«Нам можно сдать всех этих бойлаверов». Как россиянка создала первое в стране движение против педофилов
Десять лет назад Анна Левченко переехала из родного Воронежа в Москву с одной целью — объявить войну тем, кто совращает маленьких детей. Так появилось общественное движение «Сдай педофила!» За эти годы Аня успела подготовить законопроект о запрете пропаганды педофилии и помочь тысячам обратившихся на ее горячую линию. Она рассказала «Мосленте», как сама впервые столкнулась с педофилом и как сейчас старается помогать детям, пострадавшим от домогательств со стороны взрослых. Ниже — ее монолог.
«Им оказался мой преподаватель»
Я жила и училась в Воронеже, а в свободное время ходила в музыкальный кружок, училась играть на гитаре. Там я впервые столкнулась с педофилом. Им оказался мой преподаватель.
Сначала к нему на занятия приходили подростки — старшеклассники, а то и студенты первых курсов. Сам он был немногим старше нас и выглядел совершенно обычным парнем. Я проходила в этот кружок около четырех лет, мы были дружны с этим человеком, у нас были отличные отношения. И тот самый преподаватель игры на гитаре стал довольно часто к нам заходить в компании своих учеников. К тому моменту это были уже не подростки 15-17 лет, а совсем дети, которым в среднем было лет по десять.
Я перестала посещать занятия, когда поступила на юрфак. В то время я участвовала еще и в молодежном движении «Наши». Дел было много, так что на музыку времени уже не оставалось.
Вскоре я стала руководителем одного из штабов движения, который находился рядом с воронежским дворцом творчества детей и молодежи, где и был наш музыкальный кружок.
Для меня было странно, что бывший педагог приводил ребят в наш штаб, но от всех вопросов он отмахивался. Среди его учеников были две девочки, с которыми мне удалось установить неплохой контакт. Они были постарше, лет 12-ти. И с какой-то момент одна из них написала мне: «Ань, у нас проблема. Кажется, наш учитель педофил».
«Посадил мальчика на колени и поцеловал»
Сначала я просто не поверила, подумала, что парень как-то пошутил, а дети его просто не поняли. Но выяснилось, что он прямо на занятиях посадил одного из мальчиков к себе на колени и поцеловал в губы.
Девочки боялись рассказать о произошедшем родителям, а я была совсем недалеко, тем более поговорить со мной им было психологически проще — разница в возрасте была не такая большая.
Девочки рассказали, что преподаватель музыки не единожды оказывал своим ученикам излишние знаки внимания, но до этого момента он все переводил в шутку, а дети старались не обращать внимания, списывая все на странное чувство юмора. Но тут от очевидного было уже не отмахнуться.
Я связалась с мальчиками, которые ходили в этот кружок. Спустя некоторое время удалось выяснить, что почти все они так или иначе оказались жертвами его домогательств. С двумя из них дело дошло и до более тесного контакта. Учитель договорился с их родителями, что будет приходить к ним домой и бесплатно заниматься с детьми гитарой. Мамы и папы были только рады и спокойно оставляли сыновей наедине с ним, а сами шли по своим делам.
Парень промыл головы всем этим мальчикам, и стоило огромного труда объяснить им, что происходящее вовсе не нормально. Учитель ведь рассказывал им, что между ними настоящая любовь, о которой никому нельзя говорить.
«Жить, зная все это, было невозможно»
Нужно было собирать доказательства. Но я тогда не планировала слишком глубоко заходить в эту историю. Мне казалось, что будет достаточно просто собрать какие-то подтверждения произошедшего и поговорить с родителями, а дальше они сами возьмутся за дело. И я нашла мам двух мальчиков, с которыми у этого преподавателя был физический контакт.
Я была поражена. Одна мама наотрез отказалась со мной встречаться. Вторая согласилась далеко не с первого раза, а когда я все ей рассказала, она заявила: «Мы никуда не пойдем и никакое заявление писать не будем». Они с мужем владели довольно крупным бизнесом в Воронеже. И эта женщина даже не стала скрывать, что опасается потерять их семейное дело. Она боялась огласки, считала, что, если все узнают о случившемся, ей с мужем и сыном придется уехать из города.
Они никуда не пошли. А одна из мам даже не забрала сына из кружка. В итоге я предложила самим ученикам написать заявление. Но они тоже отказались, заявив, что «стукачеством» не занимаются, а учителю с его наклонностями нужно просто сходить к психологу.
В итоге в прокуратуру обратилась я сама, жить, зная все это, и ничего не делать было просто невозможно. Я принесла все, что у меня было. Папка была листов на 200, не меньше. Меня выслушали, парня задержали… но отпустили через три дня. Как сказал следователь, они боялись, что подозреваемого убьют прямо в СИЗО.
