Как побороть главный страх усыновителя

Процесс усыновления окутан целой паутиной мифов. Речь не про оформление бумаг — это только начало истории. А про дальнейшую жизнь бок о бок с новым членом семьи.

Почему-то люди думают, что родной ребенок вырастет таким, каким они хотят его видеть, просто потому что он родной, хотя многое в характере человека формируется благодаря воспитанию и окружению. И это далеко не единственная причина, почему люди, имея возможности, опасаются принимать ребенка в семью.

«Слово и Дело» создает серию просветительских интервью с приемными мамами, коучами для приемных семей, профильными психологами, чтобы ответить просто на самые сложные вопросы об усыновлении. Потому, что об этом не стыдно спросить, и потому, что об этом стоит говорить.

Ксения Соловьева совмещает в себе две грани, полезные для доступного объяснения обществу, что такое приемный ребенок. Она — практикующий психолог и приемная мама. В беседе с изданием «Слово и Дело» она рассказала, к кому обратиться за помощью в случае, если у новоиспеченных родителей возникают сомнения.

 — Часто ли родителям приемного ребенка нужно консультироваться у психолога относительно его воспитания?

 — Частота посещения специалиста определяется индивидуально. Некоторым приемным родителям нужно строго еженедельно посещать своего психолога, рассказывать о трудностях и искать решение общими силами. Это обусловлено тем, что приемный родитель, например, совершенно не знаком с психологией, не может решить какие-то внутренние или внешние конфликты самостоятельно.

Такая необходимость может быть связана и с индивидуальными особенностями приемного ребенка, к которому нужно долго и тщательно искать особенный подход, выстраивать правильную коммуникацию.

Некоторым же приемным родителям достаточно приходить к специалисту, что называется, по потребности. Раз в месяц, в три месяца, в полгода. Обычно это касается опытных, подкованных родителей, которые уже научились разбираться с трудностями самостоятельно, а помощь специалиста им требуется только в нестандартных ситуациях или кризисах. Они также могут практически не обращаться за помощью, если коммуникация с приемным ребенком складывается легко и непринужденно.

В любом случае, часа в неделю вполне достаточно для решения практически любых проблем, и советовать посещать психолога чаще просто не имеет смысла.

 — Нужно ли водить на такие сеансы приемного ребенка?

 — Регулярное посещение совместных сеансов не требуется. Правильная коммуникация с ребенком — это в большей степени ответственность родителей. Но чем старше становится ребенок, тем больше времени уделяется индивидуальной работе непосредственно с ним.

Тем не менее, есть ряд случаев, когда потребуется совместный сеанс родителя и ребенка. Во-первых, когда есть неразрешимый конфликт, и тогда психолог выступает медиатором, который поможет его решить. Во-вторых, ситуация, когда родителя нужно научить на практике правильному взаимодействию с ребенком, и тогда специалист просто демонстрирует примеры правильной коммуникации.

 — Расскажите о своем опыте усыновления. Вы сразу были готовы к трудностям?

 — Опыт воспитания ребенка из детского дома — это неповторимое путешествие. Во многом потому, что это также индивидуально и непредсказуемо для каждой семьи, как и настоящее путешествие.

Ты планируешь свой маршрут определенным образом, изучаешь статьи и исследования профессионалов. В конце-концов, ты приходишь в школу приемных родителей, где специалисты изо всех сил пытаются тебя подготовить к реальности (зачастую очень неприглядной). И ты слушаешь, и у тебя в голове рисуется определенная картинка.

Моя голова без фильтра принимала всю информацию, что давали, но почему-то неустанно рисовала картинки с практически рыцарским сюжетом. Вот, ребенок, измученный своей судьбой, несчастный, нуждающийся в моей любви и помощи, попадает в мои ласковые объятия. Он колет меня иголками травм, ерепенится (потому что специалисты сказали, что так будет), но в конце концов наша любовь побеждает все травмы. И мы, воссоединившись, идем в счастливое будущее одной семьей, где я — любящая мать, а ребенок — медалист, спортсмен и просто красавчик.

Конечно, это было наивно.

 — Как вы пришли к идее усыновления?

 — Идею принять ребенка в семью выдвинул муж. И ходил за мной год. Я старательно отбивалась, мне было очень страшно, но пакет документов все же подготовила. Все не решалась, пока случайно соцсеть не подкинула мне ссылку на банк видеоанкет.

Я встретила Машу (имя изменено — Прим. ред.) среди десятков этих самых видеоанкет. Маленькая улыбчивая кукла на руках нянечки. 2 годика, совсем крошка. И надо же, день рождения 9 мая, в день Великой победы, и отчество, как имя у моего мужа, и мы с мужем родились в мае. Наверное, судьба. Такие мелочи и повлияли на мое решение.

