10 детей. Старшей из тех, кто живет с нами сейчас, 19 лет, младшим шесть и семь.

Я люблю быть нужной, постоянно занятой. Когда дети уезжают в лагерь или в санаторий, дома пусто. Говорю мужу: представляешь, если мы бы одни жили—делать было бы нечего, ты бы в одном углу скучал, я в другом.

Младшие ребята гиперактивные. В социально-реабилитационном центре, где находились дети, очень обрадовались, что для них нашлась семья, всё время спрашивают, как у нас дела, как справляемся. Бывает непросто. В садике воспитатели жалуются, из санатория попросили забрать до окончания смены. Младший мальчик с пяти лет читает, пишет предложения не хуже первоклассника, но не может вести себя спокойно ни минуты. Если сидит—мотает головой, если стоит—качается. Невролог в поликлинике отмахивается: мол, это такой характер, всё нормально.

Андрею мы не говорили, что он приемный. Он не обращал внимания, что у него другая фамилия. В прошлом году, когда ему было 12 лет, он поехал в летний лагерь. Звонит: «Мама, мне сказали, что я приемный!». Я отвечаю: «А тебя это расстроило? Сказали и сказали, но ничего не изменилось. Мы тебя любим, ты наш, а мы твои».

Что самое трудное в приемном родительстве? Когда выросший ребенок, в которого были вложены годы заботы, оказывается чужим. Не просто уходит из семьи, а еще старается оклеветать, устроить неприятности.

Наша первая девочка была такая шустренькая, активная, с первого дня дома твердила: «Мама-мама, я тебе буду помогать!». Училась хорошо. Я тринадцать лет ее растила, представляла, как она в институт поступит, как замуж ее выдам. Она познакомилась с парнем, говорит мне: «Откажись от меня, я уйду в общежитие». Я ответила, что отказа писать не буду, исполнится тебе восемнадцать—тогда и примешь решение. В день рождения утром она ушла, даже не позавтракав.

Посмотрела она то общежитие, в которое так стремилась. Парень вытянул из нее все деньги, стал бить. И она начала писать на меня жалобы во все инстанции, врала и выдумывала. Да еще подбила младшую сестру, которая тогда только закончила девятый класс, сбежать из дома. Обещала оформить над ней опеку—и обманула. Сестру отправили в училище. Там-то она всё поняла. Звонит, плачет, просит прощения. А я теперь думаю: как верить? После этого не питаю надежд, что дети будут с нами всегда.

Не только со мной такое произошло, почти в каждой приемной семье есть такая горькая история. Разные семьи в разных городах, а дети делают одно и то же. Почему?

Чувствую ли я как приемный родитель уважение и поддержку со стороны общества? По телевизору об этом, конечно, красиво рассказывают. А на деле… Отправили детей в санаторий. Андрей звонит: «Мама, воспитатель говорит, что нас взяли из-за денег!». Я сразу туда. Захожу в кабинет, спрашиваю: кто так сказал моим детям? Дама в кабинете отвечает: «Я сказала. Потому что таких сумасшедших детей никто не согласится взять просто так».

Я отвечаю: «Вы возьмите сами и попробуйте повоспитывать за деньги, а потом судите. Да, Андрею сейчас 13 лет, трудный возраст. Когда он плохо себя ведет, я плачу вот такими слезами, ночами не сплю. Я о нем с двухнедельного возраста забочусь, он мне родной, пусть и не по крови». Та женщина извинилась.

Мой муж—дальнобойщик, всё время в рейсе. Трое кровных детей выросли, завели свои семьи. Я сидела дома одна, смотрела передачу «Где ты, мама?»--и думала: а не попробовать ли? Я даже не знала, что на детей выделяют какие-то выплаты, я просто хотела помогать. Муж и дети были «за». Опека два года под разными предлогами не принимала документы. Я сходила на прием в районную администрацию, и через два дня проблема решилась.

Нам предложили 12-летнюю девочку. Ее уже не раз брали в семью, но возвращали. Первый раз увидела ее в коридоре отдела опеки с предыдущим опекуном. Ребенка передали из рук в руки. Страшновато было, конечно. Но всё пошло хорошо. Приняли вторую девочку, предложили третью. Мы пристроили к дому новые комнаты. Приняли еще детей. Построили второй этаж. Взяли еще.