Доказательств было много, была даже видеозапись, где видно, как этот парень недвусмысленно пристает к ребенку. Дело было заведено, меня уверяли, что оно расследуется. Но через полгода я случайно узнала, что оно закрыто. По моим источникам, эта история должна была повлечь за собой другие уголовные дела уже против руководства дворца молодежи, а это было никому не нужно.
«Форумы бойлаверов»
После этой истории я поняла, что мир значительно сложнее, как мне казалось раньше. И я решила прицельно изучать эту тему. Как раз подошло время курсовых работ.
Я начала искать этих людей в интернете. От мальчиков из того музыкального кружка, а потом и из показаний учителя я знала, что поиск по слову «педофил» ни к чему не приведет. Сами себя эти люди называют бойлаверами (boylover), и у них даже есть своя символика, а также свои форумы. Названия удалось подсмотреть в ноутбуке учителя гитары.
И я внедрилась на эти форумы, начала общаться с этими людьми от имени педофила. За образец я взяла образ все того же преподавателя. Я хорошо знала, как он говорит, как общается, так что я без проблем с этой легендой влилась в «коллектив».
К моменту, когда я написала курсовую работу, у меня была база на 80 человек. Я понимала, что просто так это оставить не могу, и пошла писать новое заявление.
«За год — в топ»
В тот раз я столкнулась с другой проблемой. Я знала IP-адреса этих людей, но в конце 2000-х — начале 2010-х следователи не представляли, что с ними делать. По ним же нельзя позвонить и задать пару вопросов.
Осознав, что от правоохранителей в тот момент я вряд ли дождусь помощи, я завела блог в ЖЖ, он же LiveJournal, и начала все это описывать, выкладывать скрины переписок и прочее. От Следственного комитета продолжали приходить отказы.
За год блог, который я вела под ником Агата Кристи, стал очень популярным и попал в топ ЖЖ. Но в какой-то момент стало ясно, что анонимно вести его больше нельзя.
Чтобы изменить что-то, нужно было выходить на свет, а также на крупные СМИ и людей, у которых были хотя бы какие-то возможности повлиять на ситуацию. Сидя у себя дома в Воронеже сдвинуть что-то с мертвой точки было совершенно невозможно.
«Возможность говорить на другом уровне»
Я написала пост, представилась, а на следующий день мне уже звонил продюсер Владимира Соловьева с предложением провести на эту тему несколько эфиров на «Вести-ФМ». Это принесло свои результаты. За время, пока шли эти эфиры, за решеткой не без нашей помощи оказалось сразу несколько педофилов.
После этого мы созвонились с Павлом Астаховым. Тогда он уже был уполномоченным по правам ребенка в России. Поступило предложение стать его общественным помощником. Никаких денег это не приносило, зато давало «корочку» и возможность говорить с органами и чиновниками на другом уровне.
«Название не мы придумали»
В 2012 году я перебралась в столицу, прихватив с собой двух партнеров из других регионов, с которыми мы уже делали большие проекты, я им доверяла. На тот момент мы сумели найти небольшое финансирование нашей работы против педофилов. Этого хватило, чтобы снять одну квартиру в Москве на всех и назначить людям минимальные зарплаты. Вот с этого все и началось.
Мы посоветовались с Павлом Астаховым и решили, что нужно зарегистрировать НКО и сделать свою горячую линию. А вот название — не наша заслуга, не мы придумали.
Когда мы начали афишировать и продвигать свою деятельность, мне звонило довольно много журналистов. В итоге в ряде СМИ вышли публикации, в которых были практически одинаковые формулировки, хотя я знаю, что люди между собой их не согласовывали. Они писали: вот там, по такому-то номеру, именно нам можно сдать всех этих бойлаверов — сдать педофилов. И мы поняли, что это звучит ярко и емко.
К тому же так нас будет легко найти, легко запомнить. За название «Сдай педофила!» нас потом очень часто критиковали, называли его слишком радикальным, указывали на то, что само слово «сдай» в России ассоциируется исключительно со стукачеством.
Я всегда с этим спорила. Если бы мы назвались «Горячая линия по противодействию сексуальному насилию над детьми» или как-то еще в этом духе, нас бы просто никто не нашел. Вот каким образом нас должен был найти родитель? А ребенок?
Человек же ищет по ключевым словам. Сейчас, если вбить в Яндекс или Google слово «педофил», с вероятностью процентов в 90 нас можно увидеть на первой же странице. И дело не в узнаваемости движения, а именно в удачном для поиска названии.
