Зулейха, открыв глаза, плетет небылицы про Россию

ТАСС уполномочен очернить. То есть по мере сил и возможностей (а они у государственного информационного агентства ИТАР-ТАСС немаленькие) поучаствовать в продвижении очередного мрака антиотечественной литературы, прямиком из редакции Елены Шубиной имени Елены Шубиной.

"В издательстве АСТ выходит новая книга писательницы Гузель Яхиной. "Эшелон на Самарканд" — это история из начала 20-х годов: из Казани на поезде эвакуируют пять сотен детей. Им предстоит непростое путешествие, где будут и голод, и разбойники, и блуждания по пустыне. Предлагаем вам прочесть небольшой отрывок...".

Ну, раз предлагаете, то и почитаем.

Отрывок, в котором дети топали в сапогах, доходящих им до подмышек, мы уже читали. А сейчас нам подсовывают еще один, не менее прекрасный. В принципе, творчество пришельцев с планеты Нибиру тем и характерно, что рептилоидный мозг не в состоянии понять ни анатомии землян, ни вообще самого устройства нашей с вами жизни. Поэтому вычислить ящероподобного автора достаточно легко - хватает любого так называемого "отрывка текста".

Значит, готовится к отправке эшелон. Детей, само собой, этапируют к вокзалу под кавалерийским конвоем. Ну тут всё понятно - дети есть дети, они шустрые, юркие. Рванёт кто в побег - только на коне и догонишь, да только шашкой и дотянешься. Повезёт с отправкой в солнечный Самарканд не всем. Посадят в вагоны лишь тех, кто пройдет некий "медицинский осмотр" прямо на вокзале.

Паровоз стоит под парами, гудит страшно, пускает облака пара, а чтобы еще страшнее было, сыплет искрами из трубы.

"Возбужденные мордочки отъезжающих гроздьями светлели в окнах вагонов, унылые физиономии не допущенных к поездке — этих было с дюжину — маячили тут же..."

Эвакуация - дело ответственное, чай, не в армию набирают. С плоскостопием или миопией средней степени в эвакуацию путь заказан, тут и рассуждать нечего.

За посадкой годных по здоровью детишек наблюдают некие мужики - простой русский (судя по говору) народ в представлении писательки Яхиной. То есть клинические дегенераты.

"Мужики топтались у состава, наблюдая и рассуждая.

— За деньги детей-то спасают? Или даром?

— Так даром разве что делается?..

— Куда везут-то? В Китай, к окияну с рыбой?

— В Америку, говорят! Там тоже окиян имеется...

— Детей начали увозить. Может, война?

— Да хоть бы и она! В войну хоть не голодали.

— Даешь войну, граждане!"

Вестимо, война мужика прокормит, оденет, обует. Вот как раз империалистическая недавно была, по хозяйству сильно подсобила. Да и с Польшей надысь случилась, тоже одна польза мужику. А на одну Гражданскую надежды мало, надо бы еще какой добавить, "для очучений".

По вагонам ходит-бродит некто Деев и раздает рубахи. "Решил одеть всех своих сейчас же, не дожидаясь отъезда: паровое отопление работало, но кочегарило едва-едва — без одежды и одеял дети мерзли."

Не спрашивайте, почему Яхина грузит детей в вагоны голыми и без вещей - наверное, таковы условия прохождения через "медицинский осмотр". А детские вещички, знамо дело, кавалеристы шашками изрубили.

Раздача специальных эвакуационных рубах имеет и ещё одно назначение:

"К тому же экипированных в белое пассажиров можно было без труда отличить от зайцев-беспризорников, так и норовивших затесаться в какое-нибудь купе".

А, ну да - зайцы-беспризорники от белого белья шарахаются, как волки от флажков. Отобрать и на себя нацепить им и в голову не придёт, ни-ни.

А дальше начинается совсем красота:

"Два десятка рубах — самым маленьким пассажирам и калекам — в штабной вагон, где командовала Фатима. Почти по сотне — в каждый из плацкартных. Оставшиеся — пара дюжин — в лазарет, лежачим".