Все остальное прошло быстро: мы обновили кое-какие справки, созвонились с местной опекой и поехали знакомиться. Тихая, маленькая, очень испугалась нас. Но на коленки села и с книгой все же поиграла. То, что Маша отчаянная, настойчивая, упрямая и совсем не тихая, мы узнали уже дома.

 — С какими трудностями вы столкнулись в первые месяцы?

 — Дорога домой была отдельным приключением. Оказалось, что Маша никогда не видела мужчин. В доме ребенка работали одни женщины. Она была жутко напугана: она никогда не покидала территории дома ребенка, а тут еще и с двумя «страшными существами» — моим мужем и свекром.

Когда я передавала ее мужу, она начинала кричать. Она вцепилась в меня, как во что-то более-менее знакомое и безопасное. Так я и осталась навсегда ее единственным авторитетом. Ни с кем она не создала более крепкой связи, чем со мной.

В машине я вдруг осознала, что везу ребенка домой, навсегда. Навсегда, понимаете? Нет дороги назад, теперь вот этот человек будет жить с нами. Что теперь это мой ребенок.

Так и началась история нашей адаптации, ее и моей, которая длилась год. Об этом периоде все довольно подробно описано в книгах и статьях. Однако пока не вдохнешь другой воздух, не вступишь на другую землю — не поймешь, как ни читай.

Маша болталась по квартире, как чужеродный элемент. Как лишний орган. Как третья нога. Я плохо помню тот период, все было как в тумане, а рассудок надолго покинул меня.

Она признавала только мое общество. Как только я выходила из комнаты, она начинала истошно кричать. Если я выходила на пять часов, она орала пять часов и никто не был в силах ее успокоить. Она могла спать только на моих руках, плохо ела, постоянно перебаливала от домашней еды. Она пугалась громких звуков, собак и кошек (которых тоже никогда не видела), машин и прохожих.

Несколько месяцев ей понадобилось, чтобы понять, что мир вокруг нее безопасный. Чтобы она разрешила себе спокойно есть, спать и играть в этом незнакомом странном месте, с этими незнакомыми странными людьми.

 — А вы сами как скоро смогли привыкнуть к новому члену семьи?

 — Как только все поуспокоилось и рассудок начал возвращаться ко мне, началась моя адаптация и мой путь принятия. Я действительно плохо помню то время. Знаете, такое бывает у молодых мам в первый год жизни ребенка, когда от недосыпа и стресса случается легкая невменяемость.

Я плакала, раздражалась на ребенка, на мужа и на весь свет. И беспрерывно раскаивалась в том, что поступила так опрометчиво — привела домой целого человека, а теперь не знаю, что с ним делать. На самом деле, ничего особо ужасного в тот период не происходило, просто когда ты так внезапно меняешь реальность, мозг начинает паниковать. На человека вместе с ответственностью сваливается сильнейшая тревога.

Это абсолютно нормально, и это то, что случилось с Машей и со мной. Мне повезло, когда я была в таком совершенно не ресурсном состоянии, со мной были мои близкие. Они не поддерживали моего решения, но все же помогли мне в самое трудное время. А дальше началась бытовуха, и мы с девочкой срослись, как-будто и никогда не были порознь. Детский сад, медицинские обследования, поездки, работа — все сложилось в единый пазл. Мы приспособились к ее трудностям, диагнозам, особенностям. Она — к нашим правилам, дисциплине, порядкам.

Через год ей в школу. Она очаровывает каждого взрослого, которого встречает на своем пути. Маленькая для своего возраста, улыбчивая, общительная, смелая. Но самое главное, что в ней есть — желание быть любимой, жить в семье. Она упряма, это правда. Но она старается не смотря ни на что быть с нами, вписаться, быть единым целом с каждым членом семьи. Мы это очень ценим.

 — Со вторым ребенком было сложнее?

 — Все было совсем по-другому.

Когда Маша прожила у нас в семье всего месяц, раздался звонок. Сотрудник опеки сообщила, что одной девочке срочно требуется семья и что она прекрасно впишется в нашу. По свежим документам мы сразу пошли знакомиться.

В местном реабилитационном центре нас ждала голубоглазая шестилетняя девочка со светло-русой косой по пояс. Огромными глазищами рассматривала игрушки в кукольном доме. Пока она играла, психолог рассказывала: маму пора лишать прав, год ребенок шатается по квартирам новых «пап», год живет в реабилитационном центре, забирайте, девочка абсолютно здорова. Ну мы и забрали.

Юля (имя изменено — Прим. ред.) была примерной девочкой, тихой и спокойной, и казалась нам совершенно беззащитной. Мы не знали никаких проблем. Только и слышали: «Да, мам! Конечно, мам!» Однако я стала замечать, что Маша стала какой-то ну уж вообще неуправляемой. То она что-то порвет, то что-то сломает, то Юлю ударит, что ей не свойственно.