Мы наняли оператора горячей линии. Я сама уже довольно хорошо исследовала эту тему, написала по ней диплом, получила высшее юридическое образование. К тому моменту меня уже стали звать в качестве эксперта на различные передачи. И, несмотря на то, что мне было всего 23 года, я поняла, что разбираюсь в этой узкой теме лучше, чем некоторые умудренные опытом профессоры, которые просто не разбираются в современных тенденциях в этой среде.
«Ответить, разобраться, подключить людей»
Переехав в Москву, мы сутками сидели и мониторили форумы, искали педофилов в социальных сетях. Позднее нам пришлось отказаться от этой практики, потому что горячая линия стала настолько популярна, что все наши силы уходили исключительно на нее.
Обращений с самого начала было очень много. Они и сейчас остаются примерно на том же уровне — около 3 000 в год. И ведь от нас требуется не только ответить на звонок, но и разобраться в истории, иногда подключить людей, специалистов.
Павел Астахов не раз приглашал меня на различные мероприятия, где можно было познакомиться с людьми, у которых были возможности помочь нам в нашей работе. Это были региональные уполномоченные по правам ребенка, общественные деятели, представители правоохранительных органов. И получилось, что почти в каждом регионе у нас появились люди, способные помочь в решении тех или иных вопросов. Я уже не говорю о журналистах, которые часто поддерживали и поддерживают нас публикациями.
Кстати, нередко региональные журналисты для людей страшнее федеральных, ведь именно региональная пресса попадает на стол губернаторам и главам республик.
«Дела не нашего профиля»
К сожалению, нам звонят не только люди, реально столкнувшиеся с педофилами, но и те, кто пытается таким образом манипулировать своими близкими. Это мужчины и женщины, жены и мужья, пытающиеся использовать ребенка в разборках между собой. Мы не ведем точной статистики, но по ощущениям таких процентов 30 от общего числа обращений.
Мы научились быстро вычислять таких людей. Тут работает и метод перекрестных вопросов, да и сами такие обратившиеся часто довольно быстро выдают себя. Подобные манипуляции легко считываются просто по тому, как человек расставляет акценты. Когда родитель абсолютно уверен, что его ребенок подвергся нападению педофила, он только об этом и говорит. Для него этот ужас — самое важное. А если нам звонит мать, обвиняющая мужа в домогательствах по отношению к детям, но тут же начинает рассказывать, что он и пьет, и денег не дает, и по дому ничего не делает, становится ясно, что здесь дело совсем не нашего профиля.
«Это были дикие деньги»
Сама Москва в момент переезда меня уже давно ничем не пугала. С 15 лет я занималась общественной деятельностью, постоянно моталась в столицу на какие-то встречи и акции. Мы с местными, воронежскими активистами регулярно по полнедели проводили в поездах.
Но своих сложностей в первое время хватало. И самой главной проблемой был поиск жилья. А если и попадались какие-то базы, не было никаких гарантий, что там ты сразу же не наткнешься на мошенников.
Первое же агентство недвижимости, куда мы приехали, выдавало себя с головой. В кабинете стоял стол, стул и все. Никакой оргтехники, никаких стеллажей с папками. Где-то в углу пылился старый, видавший виды принтер. С первого взгляда было понятно, что это фирма-однодневка. Благо, мы быстро сообразили, что тут к чему, и сразу же ушли.
Но жилье было нужно нам срочно. Мы сильно экономили. Не было никакой уверенности в завтрашнем дне. Снять квартиру было дорого — требовалось заплатить сразу за первый и последний месяц, а также выдать риелтору комиссию, равную месячной арендной плате. Это была ровно половина нашей сметы, и потратить такую сумму мы не могли.
На самом деле сейчас я понимаю, что это нормально, и так и надо было поступить. Но тогда для меня, девочки из Воронежа, это были дикие деньги и невероятная ситуация.
«Матрас, грохот составов и алкоголики»
В итоге мы сняли комнату в Перове в убитой пятиэтажке, где были огромные щели в окнах и прогибающиеся полы. Рядом располагалась железнодорожная станция, так что грохот составов и специфический аромат проезжающих поездов дальнего и не очень следования были с нами всегда. В самой комнате стояли кресло, диван и стул. Мы купили надувной матрас, на котором я и спала. Мой напарник спал на диване, потому что это лежбище было еще хуже.
За стеной, по классике, жили алкоголики, видимо, ради развлечения разводящие тараканов. Вели они себя крайне скверно, а однажды вообще справили малую нужду нам на дверь.
