«Выстреливают телерепортажи о плохих беженцах в Европе». Два месяца саратовцы не приносят в Красный Крест гуманитарную помощь, а нуждающихся становится всё больше

В Саратовской области в пунктах временного размещения живут больше 900 человек. По оценке регионального отделения Красного Креста, еще около тысячи беженцев поселились у родственников и на съемном жилье. Красный Крест собирает для них гуманитарную помощь: людям нужны продукты, одежда, бытовая химия. Но уже почти два месяца саратовцы ничего не жертвуют.

«Дадут вертолет с красным крестом и отправят спасать негров»

«По профессии я доктор. Уменьшать страдания людей – моя работа. Именно такова и основная функция Красного Креста, – говорит председатель регионального отделения Алексей Захаров. – В 2016 году коллега из моей клиники пригласила меня в саратовское отделение. Что представляет себе человек, когда его зовут в международную организацию, которая 150 лет помогает больным, бедным и голодающим? Человек думает, что его сейчас оденут во всё красивое, дадут вертолет с красным крестом и отправят спасать негров в Африку. Когда я увидел помещение отделения, – мы тогда располагались в развалюхе на улице Горького,– я был ошарашен.

На фасаде – трещины в 10 сантиметров шириной. Металлическая лестница, по которой и здоровый человек еле взберется, не то, что пришедший за помощью. С потолка сыплется. «Привыкай, у нас – так», – сказал мне председатель Дмитрий Лобанов, который руководил саратовским отделением 30 лет и, в отличие от других регионов, смог его сохранить.

В советское время Красный Крест был мощнейшей организацией, которая занималась всем–от лесных пожаров до донорства крови. В Саратовской области было 760 тысяч членов организации. Взносы составляли 30 копеек в год. Столько стоила буханка хлеба. Но за счет массовости эти взносы позволяли содержать 70 сестер милосердия, которые бесплатно ухаживали за лежачими больными на дому, выплачивать материальную помощь погорельцам, читать по селам лекции о профилактике опасных болезней, продвигать донорство.

После развала СССР имущество и помещения КК растащили. Я подумал: надо воскрешать эту организацию. Красный Крест очень нужен, ведь к нам обращаются люди, которые дошли до края.

Благодаря КК я много нового узнал о жизни. Вы интересовались когда-нибудь, сколько в Саратовской области детских домов? Я думал – ну три, ну пять. Не представлял себе масштабов явления. Мы решили устроить для детей праздник. В тот момент в цирке выступал Олег Попов. Я пошел к руководительнице программы, спросил, могут ли они выделить бесплатные билеты? «Я сама из детского дома», – сказала она и дала 200 мест. Я пошел к директору детдома. Она буквально упала в кресло.

Оказалось, что просто так вывезти детей в культпоход нельзя. Договорились с ГАИ. Нашли автобус. Я понял, что не управлюсь с двумя сотнями детей. Позвонил знакомым донским казакам, сказал: атаман, выручай! Казаки приехали, помогли всех проводить и рассадить.

Однажды нам позвонил мужчина, отец десяти детей. Рассказал, что его девятилетняя дочка сломала ногу, попала в больницу, ухаживать за ней некому – он работает, жена не может бросить остальных детей. Я бросил клич по знакомым. Моя супруга первой подняла руку. То, что мы увидели в больнице, меня потрясло: девочка весила 16 килограммов, лысая, ее остригли из-за педикулеза. Она набрасывалась на больничный вареный рис, как узник концлагеря. Девочка рассказала, что сломала ногу, когда убегала с краденой курицей.

Жена с подружками организовали дежурство в больнице. Откормили девочку, одели. Мы попросили через детского омбудсмена аккуратно, тактично узнать, всё ли нормально в семье? Нам сказали, что семья обычная, дети ходят в кружки. Просто вот так бедно люди живут.

«А за кого голосовать?»

К Новому году мы обычно ездили в дома престарелых. К 1 июня – в клинику гематологии, где дети проходят длительное лечение. Дарили им настольные игры. Привозили мороженое в инфекционные больницы, где дети заперты в боксах и видят лето только через окошко.

