"Ощущение, что шагаешь с обрыва вниз". Кто защищает жертв домашнего насилия

"Это — предел"

Таня сидит в большом мягком кресле напротив меня. Кресло располагает провалиться в него, устроиться поудобнее, но она держит спину ровно, как по струнке. Она напоминает осторожную испуганную птичку. Миниатюрная, хрупкая, руки лежат на коленях, как у гимназистки. Таня очень красивая: у нее тонкие черты, темные длинные волосы, выразительные, ясные глаза.

Она грустно смотрит на меня и говорит:

— Когда я ехала сюда, ощущение было, будто шагаешь с обрыва вниз. Но я понимала, что это начало моего выхода на свободу.

Таня — одна из подопечных московского дома-убежища для женщин, пострадавших от домашнего насилия. Она приехала сюда с младшей дочкой прошлым летом, убежав от мужа, с которым прожила почти 20 лет.

— Я так любила его. Не могла без него. Сейчас понимаю, что это своего рода наркомания — когда ты полностью зависима от другого человека, когда в нем растворяешься.

Они познакомились, когда ей было 19. Говорит, никакой красивой истории любви не было. "Скорее некрасивая": Таня забеременела, но возлюбленный не захотел ребенка. Расстались, она родила дочь и два года растила ее одна. Потом он вернулся, Таня простила и приняла, стали жить вместе.

— Уже тогда были эти звоночки абьюза, хотя я не понимала этого , я вообще не знала такого слова. Главный — это необоснованная ревность. Не так оделась, не так посмотрела на кого-то. Хотя я не давала никаких поводов, глазки никому не строила. Думала — наверное, любит сильно, боится потерять.

Другой проблемой было пристрастие мужа к алкоголю. Не запойный пьяница, "побухал пару дней и потом неделю работал. Рассуждал: "Есть деньги — почему бы пивка не попить?"

По словам Тани, Михаил (имя изменено по просьбе героини) при этом не был лентяем: трудолюбивый, не жадный, "голова, руки на месте, старался заработать для семьи". Отлично ладил с дочерью.

Но алкоголь будто превращал его в другого человека: после даже небольшой порции спиртного у мужа нарастала агрессия.

— Я сама выросла в таких отношениях, мой отец пил, он не бил маму, но изводил морально, — вспоминает Таня. — Сейчас понимаю, что у меня было искаженное представление о семье. Папа отсидел, мама его ждала — такая любовь была огромная. Я маму осуждала, говорила, что со мной никогда такого не будет. Мне так хотелось свою семью, создать такое свое государство, где все доброе, все хорошее. Уйти от того, что было дома, уйти от темы алкоголя. И в мою жизнь пришло то же самое.

Первые пять лет отношений муж не поднимал руку на Таню, но допускал моральное насилие: мог грубо разговаривать, обругать, оскорбить.

Ударил, когда она при его друзьях сделала ему замечание.

— Высказала свои эмоции, сказала: "Сколько можно пить!", нервно кинула свою сумку в сторону. Когда остались одни, сказал: "Как ты могла при всех! Ну все, держись, дорогая". Очень сильно ударил, таскал за волосы. Мне казалось, что я умру тогда. Думала: "Боже, мне бы только выжить!" Если бы к нам снова не пришли его друзья тогда, может, он бы убил меня.

В тот же вечер муж подрался с одним из гостей — ударил молодого парня так, что тот попал в реанимацию. Михаилу дали четыре года колонии. Я спрашиваю Таню, думала ли она уйти после того первого избиения, а она отвечает:

— Нет. По поводу меня вопрос как-то ушел в сторону, потому что мужа арестовали, был суд. Миша сказал потом: "Я такой дурак, можешь меня бросить, не ждать, я даже не обижусь", но я тогда так испугалась за него, вся обида улетучилась на фоне той ситуации. Помогать-то надо, как же я его брошу в беде?

От Михаила тогда отвернулись все, кроме Тани. Она ездила к нему с передачами каждое воскресенье, решала все его вопросы и проблемы.

— По сути, я отсидела эти четыре года вместе с ним, — грустно улыбается Таня.

После возвращения Михаила из тюрьмы она забеременела — незапланированно, но очень обрадовалась новости. Муж поддержал. Родилась вторая дочка.

Но новый этап жизни не был счастливым — вскоре Таня поняла, что из заключения Михаил вернулся с новой зависимостью — стал принимать наркотики.

— К счастью, он боится уколов, такого там не было. Но когда он мешал эту свою химию с алкоголем, получался гремучий коктейль, он становился неуправляемым.