В 2010 году оформили приемную семью. Сейчас у нас девять детей. Выросли и ушли семеро. Младшим 8 и 11 лет.

Детей мы как-то специально не выбираем. Съездим несколько раз в реабилитационный центр, где временно живут сироты, познакомимся, оформим документы и живем.

Мой день начинается в 6.45 утра. Всех нужно поднять и накормить перед школой, чай с бутербродом—это обязательно. После первого урока у них завтрак, кормят в этом году хорошо—и каша, и рожки, и картошка с сосиской, бутерброд с сыром, яблоко или мандарин и какао.

Школа у нас маленькая. В районе несколько приемных семей, учителя привыкли работать с такими ребятами, и особых трудностей у нас нет. К тому же, психологом в школе работает моя дочь. Она мечтала об этой профессии с 8 класса, закончила университет, работала в реабилитационном центре, соцпедагогом в колледже, опыта у нее достаточно.

Недалеко от нас находится коррекционная школа. Это удобно, потому что часть детей не может заниматься по общеобразовательной программе.

Пока дети на уроках, я готовлю. Щи варю в 13-литровой кастрюле, второе—в семилитровой. Основные блюда стараюсь приготовить сразу на два дня, чтобы варьировать только гарниры. В 15.00 у нас обед. После этого—готовим уроки, ходим на кружки. Сейчас ничего толком не работает из-за карантина, а раньше мальчики ходили на футбол, греблю, волейбол. В 19.00 ужин. В 21.00 начинаем укладываться. Это дело непростое. Младшие дети гиперактивные, не сразу угомонятся.

Как я отдыхаю? Ну этого нет. Уехать куда-то нет возможности, не с кем оставить такую гвардию, бабушка не соглашается. Но вот осенью пришлось им побыть самостоятельными. Я заболела ковидом, попала в больницу. Папа привозил продукты, старшие сами готовили, как могли.

Бывает трудно, если ребенок приходит в семью уже в старшем возрасте, лет в 14-15, особенно после долгого пребывания в реабилитационном центре. Они привыкают, что ничего не надо делать самому. В госучреждении ходят строем. Со школы забирают в 12 часов, потому что в 13.00 уже обед и тихий час. С домашним заданием никто особо не наседает. Убираться в комнате не надо, стирать не надо—чистую одежду выдадут в следующую помывку. Единственное ограничение—не валяться днем на кроватях.

Так же они пытаются вести себя и в семье. На любую просьбу ответ: а почему мы должны? Не хотим провожать из школы младших, не хотим учиться готовить. И попробуй что скажи. Сразу заявляют: «Ах так, тогда мы уйдем на гособеспечение, там свобода».

В сложные моменты я могу поговорить с сестрой, с подругой, с другими приемными мамами. И на душе становится легче, и сил прибавляется.

Какой государственной поддержки хотелось бы? Хотелось бы наладить медицинскую помощь. Некоторым детям из системы нужно лечение у психиатра. Опытная врач в нашей поликлинике ушла на пенсию. Раз в неделю принимала приходящая доктор из стационара. После нее приняли на работу молодого врача, но она быстро уволилась. Снова взяли молодую девушку. С приемными детьми она раньше не сталкивалась. Советуется с медсестрой, которая давно работает и наизусть знает, кто какие препараты принимает, или прямо на приеме читает рекомендации в интернете.

Еще приемным родителям очень пригодились бы услуги подготовленной няни, которой можно было бы доверить детей хотя бы на пару часов в неделю (такая программа под названием «Передышка» есть у благотворительного фонда «Измени одну жизнь»: квалифицированная няня бесплатно предоставляется на 16 часов в месяц, в это время родители могут отдохнуть или выполнить работу, которую невозможно сделать в присутствии детей; но сейчас эта программа работает только в Москве и Подмосковье,--авт.).

У меня три сына и дочка. Я долго сидела у домашнего очага, среди кастрюль и распашонок. Но по характеру я активная, инициативная, и, когда дети подросли, вышла на работу воспитателем в реабилитационный центр. Сюда дети, оставшиеся без родителей, попадают на время, до устройства в замещающую семью или в госучреждение.