А потом начали пропадать игрушки и вещи — из дома, из группы детского сада, из гостей. Все расставила по своим местам видеоняня, которая представила нам Юлю в совершенно ином свете. Милый голубоглазый монстр на экране беспощадно рвал книги и швырял их, ломал игрушки и плохо обращался с младшей сестрой.

Вот тут и начинается история нашей с Юлей адаптации. А если точнее, нашего противоборства, нашего ментального реслинга. Конечно, мы сразу обратились к хорошему клиническому психологу. Диагноз был однозначный и неизлечимый: асоциальное расстройство поведения, который со временем должен развиться в асоциальное расстройство личности. В дальнейшем все врачи только подтверждали этот диагноз и разводили руками. Браться за наш случай, кроме психиатров, не хочет никто до сих пор. Рекомендации простые: медикаментозно снимать агрессию и другие сильные аффекты, дисциплина армейская, режим дня железный и никогда никаких поблажек.

Доктор так и сказала: если хотите ужиться с ней, отращивайте ежовые рукавицы, панцирь и стальные нервы. Так и начали жить: шаг влево, шаг вправо — лишаемся привилегий. И начиналось соревнование: кто возьмет верх, ее истерики и крики или наше спокойствие.

Потребовался год, чтобы установить диагноз и начать правильно себя вести. Еще год — чтобы добиться госпитализации и подобрать правильную схему лекарств. И только когда ее хитрости потеряли всякую власть, она получила качественное лечение, а мы выработали правильную стратегию поведения, тогда началась наша семейная жизнь.

Юля в глубине души так и не захотела стать частью нашей семьи. Во всяком случае пока. Она индивидуалистка и нацелена на достижение своих целей, что в общем-то тоже неплохо. Она не открывает нам глубин своего сердца, не рассказывает о прошлом и в тайне хранит теплоту к своей маме, которую еще помнит трезвой и любящей, и, наверное, все еще ждет.

Как видите, это действительно интересное путешествие. И я все еще не знаю, куда оно нас приведет. Я прочитала сотни книг по психологии, в том числе о детях-сиротах. Я предполагала все, кроме реальности. А реальность такова, что нет ни одной одинаковой истории создания приемной семьи или усыновления. Есть ты, живой, со своей силой и слабостями, и ребенок. И вы лицом к лицу решаете возникающие трудности, как умеете, в меру сил и знаний.

 — Как люди относятся к тому, что реальные родители ребенка были асоциальными личностями, боятся ли за его будущее? Как побороть этот страх?

 — В такой сложной теме, как приемное родительство, страхов и сомнений не избежать. На самом деле, это буквально минное поле из этих самых страхов и сомнений. А самый важный вопрос, который задает себе каждый приемный родитель: что же все-таки важнее, наследственность или воспитание? Сможет ли достойное будущее перекрыть часто жуткое, кошмарное прошлое?

Люди в разной степени зависят от социальных и наследственных факторов. Кто-то считает, что на нашу жизнь больше влияет генетика, кто-то — что воспитание. Но есть закономерность, которую можно отследить. Чем меньше ребенок прожил в токсичной среде, чем раньше он был изъят из асоциального окружения, тем меньше он перенял деструктивных моделей поведения.

Если усыновленные младенцы, которые могут иметь некоторые неприятные предрасположенности, окружены любовью и заботой, они спокойно вырастают в достойных людей. Гораздо сложнее с детьми, которые прожили в асоциальной среде до подросткового возраста. Им требуются годы работы с психологами и даже психиатрами, чтобы устранить последствия прошлого.

Однако надо помнить, что обобщать — плохая идея. Каждый ребенок уникален и изо всех сил хочет быть любимым и счастливым. Если найти правильный подход, любой ребенок с удовольствием пойдет вам на встречу.

Чтобы избавиться от страха, что ваш приемный ребенок «пойдет по наклонной», нужно просто любить и верить в него изо всех сил и передавать эту веру ему каждый день. А также помнить, что одной любви недостаточно. Ваша поддержка, плюс регулярная помощь грамотных специалистов, творят чудеса. И тогда станет не важным ни прошлое ребенка, ни его наследственность, а только ваша новая счастливая семья здесь и сейчас.

Существует и другой страх потенциального приемного родителя — в основном, оказывается, это не про наследование усыновленным ребенком плохих генов. По мнению Светланы Строгановой, приемной мамы и основательницы клуба приемных семей, главный страх усыновителя — что он никогда не полюбит этого ребенка. О сложном периоде адаптации детей и родителей и о том, почему ребенка ни в коем случае нельзя возвращать назад в детдом, Светлана рассказала в следующем интервью «Слово и Дело».