После тюрьмы муж стал ревновать еще больше. Устраивал допросы беременной Тане: "А где ты была, пока я сидел? А куда ты ездила, куда ходила?"

Она стала бояться любого его звонка. Муж устраивал допрос, если она долго стояла в очереди в магазине или задерживалась с работы на полчаса.

— За продуктами бегала быстро-быстро, скорее, он звонит: "Ты где, что ты там делала так долго, с кем ты там?" Едешь домой в автобусе, попадаешь в пробку — и начинается мандраж, потому что он уже звонит и кричит: "Какие пробки, ты должна быть уже дома!" А потом, когда я вбегала злая в квартиру, переводил все в шутку: "Да я просто пошутил. Ты чего, я же забочусь о тебе! Я переживал!" У меня был только вопрос: "Почему? Я вкладываюсь в человека, а становится только хуже и хуже".

Таня не выдержала, подала на развод и уехала с детьми из их городка в Москву, к маме.

Полтора года они не общались.

— А потом начали переписываться, снова чувства ожили… сейчас я не могу понять, что мною руководило, — говорит Татьяна.

Михаил приехал в Москву, они снова сошлись. Она поставила ему условие — не пить. Продержался почти год, а потом все началось с новой силой.

За полгода до того, как она попала в дом-убежище, Таня пыталась уйти от Михаила пять раз. Уходила к маме, отсиживалась, но каждый раз он приходил с повинной, признавался в любви, обещал прекратить, возвращал.

Таня и Михаил работали в одной компании, и никто на работе не догадывался о том, что творится у них дома.

— На работе научилась надевать маску веселой девочки: нарядная, накрашенная, смешливая. Когда нас видели вместе коллеги, все было идеально. Он и все для меня сделает, принесет конфетки мне, шоколадку, весь такой заботливый-заботливый.

Когда позже она рассказала коллегам правду, ей не поверили.

— Самое удивительное, что я ведь знала, что существуют такие убежища, даже как-то советовала туда обратиться знакомой девочке, которую дома гнобили родители. Но никогда не примеряла ситуацию на себя, мне в голову не приходило, что я сама нахожусь в абьюзивных отношениях. Я как будто жила в своем коконе, реальность будто была закрыта от меня.

Но однажды Таня увидела в интернете социальную рекламу про домашнее насилие и поняла, что в ней все — про ее жизнь. Ужаснулась. Стала "копать" материалы эту тему, читать статьи психологов.

Самым сложным было впервые написать сообщение директору дома-убежища Наталье Краснослободцевой.

— Я месяц собиралась с духом. Напишу — и сотру. Напишу — и сотру. Боялась рассказать об этом, боялась что-то менять — всю мою жизнь, ведь я строила ее столько лет, вкладывала в нее силы, и вот сейчас надо все начинать заново. Помню, как отправила это сообщение, меня так трясло. А как она ответит? А вдруг она ответит, когда он будет дома, он возьмет телефон и прочитает? Потому что он мог взять мой телефон, почитать мои сообщения, спросить: "А что это за крендель к тебе "ВКонтакте" добавился?"

Таня говорит, что за годы жизни с мужем она придумала сотни вариантов, как себя обезопасить, научилась считывать малейшие колебания его настроения.

— Утром встала — ага, он в таком-то настроении, значит, надо так-то себя вести. А если в другом — то вот так. И ты продумываешь весь свой день. Если с утра он вот в тревожном состоянии, значит, вечером он выпьет. И я напрягаюсь. Значит, послезавтра нам с дочкой придется бежать.

Она встретилась с Натальей, и та, выслушав Танину историю, сразу сказала, что готова принять ее.

— Наташа сказала фразу, которая очень сильно запала мне в душу: "Что еще должно произойти, чтобы ты ушла из этих отношений?"

Спустя несколько дней Михаил снова сильно ударил Таню.

— Он ударил со всей дури, крови не было, но опухла вот такая шишка на пол-лица. Голова кружилась, тошнило. Я не обращалась к врачу, возможно, было сотрясение.

Таня признается, что ее спасла младшая дочка — кинулась к отцу, закричала: "Папа, прекрати!" Взяла его под руку, увела на кухню.

— Я сидела в комнате и вдруг поняла, что это предел, что следующий раз может быть последним, я могу не выжить.

После того раза Михаил снова пообещал не пить и несколько месяцев держал слово. Таня тайком вывезла вещи к маме, устроила в шкафу маскировку, чтобы муж ничего не заметил, но на главный, последний шаг не решалась.

