Спасти спасителей. Как под Владимиром лечат от усталости детских врачей

Танцующий доктор

Молодой мужчина с бритыми висками и хвостиком выиграл в конкурсе сладкую вату. Глядя в экран смартфона, он репетирует танец.

— Сегодня же концерт! Всем домикам сказали подготовить номер. Мы вот "Тик-токи" пересматриваем, ищем, что станцевать сможем. После ковида я потерял форму, но если уж мы во что-то вляпались вместе, то вместе из этого и выползем — это главный принцип нашего отделения, — объясняет мне суть происходящего Олег Лысенко, который оказывается врачом-педиатром инфекционно-боксированного отделения Российской детской клинической больницы (РДКБ).

Ему почти 28, но "в масштабах инфекции год за два идет, так что я уже очень старый". Прошлый год он называет самым сложным в жизни. Коллеги из скорой вызывали МЧС, чтобы взломать дверь его квартиры и в бессознательном состоянии с диагнозом COVID-19 доставить в больницу. Десять дней в реанимации, между жизнью и смертью, потом почти полгода он вставал на ноги и только недавно вернулся на работу в отделение. Он говорит, коронавирус все расставил на свои места: впервые за десять лет доктор провел с родителями не неделю отпуска, а целых четыре месяца. Впрочем, Олег Андреевич до сих пор прихрамывает, пьет таблетки и стесняется того, что тело не слушается его как прежде — немеет лицо.

— Последствия ковида у меня на всю жизнь. Даже не физиологические моменты, что где-то что-то не так. Здесь больше последствия психологические, в плане осознания того, что завтра может не наступить или ты опять проснешься в реанимации. И дай бог, если ты в ней проснешься. Сейчас я стал намного легче относиться к тому, что меня окружает. Перестал истерить, ругаться. Никогда не знаешь, что случится с тобой завтра и успеешь ли ты перед человеком извиниться, — горько улыбается доктор.

Три года работы в отделении — это сотни историй болезни и выздоровлений. Это воспоминания о том, как маленькие пациенты пришли в себя и улыбнулись после тяжелого состояния, или, находясь на строгой диете, "запалили" врачей за поеданием чипсов с колой. Это тяжелые споры с родителями о необходимости принимать сильнодействующие лекарства и решения о резекции важных органов для спасения жизни малышей. Олег признается, что, даже если не запоминает всех имен, держит в памяти, от чего и чем лечил каждого ребенка.

— В моей практике был один смертельный случай, я еще учился в ординатуре. Там было тяжелое заболевание, которое требовало трансплантации гемопоэтических стволовых клеток, и все было хорошо, но началась реакция "трансплантат против хозяина", и вытянуть его не смогли. Он ушел 10 сентября, а 11-го ему должно было исполниться два года. И я ему купил всякие машинки-конструкторы, хотя прекрасно знал, что в реанимации ему не до них. И в этот вечер мне сказали, что он все… По большому счету, чьей-то вины там не было, от этого никто не застрахован, за него боролись до последнего. Но мне было очень тяжело. Со слезами, страданиями, соплями. Я себе пообещал, что у меня больше такого не случится, какими бы "тяжелыми" ни были дети, я сделаю максимум для их жизни и не отправлю умирать домой, — сказал врач и пошел на репетицию.

Истерики в прошлом

Еще несколько месяцев назад медсестра инфекционного отделения Алина Спыну приезжала домой с работы, только чтобы выспаться, и снова возвращалась в больницу. Чтобы не заразить родителей, полгода не приезжала в гости. Но самые запоминающиеся пациенты — не ковидные, а дети, возвращенные из Сирии.

— Был мальчик с отрезанной почкой, потому что она, видимо, ушла кому-то на органы. Таких детей жалко, но они абсолютно жизнерадостные, в их глазах нет отчаяния. Несмотря на то, что у парня не было ног, он был рад тому, что попал в Россию. Такие дети очень запоминаются. Они не избалованные, они не капризные. Не говорят, что что-то не хотят есть. У этих детей нет резинок для волос, нет расчесок, но они счастливы от того, что вокруг все спокойно, их никто не обижает и о них заботятся, — почти все медсестры вспоминают, что сирийские дети стараются кинуть побольше хлеба в суп и компот.

Доктор Олег больше всех в отделении знает о таких пациентах — в прошлом году дважды вывозил их из Сирии. Там детей буквально спасали из тюрем и лагерей. Он говорит, что именно в этих обстоятельствах точнее всего прочувствовал свое призвание.

