В Центре Димы Рогачева спасают онкобольных детей, которых раньше спасти было невозможно

Ева хочет стать врачом-акушером. Что в этом желании особенного? Почему коллега-фотокорреспондент, вместо того чтобы снимать, схватился за голову? Судите сами.

15 февраля - Международный день борьбы с детским раком. А 1 февраля прошла выставка достижений Центра имени Дмитрия Рогачева в Совете Федерации. В такие дни просто нельзя не побывать в Центре Рогачева. Его официальное имя - Национальный медицинский исследовательский центр детской гематологии, онкологии и иммунологии имени Дмитрия Рогачева Минздрава России - мало кто знает. Именуют или Центр спасения, или Рогачевский центр. Очень точно. Мы о нем не однажды рассказывали. Были тому разные поводы. Здесь практически каждый день происходит нечто из ряда вон. И это "из ряда" - будни. Центру нет и двадцати лет. А репутация мировая. Хотя, признаем, далась сложно. И в кабинете президента центра академика РАН, депутата Госдумы Александра Румянцева без экскурса в прошлое не обошлось. С Александром Григорьевичем познакомились давно, на совещании в Доме дружбы на Новом Арбате. Речь шла о том, что нужно менять отношение к злокачественным, гематологическим заболеваниям детей.

Центр спасения

Александр Григорьевич, его команда, в основном молодых энтузиастов, добились тогда решения о строительстве специального комплекса зданий. Именно добились! Были противники. Дескать, красочные корпуса не вписываются в силуэт проспекта. Онкологические дети будут разносить онкологичекую заразу. Хотя известно: онкология - заболевание не заразное. Сейчас не время об этом говорить? Помнить надо. Без прошлого нет будущего. Один штрих к портрету центра, чему была свидетелем. Приехали несколько зарубежных ученых. Ходили по центру, задавали вопросы. Потом сказали: мы такого никогда и нигде не видели. Вспоминаю не случайно. Нередко обращаются с просьбой: у ребенка онкология. Помогите попасть в зарубежную клинику. Не надо никуда попадать! У нас есть Центр Рогачева. Что надо сделать, чтобы попасть в него?

- Наш центр предназначен в основном не для москвичей, - говорит Александр Румянцев. - У Москвы своя достойная специализированная в области детской гематологии, онкологии клиника в Морозовской больнице. У нас пациенты из всех 85 регионов. Московские и подмосковные составляют примерно 7-8 процентов. Больной ребенок госпитализируется к нам через врачебное сообщество. Врачи регионов направляют нам документы, и здесь в течение суток комиссия рассматривает вопрос лечения пациента.

- Так просто?

- Да, это так, - подключается к разговору генеральный директор Центра имени Рогачева профессор Галина Новичкова. - Каждый день комиссия в рамках телеконсультаций решает вопрос о госпитализации. Назначает день госпитализации. Ребенок приезжает. Надо подготовить место, чаще всего вместе с мамой. И надо, чтобы ребенок был готов к лечению. Для некоторых решается вопрос об их лечении в том субъекте Федерации, в котором живет пациент. Просто? Не просто. Ведь каждый год в России онкологические заболеваниями поражают примерно 4,5 тысячи детей .

Дети не могут ждать! Вся клиника начинает работать в девять утра, а хирурги в семь часов уже оперируют. И в субботу, и в воскресенье

- В нашем центре точка роста в онкологии - хирургия, - говорит заместитель директора Центра по детской хирургии и онкологии, доктор медицинских наук профессор Николай Грачев. - Онкология как дисциплина - это разноэтажные ситуации. Где начиная с головы до пяток любой орган и любая система могут быть подвержены развитию злокачественного процесса. Бывают ситуации, при которых у новорожденного опухоль больше его по размерам. Приходится оперировать одновременно трем-четырем хирургам разных субспециальностей. И они должны разговаривать на одном языке.

- Только благодаря пришедшей к нам хирургической молодежи, - уточняет Александр Григорьевич, который умудряется набирать никому не известных специалистов и создавать из них звездные команды. - Это один из принципов подготовки кадров. Человек до 33 лет должен выполнить свою программу. Если опоздал - то вряд ли. Как только человек обрастает бытовухой, условиями работы, необходимостью создавать отделение, кормить семью и т.д., он останавливается в развитии. Только молодые врачи могут двигаться.

