Про щавель и католиков

Я открыла окно и села на подоконник. На небе - еще низкая луна, она большая, и кажется, что створки окна даже касаются ее шершавого края. Не было ни ветра, ни звуков. Выкрашенные лунным светом в тусклое серебро крыши домов и деревья были похожи на неубранную, после закрытия сезона, декорацию провинциального театра. Несколько минут я думала: куда бы мне сегодня отправиться: к Мине, нашей соседке справа или к Фриде – это налево. Пока я выбирала маршрут, какая-то быстрая тень бесшумно пересекла двор и опустилась на столбик забора. У тени была морда черно-белого кота , которая к тому же была мне знакомой: да это же Фридин кот! Кот поманил меня лапой, потом облетел наш старый тополь, оглянулся и снова лапой: ну давай, чего сидишь, ведь летать собралась или как? Эх, думаю, полечу к Фриде, раз уж и Кот здесь, а к Мине – в другой раз. Вот летим мы с Котом, который время от времени оглядывается, не отстала ли я. Наконец он сделал плавный разворот и приземлился, тормозя всеми своими лапами, а я за ним - всеми - своими руками-ногами. Некоторое время Кот не двигался с места, просто сидел и смотрел на Фридин двор, наверное тоже давно здесь не был. Потом, пошел к сараю, где когда-то стояла фридина корова и всякая прочая живность. Меня он с собой не позвал и я осталась сидеть на скамейке, в застеленном досками дворе. Да, двор был дощатый, до невозможности чистый и уютный. Таких дворов у нас поселке больше не было. Только у Фриды. Скамейка стояла под нарядным окном летней кухни: рама - ярко голубая, занавески – белые, кружевные, ручной работы. Хорошо и удобно было сидеть на деревянной, тоже голубой, скамейке , и смотреть на луну. Пахло укропом, мятой, петрушкой. И - лавандой. Как много лет назад, когда я еще не знала, что запах, мне тогда не знакомый - был запах лаванды. У Фриды в огороде, с ровными рядами картошки, был еще один маленький огород за низким забором- там росла только зелень: укроп, петрушка, лук, мята, щавель, в самом дальнем углу - лаванда. За щавелем меня посылала к соседке мать - поэтому я знаю про этот огород в огороде. Дома у нас щавель почему-то не водился. Как впрочем и мята с петрушкой. Что же я делаю здесь, во дворе у нашей соседки Фриды? У нее не было никакой драмы, дети - две дочери и сын, муж - Егор. Вообще -то его настоящее имя было Георг, из которого сделали русское имя Егор, когда его отправили в трудовой лагерь в Сибирь. У всех тогда высланных немцев, в одночасье, появились русские имена, хотя фамилии, пусть и искаженные, остались немецкими. Мой отец из Генриха стал Андреем, его друг Вильгелм – Василием. А вот Георг – Егором. Женщинам повезло больше - они оставались Эммами, Минами, Ирмами или Фридами. Ну вот что можно сделать из Фриды - Фрида и есть Фрида на всех языках. У нас на поселке Фрид было почему-то особенно много. Они были похожи на свои имена: круглые, домовитые, покладистые. Дома у них были прибранные, обеды - вкусные, дети- чистые, скотина– ухоженная. А уж про огороды и говорить нечего: какой огород - такая и хозяйка, и тут уж другим за Фридами было просто не угнаться. Летом, каждое утро, наша соседка открывала ворота и они с коровой некоторое время стояли рядом, поджидая стадо, которое собиралось в нижней части нашей улицы. Однажды я увидела, что они очень похожи: обе крепкие, лобастые, с круглыми глазами, носы – курносые, лица - широкие. Только что у Фриды нет рогов. Когда меня в очередной раз послали к соседке за щавелем, я, думая сделать ей приятное, с простодушием семилетней девочки сказала, что они с коровой очень похожи. - Просто одно лицо, - тут я замолчала, не зная как правильно - у коровы лицо или морда? И если одно лицо – значит и одна морда? У Фриды и её коровы - одно лицо и одна морда... Фрида открыла рот, её, и так всегда очень румяное лицо, стало красным, потом она взяла меня за руку и вывела за ворота. Без щавеля. Матери моё объяснение, почему я без щавеля, не понравилось. Она заставила меня несколько раз повторить, что я сказала Фриде про лицо и морду. Я ожидала большой бури, но она вдруг сказала каким-то упавшим голосом: - Жадные католики! Все католики - жадные. Не надо нам их щавеля! - А мы кто, мы что – мы не католики, - спросила я, стараясь успеть в короткую минуту затишья понять эту связь между религией и щавелем из фридиного огорода. - Мы - не католики. Мы - протестанты. Поняла? И добавила очень громко: -Пойдёшь еще раз к соседям - убъю и домой не приходи. Она всегда так говорила: убъю и домой не приходи. Сейчас, сидя дворе у Фриды я вспомнила про щавель и католиков - не в этом было дело. Просто, в отличии от нашего, всегда неустроенного дома, у Фриды дом был - полная чаша. Муж ее Егор работал шофером. Его грузовик по вечерам подвозил к дому то дрова, то сено, то мешок с овсом, короче все, что в хозяйстве может пригодиться. Как-то он везде быстро и ловко успевал. Да и Фриду жалел – я видела, как он таскал ведрами воду и наливал до края огромную бочку во дворе, Фриду же с ведрами никто никогда не видел. Вообще-то мне Егор одно короткое время нравился, особенно после того, как отец рассказал мне про него такую историю. В школе там, дома на Волге - тогда ещё Георг - учился ужасно, он не успевал по всем предметам. Учитель каждый раз, исправляя ошибки красными чернилами, в отчаянии приписывал: - Во всех словах мне не хватает букв!!! И вот Георг, после очередного отцовского подзатыльника, а рука отца, была размером с лопату, старательно переписал весь немецкий алфавит на чистую страницу в тетради по грамматике и добавил, тоже, кстати, с ошибками: - Господин учитель, если вам не хватает букв, возьмите их, пожалуйста, здесь, - и указал стрелкой, где следует взять эти недостающиие буквы. Он так и не научился как следует читать и писать. Но как-то обходился. Я поискала глазами Кота и увидела его на высокой поленнице дров. И подумала: вот чего никогда не было в нашем дворе – такой вот длинной поленницы дров, которые за лето до звонкости высыхают, а зимой ровно и долго горят в печи, прогревая весь дом. Может я у Фриды во дворе потому, что всегда Ищу То, Не знаю - Что. Может эту вот поленницу дров - как предметное, рукодельное выражение заботы и тепла в бесконечные морозные зимы. Или голубую деревянную скамейку - как цветовое непослушание на фоне быта всех оттенков безысходности, отчаяния и бедности людей, оказавшимися в неправильное время в неправильном месте. Или огород в огороде - как вечный поиск личного, огороженного, земного райка, с запахами укропа и петрушки, где шмель над лавандой причудливо нарушает массовую обязательность и целесообразность картофельного поля. Кот не стал ждать меня, сделал прощальный круг над домом и набрал высоту. И чем выше он поднимался, тем прозрачнее становился. Я смотрела ему в след и думала: он конечно успеет еще до рассвета вернуться в свой Рай, где теперь, на всегда зеленых лугах, пасутся все наши поселковые коровы, ну, а все наши коты и собаки там просто для полной гармонии.