Однажды, вернувшись из отпуска, я увидела новенького. Константина* привела в центр прабабушка. Она думала, что здесь ему помогут закончить школу, а потом она заберет его к себе. Но опека отказала из-за антисанитарии и постоянных скандалов дома (мама Константина пила и страдала социальным заболеванием). Мальчика нужно было готовить к отправке в детдом. Но он оказался таким замечательным, стало жалко отдавать его в учреждение. Я поняла, что это мой ребенок.

К тому моменту я уже пришла к выводу, что хочу помогать точечно, конкретным детям. Я решила уволиться из центра и взять Константина под опеку. Муж и дети меня поддержали. Мой старший сын уже женат, служит военным врачом. Среднему 19 лет, младшему—двенадцать, дочке—десять. За 25 лет работы центра я единственная из воспитателей взяла приемного ребенка.

Косте 15 лет. У него есть младшая сестра Тоня*, ей три года. Она находилась в доме ребенка. Ее обещали забрать родственники, но в последний момент передумали. Девочку отдали нам. На следующий день объявили карантин, магазины закрылись. Друзья из разных городов прислали нам кучу нарядов для малышки. Тоня на второй день стала называть меня мамой. Она любит играть в куклы и делать мне прически. В первые недели дома она выдавала немало недетских слов, усвоенных в прошлой жизни, но теперь почти отвыкла.

Самоизоляцию мы пережили довольно легко. Большой дом спасает. Константин вникал в хозяйство. Оказалось, он очень любит кошек—у нас их три, еще есть две собаки. Переломал всё, что можно, в гараже. Я научила Костю водить машину. Когда ограничения сняли, мы поехали путешествовать. Побывали в Хвалынске, в Карелии, в Петербурге. Для Константина это были первые в жизни дальние поездки, он впервые полетел на самолете.

Костя сразу влился в семью, как будто всегда здесь был. Все наши с мужем дети похожи на мужа, а Костя—на меня. Сначала называл меня по имени-отчеству, теперь—тетя Лена. Очень подружился со средним сыном. Мы их называем неразлучниками. Вместе играют в компьютер, меняются одеждой, вместе моют посуду и убираются. Пришлось расселить их в разные комнаты, чтобы не болтали ночами.

Единственное, о чем мы жалеем,--о том, что Костя не оказался у нас раньше. С его памятью и целеустремленностью он мог бы учиться на отлично. Сейчас у него в школе тройки и четверки. Он советуется с нами о планах на будущее. Хочет учиться на автослесаря и водителя.

У нас есть семейная традиция—за новогодним столом подводить итоги года. Костя сказал, что в 2020 году приобрел полноценных родителей.

У меня теперь есть мечта. Соседи продают коттедж, я бы хотела его выкупить и организовать свой детский дом.

Место встречи счастливых женщин

Два года назад в Саратовской области открылись первые клубы приемных семей. «В регионе этого очень не хватало. Приемных родителей много, но мы были разобщены. Мы взяли модель работы от благотворительного фонда «Арифметика добра» и прошли обучение вместе с моей коллегой Лилией Пастушковой. Первые клубы заработали в Саратове и Федоровском районе»,--говорит председатель региональной ассоциации приемных семей Елена Кичаева.

Елена объясняет, что общение в клубе помогает приемным мамам наполнится энергией: «Мама собирается на встречу—оделась красиво, голову подняла, прохожие оборачиваются: ах, какая счастливая идет! И дети рады, когда мама в хорошем настроении».

В клубе подчеркивают, что встречи—закрытые, здесь можно безопасно обсуждать самые сложные проблемы. «Мы друг друга понимаем и никого не осуждаем. Информация отсюда никуда не выходит. Одна мама говорит: ребенок врет, ворует, не хочет учиться. Другая вздыхает облегченно: мой делает то же самое, но как же хорошо, что я не одна с этим столкнулась. Мы помогаем друг другу не опускать руки, посоветуем попробовать еще вот так и так, подскажем, как выйти на специалистов».

В клубе рады также кандидатам в приемные родители. «Недавно одна из наших семей привезла ребенка домой. Их все поздравляли, радовались до слез. Вот за эту сплоченность, сердечность я люблю наших родителей»,--признается Елена.

В прошлом году ассоциация и фонд «Родительская лига» в партнерстве выиграли президентский грант, благодаря которому открылись три новых клуба в Энгельсе, Советском и Базарно-Карабулакском районах. С родителями и детьми бесплатно работают психологи и арттерапевты. Кроме того, родители могут в любой момент получить поддержку в группе в вайбере.

