Шоковая терапия для зрителей

В молодёжном театре «3Д» накануне Международного женского дня состоялась премьера. Репетиции начались год назад, но из-за пандемии их пришлось приостановить. Несмотря на все сложности, режиссёр и актёры, что называется, выложились полностью. Трагедия командира и его юных солдат передана так, что спектакль трудно смотреть. Многие зрители в зале плакали. Ошеломляющее впечатление производит финал. Спустя много лет постаревший командир Федот Васков в годовщину Победы приходит к месту захоронения своих погибших бойцов. Здесь он умирает, чтобы в вечности встретиться с девушками, память о которых пронёс через всю жизнь. – Сергей Игоревич, в спектакле судьбы героинь немного изменены. В повести Бориса Васильева Женя Комелькова рассказывает Рите Осяниной о самых страшных минутах в жизни: она видела расстрел своей семьи. В вашей постановке это воспоминания Сони Гурвич. Иначе раскрыты и судьбы Гали Четвертак, Лизы Бричкиной… – Когда-то фильм режиссёра Станислава Ростоцкого, снятый по произведению Бориса Васильева «А зори здесь тихие…», произвёл на меня очень сильное впечатление. Я не пытался взять эту планку, а хотел найти что-то новое. Не всё вначале было понятно. Например, у Риты Осяниной маленький сын. Но она убивает себя. Мне казалось, что для любой матери главное – быть со своим ребёнком. Кроме того, её самоубийство, казалось бы, фашистам только на руку. Ведь в пистолете патроны, Рита может убить ещё одного врага. Так она поможет Васкову. И только потом я понял: Рита совершенно точно знает, что Васков попытается вернуться за ней. А если так, скорее всего, он не выживет. Рита приносит себя в жертву, чтобы командир выполнил задание, а потом смог помочь её ребёнку. И, убивая себя, надеется спасти сына. Пытался я понять, и почему самая ответственная – Соня – ослушалась командира и о чём думала Лиза в свой последний час. Флешбэки – воспоминания девушек – многое нам объяснят. – Трудно актёрам было играть роли фашистов? – Мы с ребятами тоже пытались разобраться, как уйти от того, что перед нами просто «злодеи», как понять, почему эти люди на чужой территории способны убивать женщин, детей. Плачут ли они потом по ночам? Мы пришли к выводу, что они завербованы и убеждены, что спасают себя, а не уничтожают других. И когда мы развернули в эту сторону, я увидел, что у фашистов появился какой-то «объём». – Почему лица врагов закрыты балаклавами? – Мужчин в труппе немного, бывает, что артист в одном спектакле играет разные роли. Лица решили спрятать. В повести Бориса Васильева Осянина, описывая немцев Васкову, говорит: они в маскнакидках. Мы нашли, как выглядят маскировочные накидки, – это сетки. Мы их сделали, но смотрелось это странно, да и лица были различимы. Возникшая идея с балаклавами решила все проблемы. Кстати, этот головной убор был распространён ещё в Первую мировую войну. – Оружие выглядит как настоящее. Как удалось бутафорам добиться такого эффекта? – Узнав, сколько стоят муляжи, мы решили отказаться от мысли их использовать в спектакле. Очень благодарны артисту нашей труппы Кириллу Черкашенко. Винтовки Мосина он сделал сам: закупил дерево, трубы, сделал, покрасил, принёс готовое «оружие». Кирилл трудится на заводе и на 3D-принтере печатает пластиковые детали. На принтере он изготовил и немецкие каски и автоматы МП-40. – Точно воссоздана и военная форма… – Благодарны нашему художнику по костюмам Анне Басовой. Но есть и неточности – мы допустили их сознательно. Круглый воротник на гимнастёрке появился только в 1943 году. А события повести «А зори здесь тихие…» разворачиваются в 1942-м. Мне казалось, что форма с воротником – мужская. Хотелось подчеркнуть