Однажды ей на работу позвонила дочка в слезах и сказала, что папа ее ударил. До этого он никогда не поднимал руку на детей.

— Были каникулы, дочка пригласила домой подружку, хотела пойти с ней на улицу, а он не выпускал. Меня затрясло — я знаю, как он бьет. И понимала, что он не выпустит ее, потому что она — гарантия того, что я вернусь.

Кинулась домой — дочь позвонила и сказала, что им с подругой удалось уйти из квартиры — подруга пригрозила, что иначе ее мама позвонит в полицию. Таня забрала дочь от подруги и поехала в убежище — большой загородный дом в Подмосковье.

— Я вдруг осознала, что он мог ее убить. Если бы ударил в висок, чуть в сторону. Подумала: что я творю? Всплыли слова Наташи: "Что еще должно произойти?" Мой ребенок в девять лет уже столько пережил из-за меня.

Таня закрывает лицо руками и прячет слезы. Она говорит, что самое тяжелое — вина перед детьми. Старшая дочь уже студентка и несколько лет живет с бабушкой — не хочет ничего слышать об отце. Младшая любит его и надеется, что папа когда-то исправится.

Научиться дышать

Рекомендация дома-убежища для женщин, в который попала Таня, — уволиться с работы. Там обеспечивают всем необходимым — едой, питанием для ребенка, лекарствами, одеждой, обувью. Директор дома Наталья Краснослободцева говорит, это необходимо, во-первых, для безопасности женщины и ее детей: "Тиран может подкараулить ее у работы, выследить, и будет под угрозой и ее безопасность, и других женщин, которые у нас живут".

Кроме этого, по словам Натальи, очень важно "выйти из гонки, просто остановиться, посмотреть на свою жизнь со стороны, подумать, осознать, что женщина вообще хочет, любит. Выспаться, успокоиться, научиться жить без страха. Научиться свободно дышать".

Таня выполнила условие и уволилась. Первые недели муж обрывал телефон, просил прощения, требовал общения с ребенком, спрашивал, почему Тани нет на работе. Когда она сказала, что живет в кризисном центре, и попросила ее не искать, не поверил, называл сумасшедшей. Но чем дольше Таня жила в убежище, тем меньше слова бывшего мужа имели над ней власть.

— В первое утро здесь было так непривычно. Я все время все в своей жизни контролировала. И вдруг поняла, что мне не надо никуда бежать. Не надо думать, в каком настроении он проснется, нервничать, бояться. Дочка первые месяцы повторяла: "Мамочка, как хорошо, что мы с тобой никуда не бежим".

День женщин, живущих в доме-убежище, строится так, чтобы у каждой было много личного времени. Есть дежурство на кухне и по дому — женщины сами готовят и убирают, присматривают за детьми, которые не ходят в детский сад и в школу. Но каждый день отводится несколько часов на семинары психологов, чтение, прогулки, сон.

— Я впервые в жизни задумалась, чего я вообще хочу, — говорит Татьяна. — Раньше меня спрашивали: "Что ты любишь, что тебе нравится?" А я даже не знала, что мне ответить. "Да все равно, как вы, так и я".

Таня все еще не может привыкнуть к своей свободе. Другими кажутся запахи, вкусы, воздух, природа.

— Я поймала себя на мысли, что вот я иду по улице — и воздух чистый. Он свободный, им дышится по-другому. Я хочу — за полчаса до магазина дойду. А хочу — за час. Хочу — быстренько сбегаю, а хочу — пойду гулять. И никто мне ничего не скажет. Сейчас я не могу объяснить, почему я так долго жила в этих отношениях. Может быть, это отверженность в детстве повлияла, потому что маме не было до меня дела, она была вся в папе — а я так хотела любви. Мне только предстоит познать себя. Мне кажется, будто тогда это была не я.

Убежище

Дом-убежище для женщин и детей, пострадавших от домашнего насилия, работает в Москве с 2016 года. Инициаторами создания этого благотворительного проекта стали Ольга Пересветова и Наталья Краснослободцева. Обе когда-то столкнулись с абьюзерами. Ольга пережила сексуальное насилие в подростковом возрасте, Наталья ушла от первого мужа после того, как он впервые поднял на нее руку.

— Для меня это была большая личная трагедия, и я пережила ее, — говорит Наталья. — После этого поняла, что хочу помогать женщинам, которые попали в подобную ситуацию.

Большинство женщин, которые попадают в убежище, как и Таня, ушли от обидчика не сразу, прожили в абьюзивных отношениях много лет.

Причины того, что женщины годами терпят побои, разные.