— Когда тебе кажется, что у тебя все ужасно, стоит туда приехать разок посмотреть, чтобы понять, как хорошо мы живем. Страна в разрухе, в руинах. Весь Дамаск в блокпостах, противотанковые ежи, люди совершенно несчастные, уставшие. Как там дети выживают, не особо понятно, они совершенно не похожи на наших детей. И когда ты даешь им яблоко, они его метелят целиком, с косточками. Одна из самых больших потребностей человека — быть нужным, быть к чему-то причастным. Когда это совершенно другая страна, границы размываются. Ты понимаешь, что врач — это человек без пола, без религии, без страны. Наша религия — это любовь к человеку, потому что человек может сделать абсолютно все в этой жизни. Моя вера — это вера в людей. Пусть я не получу Нобелевскую премию, но благодаря своей работе я проживу чуточку дольше, потому что, даже когда я буду старый и дряхлый и отойду от дел, все равно будет энное количество детей, которым я помог или еще помогу. И благодаря воспоминаниям, что вот был такой доктор, который нам помогал, я подольше останусь в памяти людей, — говорит Олег.

Вообще, люди, встретившиеся в больничной палате, неизбежно остаются в памяти друг друга.

— Была у нас девочка Даша, с Кавказа, — рассказывает Алина Спыну. — У нее было осколочное ранение головы, она лежала у нас в отделении больше 10 лет. Ее привез дядя, оставил и не вернулся. Она не могла сама ни ходить, ни есть, ни говорить. Мне кажется, она жила за счет того, что стучало сердце. Ее привезли в 3,5 года, умерла она в 14 лет. Мы о ней заботились, купали, кормили. Как только она попадала в другое отделение, ей сразу становилось хуже. Может быть, такого ухода не было. Мы периодически о ней вспоминаем, называем ее дочь полка. К ней вообще никто не приходил.

Сегодня медики да и люди в целом подуспокоились на тему ковида. Но никто из врачей не отрицает, что страхи были, а у некоторых даже начинались истерики из-за неизвестной ранее болезни. Были переработки в два-три раза и жутко не хватало средств индивидуальной защиты — маски приходилось стирать, сушить и ремонтировать степлером. И это притом, что у РДКБ не было статуса красной зоны. Просто год такой — все работали немного за пределами человеческих возможностей и должностных полномочий. Например, приходилось решать, как лечить ковид-положительную мать-одиночку, поступившую с маленьким ребенком, притом что в детской больнице взрослых лечить не положено. Еще медсестры отмечают рост тревожности у родителей, которые действительно больше возмущались из-за отсутствия в отделениях "нормального вай-фая" и реже говорили спасибо медперсоналу.

Медсестра РДКБ Анна Качанова, говоря о работе в пандемию, с ужасом вспоминает даже не свои шесть положительных ковидных тестов подряд, а навалившуюся бумажную волокиту.

— Заполнение бумаг занимало 90% работы. Мы же брали мазки на ковид у всех поступающих в больницу детей, что-то типа карантинной зоны у нас было. Если честно, мне даже было обидно в этот момент за тех деток, которые у нас лежат, даже без ковида. То есть бегом раздавала таблетки, бегом измеряла температуру, выполняла другие обязанности — и бегом-бегом бумаги. Мы сидели до двух-трех ночи и просто их разбирали, — переключаться от коронавирусной истории она приехала с девятилетней дочкой. После интервью у них мастер-класс по росписи футболок.

Песни, танцы, "Шередарь"

Эти выходные у 50 медиков Российской детской клинической больницы и членов их семей проходят по-особенному. В пятницу после работы автобус привез их во Владимирскую область, на территорию частного центра "Шередарь". За счет одноименного благотворительного фонда с 2015 года он принимает на бесплатную реабилитацию детей, перенесших рак. По сути, это благоустроенный детский лагерь с очень хорошей инфраструктурой и доступной средой — два десятка деревянных коттеджей, кафе, зрительный зал, веревочный парк, конюшня. Везде пандусы и широкие дверные проемы, можно проехать на коляске.

— Я бы хотел, чтобы после реабилитационных выходных люди сказали: "Ну вот, наконец, мы приедем отдохнувшие домой, и у нас начнется немножечко другая жизнь — добрее, лучше, спокойнее". Чтобы не они сюда возвращались, чтобы этот "Шередарь" оказался у них в квартирах и на рабочих местах. Чтобы это настроение они туда унесли, — такую, кажется, утопическую задачу ставит перед собой учредитель "Шередаря" Михаил Бондарев. Средства на реабилитацию детей он зарабатывает, проводя на базе центра тренинги по изучению иностранных языков.

Бондарев признается: несмотря на то, что реабилитация детей проходит здесь абсолютно бесплатно, родители, чего только не пережившие в процессе лечения, неохотно расстаются со своими чадами даже на несколько дней. Для того чтобы к центру было больше доверия, сюда стали приглашать врачей. Сначала это были медики из Национального медицинского исследовательского центра онкологии им. Н.Н. Блохина, в этом году проект впервые получил средства Фонда президентских грантов для реабилитации сотрудников РДКБ, самой крупной детской клиники в России. В этом году запланировано проведение шести таких смен.