- Им больше всех надо?

- Да нет! Им не больше всех надо. Но они охотники за знаниями, технологиями, умением. Для того чтобы встать на ноги хирургически, приходится потратить первые десять лет работы на то, чтобы научиться. Чтобы согласовать мозги, руки и задачи. Благодаря тому, что пришла молодежь, у нас появилась междисциплинарная хирургия. То есть хирурги разных субспециальностей вместе решают главный вопрос - планирование операций. Оно включает в себя не только представителей хирургических специальностей, но и параллельных. Есть общность интересов. Планирование - вершина всего дела. Все это позволяет перейти на раннее оперативное вмешательство у детей. Дети же не могут ждать! Вся клиника начинает работать в девять утра, а хирурги в семь часов уже оперируют. Нужно оперировать и в субботу, и в воскресенье.

Соло в операционной

В Центре Рогачева всего 35 хирургических коек. Работа организована так, что в год проводится 2500 операций. И каких! Трансплантация суставов, костей, операции на печени, тяжелейшие операции в области головы, шеи с протезированием. Это потому, что дети госпитализируются в терапевтическое отделение, там полностью готовятся к операции. А после ее проведения через реанимацию возвращаются в терапевтическое отделение. Зачем им лежать на хирургической койке? Есть некоторые больные, которые требуют этапного лечения, специальных условий. Вот они лежат на хирургических койках. Остальные на терапевтических.

Это будущий врач-акушер Ева Еремеева на руках у мамы Дианы. Фото: Сергей Куксин

- Начало операции в семь утра. Значит, вставать надо не позже пяти. И так изо дня в день. Как такое возможно?

- Возможно, - отвечает Николай Сергеевич. - Иначе выбирай другую профессию. Мы "спецназ". Откуда я взялся? Окончил физико-математическую школу. Потом с отличием Первый московский мед. Родители у меня - научная и творческая интеллигенция. И дед и отец - академики Российской академии наук. Дед был анатомом, отец - патофизиолог.

- Выходит, вопроса, кем быть, не было?

- Ошибаетесь. Был, и даже острый. Мама хотела, чтобы я стал священником. А я хотел быть рок-музыкантом. Но... Почему детская хирургия? Так сложилось. С первого года ординатуры на кафедре ЛОР-болезней "впал в детство". Чему по сей день рад и счастлив. Работа по душе - единственное, что улучшает характер. Так-то я тихий и занудный. Бываю конфликтным. Но при детях нельзя.

- Детей, которых оперируете, надо любить? Или не важно, кто на операционном столе?

- Любить надо вообще всех людей. Стопроцентно. Любовь - это то, что движет миром.

- В этом году у вас круглая дата - 40 лет. Скольких успели прооперировать?

- На 1 января 2023 года - 4 тысячи 264 операции. Это те, которые я "первым номером" сделал. А до этого еще 2-3 тысячи ассистенций. Основные операции? Все опухоли челюстно-лицевой области, основания черепа, шеи, переднего основания черепа.

Обращаются с просьбой: у ребенка онкология. Помогите попасть в зарубежную клинику. Не надо никуда попадать! У нас есть Центр Рогачева

- Я могу позвонить Грачеву и сказать: помогите! Что сделает Грачев?

- Сначала посмотрит, сможет ли он помочь. Если сможет, то обязательно поможет. А не смогу? Отправлю к тому, который, знаю, сможет.

- Хотели быть рок-музыкантом. На чем играли? Не жалеете, что не на эстраде, а в операционной?

- Играл на гитаре, на клавишах. В основном на соло-гитаре. Ничуть не жалею о сделанном выборе. Это в восемнадцать лет хорошо быть рок-музыкантом. А в сорок, мне кажется, наоборот, уже священником надо потихоньку. Но у меня есть рок-группа. В ней один профессор, один заведующий из РДКБ, один член-корреспондент. Играем рок.

- Бывает, помочь не удается. Игра помогает снять стресс?