Я стал ездить по области и понял, что на периферии большие сложности с медициной. Я был в Дергачах, увидел, сколько осталось медиков в местной больнице. Если бы мы смогли восстановить районное отделение, то по линии Красного Креста раз в месяц привозили бы туда специалистов. Я уверен, что нашел бы людей, готовых помогать.

Прошлой зимой нам позвонили женщины из Красноармейска. Рассказали, что переехали в райцентр из деревни, где совсем нет работы. У одной – пятеро детей, у другой – шестеро. Женщины просили какую-нибудь одежду для малышей. Через день мы им привезли полную машину вещей. Я спросил, почему они не обратились в государственные структуры? Они рассказали, что знакомая семья пыталась, но вместо помощи к ним пришла опека и пригрозила забрать детей.

В сетевых магазинах мы проводили акцию «Корзина доброты». Каждый покупатель мог приобрести товары для малоимущих. Тогда мы собрали 3 тонны продуктов. По вечерам я забирал их из магазинов и перевозил в офис КК.

Однажды ко мне подошла женщина и не очень доброжелательно высказалась в духе: «Ой, а вот мне бы кто помог?!». Я пригласил ее на выдачу продуктовых наборов. Мы выдавали их тем, кто состоит на учете в центрах соцобслуживания, и другим нуждающимся, для этого не нужно было приносить кучу справок. Сделали большие наборы, по восемь – десять килограммов. Получив мешок, женщина удивилась и спросила: «А за кого голосовать?».

Красный Крест – нейтральная организация, которая объединяет всех, кто готов помогать. В этом наша уникальность – мы не можем выступать на чьей-то стороне, и никто не может диктовать нам условия.

Часто те, кому мы помогали, сами становятся жертвователями. Например, мне звонила пенсионерка – лежачий инвалид, рассказала, что во время Великой Отечественной Красный Крест спас ее родителей, спросила, чем она может помочь? «У меня есть лишняя пачка чая, – сказала она, – как вам можно передать?».

Чтобы привлечь к благотворительности крупные предприятия, нужны налоговые льготы. Сейчас ситуация абсурдная. Например, у меня своя стоматологическая клиника. Я вкладываю в Красный Крест деньги, которые зарабатываю как предприниматель. С этих денег я плачу налог дважды – в клинике и в региональном отделении КК.

Мои знакомые часто крутят пальцем у виска: зачем тебе это? Я отвечаю: проблема в том, что мы не хотим видеть, что происходит вокруг. У каждого свои заботы, кредиты. А рядом с нами люди, которые очень нуждаются.

Марш энтузиастов

В феврале меня пригласили в штаб по работе с беженцами. Во время чеченских войн у Красного Креста был опыт сбора гуманитарной помощи. В Саратовской области организация поддерживала больше 2 тысяч семей переселенцев. Штаб решил, что мы займемся этим и сейчас.

Я ответил: без вопросов, но где я буду этим заниматься? На тот момент у меня было пять человек и развалюха. Нам подписали договор безвозмездного пользования помещения на Чапаева. Здание было в ужасающем состоянии. Ни окон, ни батарей, ни электричества. На стене висел календарь за 2009 год. Судя по всему, с тех пор люди сюда не заходили.

Мы вывезли два «Камаза» мусора. Поставили окна. Привезли кое-какую офисную мебель. Повесили баннеры. Всё за мой счет. В типографии я просил скидку, объяснял, что Красный Крест – некоммерческая организация. Типография ответила, что они пострадали из-за санкций, вот-вот сами по миру пойдут.

Сначала желающих помочь беженцам было очень много. С одним разговариваю, два звонка уже ждут на линии. Организации приезжали одна за другой, ставили здесь свой логотип, фотографировались. РЖД, Газпром, БАЭС, даже школы искусств из районов. Фермеры звонили: «У нас есть 200 тонн муки, куда привезти?». Я объяснил, что у меня нет таких складов, дал координаты центрального офиса КК в Москве. Обычные люди очень много помогали, несли всё – от поношенных курток до микроволновки.