Ага! Вы же помните тех детишек с унылыми физиономиями, которых по медпоказаниям не допустили к поездке и которых потом кавалеристы обратно погонят? Я теряюсь в догадках, что же у них такого (кроме всякой ерунды типа сифилиса, бубонной чумы и коронавируса) обнаружили, что лежачим можно, значит, ехать, а вот унылой дюжине - никак?

Огромный и широкий фельдшер Буг радостно говорит этому Дееву:

"- Лежачих брать нельзя... Я за полвека мертвых перевидал, как ты — живых... — И вижу, ясно вижу: эти — не жильцы."

Натурально, не согласен фельдшер с результатами пристанционного медицинского осмотра. Диссидентствует. Мало того, в Буге (судя по фамилии - явно фашист) пышным цветом распускается яхинское пристрастие закапывать тела вдоль железнодорожных путей, знакомое нам еще по "Зулейхе" (это которая «открывает глаза», но в народе почему-то ехидничают и говорят, что «раздвигает ноги»):

"— Мы будем хоронить их у железной дороги, — продолжает Буг тихо. Опять гудит паровоз, заглушая всё и вся, но Деев слышит каждое слово ясно, будто звучащее внутри головы. — Прикапывать землей, чтобы собаки не поели, — по ночам, прячась от остальных детей. Ты будешь рыть могилы, а я — подносить умерших."

Деев не согласен трудиться на грязных ночных работах, поэтому приказывает лежачих во время следования спасать. Ума не приложу, чем же всё-таки болели те дети, которых даже к лежачим не допустили и которых спасать вообще не надо.

На станции тем временем творится натуральный содом и даже немножко гоморра. Паровоз гудит, сыплет искрами, люди кричат, бабы стонут и плачут, ихние младенцы орут, да еще и беспризорники свистят от обиды, что их не взяли в турне. Вишенкой на торте, разумеется, доблестная красная кавалерия:

"Встревоженные шумом кавалерийские лошади вставали на дыбы и тоскливо ржали."

Как с такой кавалерией в походы ходить - вопрос серьезный. Боюсь представить, как встревожатся кавалерийские лошади от пушечной и иной пальбы, что понаделают с тоски да от расстройства чувств и нервов...

Впрочем, кое на что кавалеристы всё же годятся.

К Дееву пристаёт какая-то полоумная баба, в обход медосмотра пытающаяся всучить ему своего новорожденного - мол, нате, отвезите в Самарканд.

Деев, разумеется, ни в какую - ещё чего не хватало, мамаша, я вас знать не знаю и папаша не я! А та виснет на локте и жмёт младенцем в деевский бок. Ну, понять можно - Деев, видать, человек дородного телосложения, с титьками весомыми - уж как-нибудь прокормит, молочным отцом станет.

Но Дееву молока своего откровенно жаль, дитя без медосмотра он брать не желает и прибегает к отчаянному шагу:

"— Да помоги же, товарищ! — закричал Деев в сердцах одному из кавалеристов, что оказался рядом. — Не видишь? Черт знает что творится!

А тот — осел на коне! — вместо того, чтобы цапнуть настырную бабу за загривок и позволить Дееву уйти, выхватил шашку.

Сталь свистнула в воздухе — женщина прянула назад".

Осёл, не осёл, или, выражаясь словами профессора из "Джентельменов удачи" - этично, не этично - а проблема решилась, баба испугалась и отстала.

Правда, кавалерист немного расстроился, так как зарубить бабу ему Деев почему-то не позволил:

"кавалерист застыл, с поднятой к небу шашкой, не зная, как быть дальше."

Ну как, как... Правильно, достал перо - бей! Ну рубани вон тех унылых, которым медкомиссия отказала - им все равно пропадать, толку от них никакого, даже эвакуировать их бесполезно.

Впрочем, баба лишь временно спасовала.

Когда паровоз уже тронулся и поезд отправился в путь, настырная баба с кульком-младенцем снова кинулась досаждать Дееву.

Сквозь густые косматые облака пара, которые паровоз напускал вокруг себя, появляется ее зловещая фигура:

"кто-то бежит за паровозом — стремглав бежит, изо всех сил. Баба!

