«Разрешал Гурченко зевать»: Андрей Житинкин — о дружбе с актерами и запрещенных спектаклях
На днях в Малом театре начались репетиции нового спектакля «Идиот» к 200-летнему юбилею Федора Достоевского, который отмечается в этом году. Накануне режиссер-постановщик этого театра, народный артист России Андрей Житинкин рассказал «Вечерней Москве» о своем кредо, самой памятной постановке и источниках вдохновения.
— Андрей Альбертович, какие актеры будут задействованы в этой постановке?
— Все наши народные артисты: Ирина Муравьева, Евгения Глушенко, Александр Вершинин, Борис Невзоров, Владимир Носик, Александр Клюквин и наша талантливая молодежь. Мы уже сдали макет. Премьера состоится как раз в юбилей Достоевского — в ноябре. Кстати, в Малом театре на основной исторической сцене «Идиота» я буду ставить впервые.
— Вас называют режиссером эпатажным. Как к этому относитесь?
— Абсолютно спокойно. Привык. Каким я только ни был — и эпатажным, и скандальным, и модным, и оригинальным… Это связано с тем, что я всегда делал постановки из негласного списка Министерства культуры, которые вызывали резонанс, в Советском Союзе их запрещали. И горжусь тем, что открыл для зрителей многое. Например, первым поставил театральную пьесу Альбера Камю «Калигула», потом Теннесси Уильямса, Томаса Манна, Жана Ануя. Сейчас у меня классический период, работаю в Малом театре, где, что удивительно, никогда ранее не шел «Круг» Сомерсета Моэма. Хотя, казалось бы, такой автор.
Помню, как засветилась Элина Быстрицкая, услышав о моем желании создать «Круг». Ей очень хотелось сыграть главную роль, сломать свое амплуа, потому как ранее никогда ничего похожего в ее карьере не было — настолько яркого и характерного. В итоге получилось прекрасно! На сцену она выходила на высоченных каблуках, в шляпках. Сложно было понять, сколько Быстрицкой лет. Я, кстати, поставил последний спектакль в жизни Элины.
Не стыжусь и всегда говорю, что стараюсь показать зрителям то, чего ранее они никогда не видели. Когда я был главным режиссером Театра на Малой Бронной, лишний билетик спрашивали от метро. Подобного в Москве в те времена не происходило нигде. Зрители шли, зная о том, что такой репертуар только здесь. Когда у меня закончился контракт, ставил спектакли в других местах, но понятие «театр Житинкина» все равно продолжало существовать как психологический, может, даже энергетический феномен. Люди искали мои работы в Театре сатиры, Российской армии, Олега Табакова, имени М. Н. Ермоловой, Моссовета…
— Назовете вашу самую мощную постановку?
— Пожалуй, «Нижинский, сумасшедший Божий клоун». Но когда я предложил создать его в Театре имени Моссовета, там покрутили пальцем у виска и спросили: «Кто же на такое пойдет?» Я же, если чего-то захочу, буду пробивать до победного.
Решил пойти к Олегу Табакову. Он меня тоже удивил, воскликнув: «Ой, это про балет? Ну кому сейчас подобное интересно?» Я возражал. Говорил о том, что трагическая ведь история, разгораются страсти… Мой рассказ не повлиял. Тогда я отправился к Александру Домогарову. С Сашей мы очень много вместе работали в Театре имени Моссовета. Его и пригласил на роль Нижинского.
Между прочим в Театре на Малой Бронной тоже не сильно верили в успех. Но мы взяли лучших актеров, и все получилось! И даже Табаков меня потом искренне поздравил. Узнав о том, что на спектакль нет билетов, одни аншлаги, сказал, что я победил. А затем еще приехали господа из Франции из Фонда имени Нижинского. Когда они вручили нам на сцене медали, зал встал. Случилась сенсация. Домогаров ведь не танцор, и это был спектакль не о балете, а о трагедии художника.
Кстати, Саша тогда отметил, что это его лучшая трагическая роль. А многие зрители приходили на спектакль по шесть, семь раз. Собирали и хранили билеты. Я думал, как такое происходит, все же все видели и знают финал, где Нижинский в костюме Петрушки улетает на кроватке к Богу — это был такой трюк, но все равно постоянно собирались аншлаги.
— Все уже привыкли к тому, что вы создаете сенсации, а где берете эмоциональную подпитку?
— Когда возникает какая-либо острая тема, стараюсь закрыть ее для себя, нахожу решения. Меня всегда волновал конфликт и что-то такое, чего еще не было на сцене. Опять же с точки зрения людских страстей, потому как самое интересное — все равно человек.