женственность героинь. Везде в исторических материалах сказано, что на фронте девушки носили не юбки, а военные брюки. Борис Васильев не мог ошибиться – он воевал. Но в его повести героини носят юбки. Думаю, и писатель хотел подчеркнуть хрупкость девушек-бойцов. – Правда ли, что ваши работы должны стать шоковой терапией для зрителя? И можно ли так сказать о спектаклях, которые вы ставите? – Что касается воздействия спектакля, моя внутренняя задача как режиссёра – побудить зрителя на какое-то позитивное действие. Например, родители, посмотрев спектакль про войну и вернувшись домой, расскажут ребёнку что-то о его дедушке-фронтовике. – Ваша первая главная роль – в «Комедии ошибок» по Шекспиру. Будете ли ставить Шекспира в «3Д»? – Я амбициозная личность, но не настолько. Надо себе планочку задавать, но чувствовать грань. Хотя о возможности постановки «Ромео и Джульетты» я размышлял. Я бы хотел показать, что пьеса всё-таки не о любви! Вряд ли об этом хотел сказать Шекспир. Для этого он не взял бы столь юных героев, почти детей, у которых первая любовь. И не убивал бы он столько людей. По-моему, это всё-таки конфликт двух сторон, из-за которого погибали даже дети. И Шекспир точно не мог предположить, что это будут показывать школьникам. Наверное, он это делал для взрослых людей, чтобы они увидели, к чему приводит вражда. Но, думаю, Шекспира в ближайшее время мы не поставим. Есть замечательное произведение «Дракула». Мне бы хотелось попробовать сделать его каким-то сегодняшним. Но будет ли сопереживание? Все будут думать, что «Дракула» – это фантастика. Хотя там есть тема борьбы, Бога и дьявола. По-моему, это про всех нас. – Все ли произведения можно поставить в формате вашего театра? Как вы выбираете пьесы? – На первый взгляд кажется, что подходит любое произведение. Но это не так. Есть несколько критериев, от которых я отталкиваюсь. Во-первых, история должна быть понятна без слов. Если в основе драматургии лежат слова, мне будет уже достаточно сложно превратить их в жест. Например, в «Соборе Парижской Богоматери» есть звонарь, Квазимодо. Ты рассказываешь, и история понятна без диалогов героев. Во-вторых, мне как режиссёру необходимо думать о занятости артистов. Это проблема всех театров. Мужчин там меньше, женщин больше. А драматургия исторически сложилась так, что женских ролей очень мало, а мужских много. И парни чаще ленятся. Самые известные «женские» произведения можно пересчитать по пальцам одной руки. Два из них мы уже поставили: «Яма» и «А зори здесь тихие…». Третье – «Восемь любящих женщин» – поставили в драматическом театре. Девушки могут сыграть мужские роли, но это уже эксперимент, который, не знаю, можно ли себе позволить. Следующий критерий – событийность. Например, я немного сомневался по поводу «Лавины», потому что мне не хватало событий. В нашем спектакле есть старший и младший братья. В оригинале этого нет. Мне необходимо, чтобы каждые пять минут на сцене что-то происходило. – Как удаётся сочетать работу актёра и руководителя театра «3Д»? Сейчас вы ещё и помощник главного режиссёра. С учётом того, как вы относитесь к работе, не поглотит ли она вас целиком? – Должность ассистента режиссёра обязывает меня находиться на репетициях. Для меня это колоссальный опыт. Это общение с другими режиссёрами и возможность у каждого чему-то научиться. Пока мне удаётся всё совмещать. Но «3Д» – это безумно прихотливый комнатный цветок, которому необходимо постоянное внимание. Драматический театр или «3Д» – один из самых сложных выборов в моей жизни. Надеюсь, что мне его делать не придётся. Потому что, боюсь, я знаю ответ на вопрос, что я выберу. Елена ГАМОВА Фото Якова ПОСПЕХОВА