Бьется на ходу длинная юбка, задираясь выше колен и обнажая тощие ноги в громадных башмаках. Летит по ветру седая наполовину коса. А на руках у бабы — младенец в алом"

Деев буквально звереет от злости:

"сцепил зубы, сжал обеими ладонями поручень — того и гляди переломит! — и трясет мелко головой: нет, не могу, прости, прости!"

Ха! Нашёл, чем взять... Баба, держа младенца на вытянутых руках, поддаёт ходу, равняется с вагоном и выполняет хитрый трюк:

"А она тут возьми и положи дитя на вагонную ступень."

Ручаюсь - она этому финту у глухонемых торговцев научилась, в "Макдоналдсе" каком-нибудь.

Деваться Дееву некуда, он этот алый кулёк подбирает, а бабы уж и след простыл - кувыркнулась куда-то.

Но Деев едет в штабном вагоне с другой бабой, по фамилии (или кличке, не особо понятно из отрывка) Белая. Эта самая Белая, когда Деев только запрыгнул в вагон, ему с восторгом проорала в ухо:

"— Знаете, сколько в эшелоне детей? — спрашивает она, прижимая губы к самому его уху, чтобы перекрыть стоящий вокруг шум. — Пять сотен — ни единым больше или меньше! Иной раз и захочешь — не подгадаешь, а тут.."

Вот тебе и "а тут". А тут, понимаешь, какая-то кукушка с седой косой взяла и поднасрала в статистику - пятьсот первого подкинула. Белая реагирует единственно верным для ответственного лица способом:

"Хлопает вагонная дверь — это Белая, ничего не говоря, уходит внутрь."

На этом отрывок, к сожалению, заканчивается. О дальнейших железнодорожных приключениях (вы тоже заметили, что у писательки настоящий пунктик на этой теме?) мы узнаем совсем скоро, когда эта дивная книжная продукция поступит в продажу.

Впрочем, уже сейчас мы можем узнать кое-что любопытное. Журналист Михаил Любимов меня слегка пожурил: «Можно конечно судить о предмете по его тени, но цвет, вес, нюансы назовёте? Я прочитал книгу целиком, меня как журналиста включили в предварительную рассылку (впервые, я никогда этим не пользовался). Мне грустно и смешно наблюдать как автор поста на ощупь, с завязанными глазами пытается выискивать блох в тексте книги». Тут не возразишь – что дали, тем и наслаждаемся. Уважаемый журналист Любимов, впрочем, проявил оптимизм: «Я уверяю что прочитав первые полсотни страниц автор статьи изменит свое мнение, ведь ему станет ясна связь этих предметов и парадоксы просто перестанут существовать. Я виделся с Гузель всего неделю назад, она рассказала мне о большой предварительной работе над книгой в исторических архивах. В картине голода в Поволжье в 20-х годах прошлого века она разбирается лучше любого из здешних "экспертов"».

К сожалению, мне уже доводилось плотно знакомиться с творчеством Гузель Яхиной. Я подробно разбирал ее «военный рассказ» под названием «Винтовка» (где санинструкторша Майа бросает раненых советских бойцов на произвол судьбы и принимается спасать подстреленного немца в пилотке с черепом и в коричневых шортах – потому что наши бойцы плохо пахнут и некрасивые, а немец молоденький и кофием с молоком пахнет). Я проникался рассказом Яхиной о её работе над матчастью при написании романа «Зулейха открывает глаза» и восхищался многочисленными сценами в нем. Все их упоминать в короткой статье смысла нет, но раз уж речь у нас об эшелоне – и одинокая птичка, свившая гнездышко под крышей вагона, и засов, которым изнутри закрывали себя этапированные, и закапывание тел у ж/д полотна, и сама полугодовая поездка – всё было прекрасно в романе о Зулейхе. Включая взятие Красной армией города Парижа.

А теперь, значит, эшелон на Самарканд.

Вы же, господа издатели, довели уже читателей до того, что они эти ваши эшелоны под откос готовы отправлять, как партизаны.