- Это непередаваемо тяжко. Особенно если это из-за того, что неграмотно лечили, что не обращали внимание на первые знаки беды. В одном крупном городе долго лечили мальчика по поводу якобы аденоидов, синусита. Он почти ослеп. А все разрушила опухоль основания черепа. И таких случаев тьма. Мы эту опухоль удалили. Но мальчик так и не увидел свет. Думаешь: если бы он сразу попал к нам, может, и видел бы! Как при этом сохранить оптимизм? Пару месяцев назад была 14-летняя москвичка, которую также лечили от аденоидов. Она пришла в тот день, когда начала слепнуть. Мы ее срочно ночью прооперировали. И она на следующий день увидела. Вот это было счастье.

Николай Сергеевич просит разрешения уйти, иначе опоздает на самолет. Куда срочно летит? В Питер. Там нужно прооперировать мальчика. Забегая вперед, скажу: во время нашего путешествия по центру познакомились с девочкой, которую готовили к завтрашней операции. И проводить ее должен именно Грачев. Но он же улетел в Питер! Ответили: да, он сегодня вечером там прооперирует, а к ночи вернется. Невольно вырвалось: просто из ряда вон!

Нормальные будни

- Почему из ряда вон? - удивляется доктор медицинских наук Дмитрий Ахаладзе. - Нормально.

С Дмитрием Гурамовичем идем по хирургическому отделению. Ахаладзе на три года моложе Грачева. Его докторская диссертация посвящена онкологическим заболеваниям печени у детей. Такие поражения печени из самых тяжелых. Но Дмитрий Гурамович убежден, что и в этих случаях человеку можно помочь. Тем более ребенку.

- Много ли ребятишек страдает именно раком печени?

- Примерно 150-200 в год, - отвечает Дмитрий Гурамович. - Но каждый раз складывается серьезная ситуация, требующая профессионального подхода.

- Просветите! Вот родился ребенок. Как понять, все ли у него в порядке с печенью?

- Есть скрининговые исследования. Но, к сожалению, эти опухоли растут очень быстро. Потому что у них эмбриональное происхождение. Поэтому чаще всего их обнаруживают родители, когда опухоли уже достаточно большого размера. Стараемся, чтобы это было не поздно. Взрослые хирурги-гепатологи такого размера новообразования встречают казуистически редко. В отличие от нас, когда на весь живот вот это новообразование. И там практически ничего не осталось от печени.

- А от остальных органов что-то есть? Или там уже метастазы кругом?

- Смотря когда рак "поймали за хвост". Бывает, что есть и метастазы. Но больше детей с первичным раком печени. А вот завтра будем оперировать очень тяжелого мальчика. Опухоль доброкачественная, но плохо расположена, массивная. Мы должны ребенку поправить качество жизни. Опасность такая, как будто вы на краю. Иная цена ошибки. Реконструкция должна быть обязательно запланирована.

Запланирована жизнь

17-летняя Полина из Краснодара. Студентка второго курса колледжа при Кубанском госуниверситете. Собирается стать экономистом. Папа - археолог. Мама Марина Викторовна швея. она рядом с дочкой.

- Почему же ты, Полина, экономист?

- Не знаю, так получилось.

- А что будет с нашей экономикой, ты знаешь?

- Я же только учусь. Но, надеюсь, все будет хорошо. Что у меня болит? Сейчас уже ничего. Потому что Дмитрий Гурамович, Наталья Геннадьевна, Ника Владимировна меня вылечили. У меня была опухоль поджелудочной железы. Боли сильные.

Полину оперировали с помощью лапароскопа четыре дня назад. Полина может вставать. Чуть-чуть еще есть боли внизу живота.

Вот такой союз борьбы за здоровье: лечащий врач Наталья Ускова, пациент Полина и доктор медицинских наук Дмитрий Ахаладзе. Фото: Сергей Куксин

Они как-то удивительно красивые, эти онкологические пациенты. Красивые и, поверьте, не преувеличиваю, умные, любознательные. Вот соседка Полины по палате шестнадцатилетняя Кристина Сорокина из Самары. Из-за лечения выпали все волосы. Но как же хороша эта большеглазая Кристина! Она досрочно окончила 9-й класс.