— Насилие как вирус, может коснуться каждого. Но тот, у кого иммунитет сильнее, не заболеет, а чей-то организм становится легкой мишенью для него, — объясняет Наталья.

Она рассказывает, что за шесть лет существования проекта в доме-убежище побывали почти двести женщин самого разного положения.

— Это и девушки из деструктивных семей, которые росли и видели насилие со стороны родителей, и очень состоятельные женщины, жены влиятельных людей, которые, к примеру, своим друзьям могли подарить квартиру.

Директор московского кризисного центра "Китеж" Алена Ельцова объясняет, что дело не в достатке, а в опыте, который женщина несет с детства. Если у женщины в детстве были принимающие родители, которые ее любили, не обесценивали, то во взрослом возрасте у нее больше ресурсов, чтобы справиться с кризисной ситуацией, уйти от абьюзера.

— Нужно, чтобы родители принимали ребенка таким, какой он есть, — говорит Алена Ельцова. — Если в детстве ребенка били, критиковали, оскорбляли или кричали на него, говоря при этом "Мы же тебя любим, мы хотим тебе добра, но мы имеем право тебя наказывать", то для него это привычный паттерн, он воспринимает такое отношение как язык любви. И для таких случаев нужна длительная психотерапия. К сожалению, есть еще такая советская парадигма — нельзя хвалить, обнимать ребенка, говорить о любви, проявлять нежность, а то избалуешь, испортишь. Получила "пять" — так чем ты хвалишься, ты и должна хорошо учиться! А четверка — это не оценка. Мы даже не замечаем, как такое отношение разрушает и влияет на ребенка в будущем.

Женщины, переживающие домашнее насилие, боятся о нем рассказать, избегая осуждения. Иногда им просто некуда уйти, а близкие редко предлагают конкретную помощь — например, приютить у себя или снять квартиру в другом районе или городе. Часто абьюзер живет в квартире жены или в их общей квартире и отказывается уходить, а женщина не решается выгонять его с полицией, не идет на сложный размен из страха перед мужем. Поэтому шелтеры — убежища — для некоторых становятся единственным спасением.

Алена Ельцова говорит, что в России, в отличие от Запада, пока не разработан общий стандарт убежищ.

— У нас все работают по-разному. Где-то живет несколько женщин, мы стараемся предоставить отдельное жилье. С начала 90-х начали появляться единичные кризисные квартиры, но чтобы шелтеры работали, нужны длинные деньги, разовые пожертвования не могут обеспечить их работу. Деньги кончились, и что дальше? А нужны сотрудники, нужно арендовать помещение. Пока это очень зависит от инициатив организаторов, а не системная работа. Так, летом у нас кончились деньги на один из проектов, и нам пришлось его закрыть. Это очень уязвимая сфера. Команда работает за копейки, она нестабильная, люди часто уходят, потому что все время работать без денег невозможно, да еще поступают угрозы от мужей, которые приходят выяснять отношения. Но радует, что все же инициативные группы создаются в регионах. Они обращаются к нам для обмена опытом — группы из Нижневартовска, Калининграда, чтобы открыть в своем городе кризисный центр. Сейчас мы запускаем второй кризисный центр в Москве. И уже есть убежище на 12 мест на территории одного из столичных монастырей. В нем в период начала пандемии у нас жило до 47 человек.

Центр "Китеж" частично финансируется благотворителями, частично — президентским грантом. Алена говорит, что, согласно международной статистике, на 10 тыс. населения необходимо одно место в шелтере. В многомиллионной Москве сейчас, по словам Алены, около 130 мест.

— Во многих регионах России нет ни одного убежища или они находятся друг от друга на расстоянии тысяч километров, — добавляет она.

Но проблему домашнего насилия не решить только строительством шелтеров.

— Нам нужен закон о домашнем насилии, который бы запрещал абьюзеру приближаться к женщине. Такая система очень эффективно работает в США, — объясняет Алена Ельцова.

Самое трудное, по ее мнению, это поменять отношение общества к проблеме.

— В России к насилию высокая толерантность. У нас не считается преступлением дать ремня или подзатыльник ребенку, мы считаем, не стоит лезть в чужую семью, если узнаем, что муж бьет жену и детей.

Алена считает, что необходимо говорить о гендерной природе насилия, о том, что мужчины часто применяют насилие, если видели его в своей семье.

— Необходимо просвещение в школе, когда мальчиков-подростков учат справляться с эмоциями, решать конфликты ненасильственным путем. Нужно рассказывать детям, что такое абьюзивные отношения, к чему они приводят. Профилактика домашнего насилия начинается с детства.

Карина Салтыкова