С одной стороны, я вроде бы считался модным, но тем не менее иногда шел вопреки. В общем, всегда пытаюсь сам себя удивлять. Мое кредо. Если такого не будет или заскучаю, станет неинтересно — актеры и публика почувствуют сразу. Те, кто идет на спектакли Житинкина, знают — надо готовиться к чему-то неожиданному.
— И у вас всегда получалось находить общий язык с актерами. Вы — единственный театральный режиссер, у которого, например, Людмила Гурченко сыграла в четырех спектаклях...
— Да. Она была очень откровенным человеком и действительно рассказывала, что с одним и тем же режиссером работать долго не может — одна постановка, и точка. Гурченко просила называть ее Люся. Я обращался к ней более знаково — Люсинда. Так вот, Люсинда никак не могла понять, почему на нее обижаются режиссеры, когда она на репетиции зевает. Ответ прост — становилось просто скучно. А у нас произошло какое-то невероятное совпадение. Мы отлично понимали друг друга, и я разрешал все — в том числе и зевать.
— О Людмиле Марковне говорят как о настоящем трудоголике...
— Это так. Она практически не отдыхала, постоянно проговаривала про себя тексты ролей. Допустим, в аэропорту, в ожидании рейса, могла, полулежа на кресле, поджав ноги и укутавшись в шарф, делать вид, что дремлет. Но, нет. Гурченко «прокручивала» текст. Или могла мне ночью позвонить и сказать: «Слушай, такое приснилось... Может, попробуем вставить в эпизод»?.. Я люблю неожиданно появляться на своих спектаклях с целью увидеть — вдруг где-то «разболталось» или «изменился рисунок». Люсинда же всегда была очень четкой, как машина, суперпрофессионал. Только казалась взбалмошной и веселой.
С годами актеры в своих действиях что-то меняли, Гурченко же играла всегда так, как на премьере. Это говорило о ее самодисциплине и невероятной ответственности. Мы очень хорошо проводили время и вне работы. О Людмиле Гурченко ходило множество мифов, в том числе и про какие-то уникальные диеты. Но ничего подобного никогда не было. Например, утром она обожала есть булочки с маслом или медом, а после спектакля — огромный кусок мяса. Не ограничивала себя никогда и ни в чем.
ДОСЬЕ
Андрей Житинкин родился 18 ноября 1960 года во Владимире. В 1982 году окончил актерский, а в 1988 году режиссерский факультет Высшего театрального училища имени Б. Щукина. Работал в московском театре «Современник», Театре имени М. Н. Ермоловой, Театре им. Моссовета. В 2001–2003 годах — главный режиссeр Театра на Малой Бронной. Режиссер-постановщик Государственного академического малого театра России.
Сбегал в библиотеку
Андрей с детства обожал книги. В школе чтение было его любимым предметом. Иногда во время других уроков он убегал в библиотеку, забирался на верхнюю полку, где не было книг, и там читал. Педагоги реагировали спокойно. Знали, что Андрей станет человеком искусства. Да и вообще экзамены по всем предметам он сдавал без проблем. Ему разрешали уходить и с химии, которую он обожал. Ведь у него родители — ученые-химики.
Диктатор
Именно Житинкин читал в этом году тотальный диктант в редакции «Вечерней Москвы». Справился с данной ролью отлично и сам получил колоссальное удовольствие. На его взгляд, все сотрудники «Вечерки» отнеслись к диктанту с большой ответственностью, слушали внимательно, старались.
Прилежный студент
Когда все шалили и богемничали, Андрей единственный, кто приходил к девяти утра на лекцию в Театральное училище имени Бориса Щукина. Бывало даже, что пару раз он сидел вообще один. Педагогов это не останавливало. Они читали лекции, зная о том, что Житинкин все аккуратно запишет и потом у него все спишут. Андрей не жадничал, понимал, что раз ребята и девчата гуляли до шести утра, то невозможно прийти на занятия к девяти.
Защитник личного пространства
Режиссер женат, а супругу называет большим другом. И более никаких подробностей о ней и о детях нет. Андрей привык оберегать свое личное пространство, его защищает. Говорит, что личная жизнь — это театр, где он проводит почти все время. Работает Житинкин не просто много, а очень много и всегда все делает искренне, с огромной любовью.
Ценитель старины
Андрей Житинкин обожает посещать блошинки, барахолки — все, что связано с понятием времени, намоленных вещей. Ему нравится находить редкие книги, неожиданные вещи, антиквариат, красивую мебель, иконы, фарфор. Но заядлым коллекционером он себя не называет. Поскольку Андрей — вахтанговец, он любит часами гулять по Арбату, где все антикварщики хорошо его знают в лицо и по имени. Говорят, режиссер опять что-то ищет.
