Егор Перегудов поставил в РАМТе спектакль «Сны моего отца» по прозе Романа Михайлова

«Иногда нужно проходить через внутренние сражения, чтобы засветиться…»

В этом безумном мире нет здравомыслящих и сумасшедших, есть – заблудившиеся, потерявшиеся и нашедшие себя. Счастливые и несчастные. И как знать, может, мы не смотрим сны, а живем в двух мирах – сознательном и бессознательном. Они достают наружу то, что мы тщательно прячем и глубоко закапываем в себе, но только благодаря усилиям воображения можно обрести душевное равновесие.

Главный режиссер Егор Перегудов поставил в Российском академическом Молодежном театре спектакль «Сны моего отца». И создал абсолютно удивительный, в прямом смысле слова уму не постижимый мир, где реальность тесно переплетается с сумасшествием, где люди-голуби, а ветер – отдельное действующее лицо… Действие разворачивается не только на сцене, но и в зрительном зале. И в этом, казалось бы, нет ничего необычного. А что, если я вам скажу, что сидят зрители тоже на сцене? И чувствуют вибрации, и закрывают глаза от потока ветра, и вздрагивают от звуков, и погружаются в дым… Настоящий 5D-театр.

Старенькая кухонька и множество табличек с мотивирующими надписями. Несколько бутылочек на шкафу… Казалось бы, ничего особенного, но постепенно мы словно сами врываемся в мир снов, где уже трудно, а порой и вовсе невозможно отличить реальное от ирреального. И стирается грань между смехом и слезами, потому что все происходящее и смешно, и грустно одновременно. Настолько, что дикий хохот зрителей сменяется тихим всхлипыванием и утиранием слез в темноте.

Спектакль поставлен по прозе Романа Михайлова – доктора физико-математических наук, писателя и театрального режиссера. Герои его произведений часто находятся на грани здравомыслия и сумасшествия, психика их не устойчива, но все в этом мире настолько же странно, насколько и обыденно.

В постановке Перегудова великолепный метафорический язык писателя уходит на второй план, уступая место совершенно ошеломительной и невероятной в прямом смысле слова картинке. Впрочем, это как раз-таки и подкупает искушенного зрителя, ведь в театре важны формы не менее, чем слова, а иногда даже то, что мы видим, оказывается значительнее слов и может идти вразрез с тем, что мы слышим.

«Прозу современного писателя-математика Романа Михайлова населяют люди тайн. Они забирают чужие кошмары, знают небо, вызывают дождь. Они слышат тихую музыку далеких переживаний и возвращают украденное ветром лицо. Однажды они отправляются на поиски символов, меняющих бытие, и оказываются внутри неведомой войны...» – гласит описание спектакля.

Спустя много лет сын приезжает к отцу, который давно покинул его семью. Мальчишку вырастил отчим, который стал для него настоящим кошмаром. И все, что интересует родного папу – какие сны видит его повзрослевший ребенок. Ведь сам он давно уже занимается тем, что забирает у людей кошмары.

Спектакль-эксперимент получился достаточно жестким, без ярких лирических отступлений, но лаконичным, мощным и энергетически, и в смысловом плане. И зрителю тут важно самому не растеряться, не упустить ниточку и крепко держаться за реальность, хотя… Как шутит сам режиссер до начала спектакля: «Если вдыхать пары дым-машины, то легче воспринимать все происходящее на сцене». А еще не стоит пытаться искать выход во время спектакля, так что если уж идти, то смотреть до конца. Потому что «выход» как раз и будет в финале. Выход и выхлоп. Эмоций. И мыслей.

Как люди сходят с ума? Почему? Что они думают и чувствуют? Кто на самом деле больше сумасшедший – мы или они? И как, в конце концов, самому не съехать с катушек?

Владимир Василенко создал образ отца-мученика. Скромно одетый, он выглядит очень уставшим и даже каким-то беззащитным. Но очень внимательным к сыну. Новой семьи он так и не завел, а занялся очень даже вроде как благородным делом.

То ли психотерапевт, то ли пьяница, то ли сумасшедший интеллигент. Мы так и не разгадаем, кто этот человек на самом деле, но зато благодаря этому персонажу, погрузимся в ирреальный мир, где сумасшедшие – самые здоровые люди, а здоровые люди – какие-то сумасшедшие…

Максим Керин играет сына Володю. Занимается кожаными изделиями. Постепенно встречает удивительных людей и потихоньку «выезжает из обыденной жизни». Он бродит по местам детства, оказывается в совершенно неведомом мире. И что это? Сны или реальность? Воспоминания или галлюцинации? Каждый сидящий в зале решит сам. Но очевидно одно – он никогда не будет прежним, потому что встретился с людьми тайн глаза в глаза.

Спокойные тихие разговоры в начале постановки – обманка. Постепенно градус будет повышаться, а обстановка накаляться. И от прежнего спокойствия не останется и следа. Большое количество спецэффектов и всевозможных «фишек» словно выкидывает зрителя в совершенно иную плоскость, где трудно уловить грань между иллюзиями и реальностью. Окружающая действительность словно переворачивается с ног на голову и этот мир начинаешь исследовать с абсолютно неожиданной точки зрения. И как понять, что снится, а что происходит наяву? Закончится ли когда-нибудь этот кошмар? И что есть движение – жизнь или суета?

Все, что происходит в зале, дарит зрителям настоящий аттракцион впечатлений. И тут уж как в жизни – кто-то захочет прокатиться еще, а кого-то может и начать «мутить». Но не в этом ли и заключается главная сила искусства? Равнодушным уйти точно не получится.

Абсурд, психоделика, ирония – вот три основные составляющие этой постановки. Это и есть жизнь, которая проносится стремительно, как сон. И хорошо, если она не станет настоящим кошмаром: «Есть страшное. Оно есть. Просто не всех касается. Пусть людей не коснется. Боюсь, умру в своем сне, там и останусь…»

А разве в жизни нет таких ефрейторов, каким предстает Александр Гришин, уродов (Денис Шведов), людей войны (Олег Зима), философствующего Человека пути (Иван Воротняк), диджеев (Дмитрий Кривощапов)? Все эти персонажи вполне себе реальны. Но как понять их? Кто эти люди? Почему они таковы? Как живут? И чего хотят?

В этом безумном мире нет здравомыслящих и сумасшедших, есть – заблудившиеся, потерявшиеся и нашедшие себя. Счастливые и несчастные. И как знать, может, мы не смотрим сны, а живем в двух мирах – сознательном и бессознательном. Они достают наружу то, что мы тщательно прячем и глубоко закапываем в себе, но только благодаря усилиям воображения можно обрести душевное равновесие.

Я за отца досматриваю сны:

прозрачным этим озером блуждаю

на лодочке дюралевой с двустволкой,

любовно огибаю камыши,

чучела расставляю, маскируюсь

и жду, и не промахиваюсь, точно

стреляю, что сомнительно для сна.

Что, повторюсь, сомнительно для сна,

но это только сон и не иначе,

я понимаю это до конца.

И всякий раз, не повстречав отца,

я просыпаюсь, оттого что плачу.