- В мае я письменно сдала экзамены. Но уже в больнице, - рассказывает Кристина. - У меня саркома мягких тканей бедра. Сейчас я лежу с рецидивом. . Я уже встаю, но плохо хожу, до сих пор стоит трубка. Но я уже на поправку иду. Мама со мной. Она воспитатель детского сада. А папа на железной дороге работает. Собираюсь быть фитнес-тренером. Я единственный ребенок в семье. Какие планы? Первое выздороветь. Но мне еще предстоит курс химиотерапии.

У четырнадцатилетней Анны из Елабуги опухоль справа в нижней части черепа. В октябре прошлого года ее обнаружила... мама девочки.

- Я начала ее причесывать, - рассказывает мама. - Обнаружила большущую шишку. Откуда? Дочка буквально на днях рассказывала, что ей мячик туда попал. Гематома, что ли? Поехали к хирургу. Тот посмотрел: гематома. Приходите на повторный прием, там уже рассосется. Опять приходим. А шишка та же. Муж сказал: давай на МРТ. Сделали МРТ и сразу отправили сюда. И вчера сразу положили нас. Потому что это не гематомой оказалось. И завтра Николай Сергеевич будет оперировать.

Напомню: для этого Грачев вернется из Питера.

- Эта опухоль доброкачественная, - говорит лечащий врач Раиса Оганесян. - Но ее локализация очень неприятная. Оперирование в этой области чревато неврологическими осложнениями. Этого мы боимся. С мамой мы это обсуждали. Поэтому в хирургической бригаде обязательно с нами будет нейрохирург. Все бесплатно. И больничный маме при необходимости выдается.

И вот та самая Ева

И наконец та самая Ева, которая хочет стать акушером.

Вторая половина дня. Просторные коридоры, чистота, тишина. Неожиданный отсек, полный ярких игрушек. И среди них крохотная девчушка. Одна. Никого кругом. А кроха что-то там творит, что-то бормочет.

- Малышка, что ты тут делаешь?

- А вы не видите?

- Как тебя зовут?

- Ева. С кем я здесь? С мамой Дианой.

Диана, оказывается, где-то рядом. Молодая, красивая. Диана разрешает назвать фамилию. (Кстати, все названные имена, фамилии, адреса, диагнозы - только с разрешения собеседников.) Ева Еремеева с родителями живет в Подольске. Диана не работает. Папа - полицейский.

- У Евы выявили опухоль почки. Оперировали Еву, когда ей было два месяца, здесь, в Центре Рогачева, - рассказывает Диана. - Полностью пришлось удалить почку и надпочечник, который тоже был поражен. Еще нашли метастаз в лимфатическом узле. Здесь же, в Рогачевском, была лучевая терапия. Теперь у нас 27 недель химиотерапии. Как Ева переносит химию? Нормально переносит.

- Вы просто прописались в Рогачевском?

- Похоже, что так. Здесь все под контролем. Но сейчас мы здесь не ночуем. В Подольске у нас квартира. Мы приезжаем два раза в неделю. Папа нас возит. 28 февраля Еве исполнится три года.

- Диана, за что? В семье у кого-то есть подобное?

- Нет. За что? Кто же это знает!

- Ева здесь настолько привыкла, что тут одна хозяйничает.

- Первое время она очень боялась. Не отпускала меня. Мы всегда одни лежали в палате. Постепенно привыкла. Оперировал Николай Николаевич Меркулов. У нас даже фирменный шов от Меркулова есть. Обычно режут вертикально, а у нас горизонтальный шов. Сейчас почти незаметный. (Диана приподнимает платье Евы, демонстрирует шов Меркулова.) Прогнозы у нас хорошие, обещают полное исцеление.

- Ева, как твои дела? Чем занимаешься? - задаем малышке недетские вопросы.

И вот он, ответ Евы, которой на днях "стукнет" три года и от которого коллега невольно схватился за голову, фотографию которого вы сейчас видите - на ней Ева с мамой Дианой:

- Дела хорошо. Я хочу быть врачом-акушером.

P.S.

Мудрая взрослость Евы - явление не уникальное. Замечено: дети, страдающие тяжелейшими недугами, в чем-то особенно необыкновенны. Это поразительно! Но за что? Почему все чаще они попадают в ту же онкологическую беду? Кто или что виной тому? Поклонимся медикам, которые их спасают.