По правилам мы собираем для беженцев только новую одежду. Это не их каприз, так положено. Но мы принимаем бэушную одежду в банк вещей, который всегда работает при Красном Кресте. Беженцы брали оттуда вещи как нуждающиеся.

Ни машины, ни бензина, ни грузчиков нам не выделили. Я купил УАЗ. Два месяца заправлял его и развозил гумпомощь по пунктам временного размещения – ПВР. Потом понял, что физически не тяну. Объявил беженцам, чтобы они сами сюда приезжали.

За гуманитарной помощью приезжали старшие от беженцев, живущих в ПВР. У них были собранные по семьям списки с точным указанием, какие именно вещи нужны – количество, размеры. Девчонки скрупулезно перебирали гору одежды в поисках нужного. Не было такого: «Давай, грузи кучей, халява!». Ответственное отношение и скромность подкупали.

В ПВР чуть не пятиразовое питание, очень съедобное. Но не хватает многих бытовых мелочей. На ура расходились расчески и фены. Девушки нашли в пакетах крем для рук и ликовали. Для меня это было неожиданностью, я не знал, что это важная штука. Очень просили ежедневные прокладки.

В конце марта было уже тепло, но некоторые беженцы ходили буквально в валенках и бахилах. У них не было запасной обуви. Я написал запрос в центральный аппарат КК. Москва прислала спортивные костюмы и шлепки.

Волонтеров нам давал добровольческий штаб «Мы вместе». Но ситуация была такая: сегодня приходят шесть человек, работают – сортируют и выдают вещи, завтра не возвращается ни один. Я звоню в штаб, прошу людей. Приходят новенькие, но опять на один раз. За все эти месяцы осталось четыре-пять человек – по-хорошему сумасшедшие. Может быть, эта бесплатная работа, которой мы занимаемся, и кажется чем-то ненормальным в привычном понимании. Но ведь кто-то должен это делать?

«Позвоните через неделю»

Поток гуманитарной помощи прекратился резко, как по щелчку, в конце апреля. Возможно, организации, которые хотели сделать фотоотчеты, сделали это. Возможно, это психологический момент: я купил 100 банок тушенки, я молодец, отстаньте. Возможно, выстреливают репортажи из Европы, в которых показывают, как украинские беженцы там всё крушат. Не знаю, так ли это на самом деле и зачем это показывать.

О Красном Кресте по телевидению тоже говорят немало ерунды – то задержали в Сирии машину, набитую долларами, то обвиняют в торговле органами. В таких репортажах имеется в виду международный Красный Крест, а в России работает национальная организация, но кто же будет разбираться? Получается, что отечественное телевидение осложняет нам работу.

Я сам новости не смотрю. Дома даже телевизора нет.

В мае и июне мы работали только на выдачу, благо вещей скопилось очень много, около 30 тонн. Сейчас выдавать нечего.

С мая пошли звонки от неорганизованных беженцев, которые живут не в ПВР, а у родственников или на съемном жилье. В день – до 60 звонков. Думаю, всего их в области около 1000 человек.

В отличие от беженцев в ПВР, одиночки больше всего нуждаются в продуктах. Требуются крупы, макароны, консервы. Всем переселенцам нужны шампуни, мыло, зубная паста.

Сейчас я отвечаю людям: у меня ничего нет, позвоните через неделю.

Те, кто живет в ПВР, получили президентское пособие – 10 тысяч рублей. Одиночки не знают, где его оформлять, и я не знаю. Без российского гражданства пожилые люди не получают пенсии. Взрослых не берут на работу. Оформление российского паспорта даже по упрощенному порядку обойдется в несколько тысяч рублей. Помочь с документами я не могу. Даю людям телефон министерства соцзащиты, возможно, там что-то знают?

Что будет дальше? У меня нет ответа. Всё, что от меня зависит, я делаю. Мы пытались собирать гуманитарную помощь на фестивале шашлыка. Нам принесли две пачки макарон и две бутыли воды. Я обращался за информационной поддержкой в СМИ. Сказали, что это будет стоить 10 тысяч рублей. Думал, не поможет ли распространить информацию о нас министерство соцразвития? Но оттуда позвонили и спросили: «К нам еще 360 человек приехало, не могли бы вы помочь?».