«Усыновление стало социально-одобряемым»

--Желающих стать замещающими родителями становится всё больше,--говорит заведующая отделом центра психолого-педагогического сопровождения школы-интерната № 5 Елена Баннова.—Чаще всего в школу приемных родителей приходят супруги—люди в возрасте 25-35 лет, у которых есть работа, жилье, поддержка близких. Они говорят: мы достигли всего, но у нас нет главного. Нередко обращаются родители, у которых уже есть кровные дети. Они мечтают о большой семье. Приходят одинокие женщины. За последние годы изменилось общественное мнение. Раньше люди не решались брать приемного ребенка или скрывали факт усыновления, боясь осуждения. Сейчас это стало социально одобряемым поведением.

--Как строится учеба в ШПР?

--Программа рассчитана на 80 часов. 56 часов изучаем психолого-педагогические темы, 23 часа—юридические и социальные, затем проходим итоговую аттестацию. Слушатели поделены на три группы—будущие усыновители, опекуны-родственники и волонтеры, готовящиеся помогать воспитанникам госучреждений.

С усыновителями мы обсуждаем надежды и опасения, связанные с появлением ребенка, пытаемся представить, как изменится жизнь семьи. Им интересно всё с нуля—как найти ребенка, каковы будут последствия депривации, хранить ли тайну и т.д. В случае с родственной опекой прием ребенка в семью—это, как правило, уже свершившийся факт. Поэтому в этой группе обучение имеет более практический характер, здесь больше диалога с опекуном. Мы говорим о том, как использовать опыт воспитания кровных детей, как повысить мотивацию к учебе в школе, создать верный эмоциональный настрой перед ОГЭ и ЕГЭ. Волонтерам мы объясняем, как быть наставником ребенку, как общаться и помогать ему, не поддаваясь на манипуляции.

В связи с ковидом ШПР перешла на очно-заочную форму работы. Мы отправляем слушателям по электронной почте список литературы и тематических фильмов для самостоятельного изучения, а затем проводим индивидуальные занятия с каждым.

--Как устроено сопровождение для семей с приемными детьми?

--За сопровождением семья обращается по собственному желанию, это не обязательно. Зачастую усыновители пропадают из поля зрения. Мы считаем, что это хороший признак: значит, семье комфортно, помощь специалистов не требуется.

Может быть, кого-то сдерживают опасения, что информация о сложностях с ребенком может быть использована против семьи. Это исключено. Если даже служба опеки обращается к нам с вопросами, мы лишь выдаем справку о том, что с семьей ведется диагностическая и консультативная работа. Детали не разглашаются.

Чаще всего семьи обращаются с проблемами, связанными с адаптацией в начальной школе и с подростковым кризисом. В последнее время появились жалобы на стресс перед ЕГЭ и на трудности с дистанционным обучением. Весь карантин мы вели телефонные консультации: помогали родителям организовать день, разделить пространство квартиры для всех членов семьи.

Программа сопровождения начинается с тестирования и анкетирования. Мы расписываем план занятий со специалистами на учебный год. Объясняем, что это работа со всеми членами семьи, причем регулярная. Мы не только работаем с семьями, но и отдыхаем: проводим праздники для детей, для мам работает семейный клуб, где за чашкой чая и рукоделием можно выговориться и поделиться опытом.

Сейчас на сопровождении состоят 114 семей, где воспитываются 140 детей. Специалистов хватает. У нас есть психологи, соцпедагог, логопед. Это опытные сотрудники детдомов, которые знают психологические особенности детей. У всех—высшее педагогическое или психологическое образование. Каждые пять лет мы проходим курсы повышения квалификации в институте развития образования. Кроме того, институт психологии имени Выготского и фонд «Арифметика добра» почти каждый день проводят вебинары. Материала для самообразования более, чем достаточно. И это бесплатно.

Кроме Саратова, мы работаем для семей Базарно-Карабулакского, Татищевского, Федоровского, Советского, Екатериновского районов. Обычно мы выезжаем в райцентр в день, когда администрация собирает все замещающие семьи на опекунский совет, проводим общий тренинг по разрешению детско-родительских конфликтов и индивидуальные консультации.

*имена приемных родителей и детей изменены