Жизнь напоминала натуральный ад, а после истории с дверью я поняла, что больше ни дня не останусь в этой комнате. Я просто встала, вышла и поехала в гостиницу. Оттуда я позвонила бабушке в Воронеж, рассказала обо всем, а она уже связалась со своей дальней родственницей. Та жила в Алтуфьеве. Бабушка договорилась, чтобы она пустила меня к себе пожить за оплату коммунальных платежей.
Но пробыла я там недолго. У женщины ухудшилось состояние здоровья, и ей потребовался уход родственников. Мое присутствие в той квартире было уже неуместно.
Потом несколько месяцев я прожила в квартире девушки-политтехнолога, которая уехала в длительную командировку в Екатеринбург, дальше была съемная квартира на ВДНХ, где я прожила четыре года. Где-то на рубеже 2015 и 2016 годов я поняла, что пора съезжать.
«Дом, мангал и место для костра»
В то время движение переживало не лучшие времена. Нам постоянно приходили угрозы физической расправы. Для нашей защиты пришлось привлекать органы. Я безвылазно сидела в квартире, даже с прогулками ситуация складывалась сложно. Несмотря на близость ВДНХ, туда нужно было довольно долго добираться на маршрутке, а погулять рядом с домом было решительно негде, разве что во дворе. К тому же ко мне приехали новые сотрудники из регионов. Было тесно. Мы чувствовали себя будто бы в заточении.
Мы собрались, подумали и решили, что надо вскладчину снять дом в Подмосковье. Мы искали его долго, но наконец нашли. Стоил он почти тех же денег с минимальной переплатой в пять тысяч рублей, зато мы не толкались на маленькой территории, к тому же тут можно было организовать пространство для работы, отделив его от наших личных территорий. А еще вокруг был свежий воздух, а рядом с домом — небольшой участок земли. Мы засадили все цветами, купили мангал, определили место для костра…
Это оказалось спасением. Когда ты целый день занимаешься каким-то жутким педофильским делом, иметь возможность в какой-то момент просто выйти в сад, полить цветы, подергать сорняки или просто закурить, глядя на огонь, — мало с чем сравнимое счастье. Ты тут же переключаешься и позволяешь себе немного отдохнуть.
«Одно дело — Аня, другое — помощник в Совфеде»
За эти десять лет я в течение года успела побывать и помощником заместителя председателя Совета Федерации по вопросам семьи, женщин и детей Елены Мизулиной. Общественным. В начале 2019 года она создала в Совфеде рабочую группу по разработке законопроекта по борьбе с сексуальным насилием над детьми. Меня позвали туда в качестве эксперта.
Раз в месяц мы с этой группой собирались.
Две недели меня проверяли по всем возможным линиям, а потом выдали «корочку». Я продолжала просто ходить на заседания рабочей группы, предлагать свои идеи и поправки. Но у меня появился статус, потому что одно дело, когда где-то в сети пишет пост Аня Левченко, и совсем другое, если автор этого сообщения — помощник зампредседателя Совета Федерации.
Это повлияло на мой проект позитивным образом. Но потом наша работа закончилась, и меня этого статуса лишили.
«К сожалению, мы не волшебники»
Сейчас мы как работали, так и работаем. Горячая линия функционирует, есть онлайн-приемная в нашей группе во «ВКонтакте», мы продолжаем заниматься просветительской деятельностью. До ковида мы выступали в школах, в том числе на родительских собраниях. Сейчас, когда у нас везде антикоронавирусные ограничения, никакое НКО, конечно, в школу войти не может. В итоге я больше времени уделяю соцсетям. Мы завели YouTube-канал, правда, ему требуется больше внимания, чем мы можем пока уделять. Но надеюсь, что в ближайшее время там появятся новые интервью с экспертами.
Мы постоянно оказываем психологическую и юридическую помощь обратившимся к нам людям. Сейчас с нами постоянно работает психолог Мария Эрлих, с которой мы познакомились на одном из ток-шоу. Так часто бывает: ты приходишь на съемки какой-то передачи, знакомишься с экспертами и начинаешь создавать с ними какие-то проекты.
Мы активно взаимодействуем со СМИ.
Мне не нравится, что тема борьбы с педофилией поднимается только после каких-то резонансных преступлений. Это должна быть системная, профилактическая работа, так что я постоянно даю интервью журналистам. Чем чаще тема будет попадать в информационное поле, тем у нас больше шансов что-то качественно изменить.
За последние годы у нас стало больше связей и больше возможностей, но, к сожалению, мы не волшебники и не супергерои. До сих пор мы можем помочь не всем, кто к нам обращается.