— Несмотря на ковидный год и все, что было сделано для медиков, я не уверен, что врачи у нас заласканы. Честно говоря, не ожидал, что мы выиграем этот грант и удастся реализовать этот проект. Помимо того чтобы ощущать на себе заботу государства, очень важна психологическая поддержка, когда ты ее чувствуешь, ты себя по-иному немножко позиционируешь в этом мире. Здесь наши сотрудники немного переключаются, — рассказывает о проекте Дмитрий Шагин, курирующий больницу проректор РНИМУ им. Пирогова по работе с обособленными подразделениями.

В основе всего, что происходит в "Шередаре", — доброта и уважение к людям. Главные носители этих ценностей — волонтеры. Аня приехала на три дня из Краснодара, Женя взяла отпуск и примчала из Москвы. Поиграть с детьми в костюме кенгуру приехала известная радиоведущая Вера. У фотографа Наташи на толстовке надпись "Возвращаю детство". На завтраке медсестры обсуждали, как волонтеры ночью принесли кому-то, кто не пошел на барбекю, жареные сосиски. А в одном из домиков, где не было зонта, пасмурным утром появились дождевики.

— Для работы с врачами мы приглашаем опытных волонтеров, которые ранее приезжали на детские смены неоднократно. Возрастных ограничений нет. Эти люди не думают о том, что они потратились на дорогу, или работают бесплатно. Их главная задача — создать атмосферу детства и расслабленности, — рассказывает координатор фонда по работе с волонтерами Ольга Крашенинникова.

На вводной беседе организаторы рассказывают, что центр — территория с нулевой агрессивностью. На взрослых сменах не приветствуется, а на детских — и вовсе запрещено использование мобильных телефонов. Курение тут вне закона, употребление алкоголя не одобряется. Но и без этого медсестры заразительно хохочут и обсуждают поделки на мастер-классах.

Недетские обиды

Основа реабилитации — семейные развлечения и психологические тренинги. После ужина взрослые и дети увлеченно магнитят на удочки пластиковых рыбок, играют в дженгу и аэрохоккей, а потом меняют жетончики на игрушки. Каждый может записаться на творческие мастер-классы или испытать себя в веревочном городке. Программа активная и насыщенная. Не у всех хватило сил прийти на ночной костер с песнями под гитару.

— Ох, и здесь резиновые перчатки, — вздыхает врач-бактериолог Люда, рисуя с маленькой дочкой слона на футболке. Правда, тут средства защиты нужны для того, чтобы не испачкаться в краске, а не спасают от заражения.

Субботним утром с сотрудниками больницы работают психологи кафедры психотерапии РНИМУ им. Пирогова. Они учат медиков бороться с негативом и восстанавливать ресурсы. Детей в это время развлекают волонтеры в специальном "детском саду".

— Люди помогающих профессий постоянно сталкиваются с неадекватными реакциями и часто слышат в свой адрес много негатива. И врачи, и учителя, и психологи скажут вам, что основное зло в их работе — это родители. Они рады что-то хорошее сделать, но наталкиваются на сопротивление родителей, на их проблемы. Например, на обвинения в том, что ребенок плохо себя чувствует из-за того, что медсестра сделала укол тупой иголкой. Очень много агрессии со стороны родителей. Практически все медсестры жалуются, что к ним относятся как к обслуживающему персоналу, — рассказывает по итогам тренинга доцент кафедры Екатерина Седова.

Специалисты отмечают дефицит психологической помощи медработникам. Здесь сотрудники больницы могут запросто обратиться к профессионалам и спросить о том, о чем долго не решались. После занятия несколько человек захотели остаться на индивидуальные консультации. Психологи говорят, что от родительского негатива, как правило, больше страдают медсестры, чем врачи — с ними взрослые боятся портить отношения.

Доктор устал

Кульминация реабилитационной программы — вечерний концерт. Сценки из жизни больницы, песни под гитару, чтение стихов. Медики — далеко не артисты, ну и ладно, зато поется от души. Здесь без стеснения танцуют даже мужья медсестер — программист, айтишник, плотник. Если кто-то забывает слова, зал по-родственному поддерживает. Сотрудники больницы признаются, что так неформально и весело еще ни разу не проводили время с коллективом.

Я, конечно, пришла, чтобы посмотреть номер Олега. Выяснилось, что в прошлом он еще и танцор. Но концертное выступление педиатра пришлось отменить. Оказалось, он уснул, а коллеги не посмели его будить. Просто доктор устал, был тяжелый год, ему надо отдохнуть.

Анна Устинова