Лошади и другие родственники Элины Суховой
Элина Сухова уже знакома "Ревизору.ru" как куратор обучающих проектов Союза писателей Москвы для молодых авторов под общим названием "Путь в литературу" и как талантливый современный поэт . Настало время познакомиться с нею как с прозаиком. Недавно вышла в свет книга рассказов Элины Суховой "Одна большая любовь". Когда я только начала читать этот сборник, подумала, что здесь в основном встретятся дневниковые заметки. "Сбило с толку" то, что в первом же абзаце открывающей книгу истории "День" героиню звали именем автора. Тем более, что я знала по личному общению, что писатель Элина Сухова занимается конным спортом и искренне любит это дело. "Утро еще не стало ярким, не рассвело. Я подхожу. Я знаю: он уже услышал мои шаги. Примёрзшая дверь лязгает, выпуская клуб пара. Маринка, пробегая с тачкой – косой взгляд, – и в пространство: "Элька пришла!" Такое же повествование от первого лица Сухова вела во многих рассказах, действие которых происходило на конюшне или на ипподроме, в общем, среди лошадей: "Забредение", "Бабий день", "Пекло", "Вьюга", "Мир конюшни", "Шляпа" и, конечно же, "Одна большая любовь". Существует традиция: авторы дают "составным" книгам заглавие тех произведений, что для них наиболее важны и являются смысловым и нравственным камертоном сборника. "Одна большая любовь" связала героиню-рассказчицу и коня Грегора, которого она ласково называла Гришенькой. История трагическая, ее трудно читать без слез, и потому по прочтении "Одной большой любви" хотелось выразить автору соболезнования... Впрочем, и в тех рассказах Суховой, что с конями не связаны, прослеживалось мощное авторское начало, призывающее прочесть их как писательскую исповедь: "Воспоминание", "Грибной дождь", "Домострой", "Вещи"… Выделялся среди текстов от первого лица рассказ "Свойства памяти" – малый по объему, но "концентрированный" по смыслу. В несколько страниц писательница уложила историю двух поколений своей семьи: "…Человеку генетическая память свойственна. Ну, может, не каждому, но мне-то точно. <…> А эту войну что ж не помнить? Ведь совсем недавно была. Главное, я её сразу с двух сторон вижу: из деревни и из города, глазами папы и мамы одновременно". Именно после этого рассказа я поняла, что ошиблась в первоначальной трактовке рассказов Суховой. Живописать генетическую память намного сложнее, чем пересказать забавный случай из жизни своей или близких, для этого нужна гораздо большая художественная смелость – а в результате выходит более высокая идейная значимость. Тем более что в сборнике Суховой не один текст обращался к семейной истории в удачном формате: живом, а не повествовательно-историчном. Писательница по образованию историк-архивист, и многие авторы с фундаментальной исторической подготовкой, когда пишут прозу, не могут отойти от канонов научной работы. Элине Суховой удалось это сделать. Непосредственно, как беседа за чаем, прозвучали для меня рассказы "Ириски", "Дух домашней бабушки", "Как я пришла к лошадям". А цикл микрорассказов "Улица Линейная", у которых вместо заголовков номера домов, воспроизводил уже не историю рода, а историю места: "Сразу после войны здесь давали землю рабочим кирпичного завода. Вот и строили, без слез не взглянешь – как правило, из шлака или некондиционного кирпича. <…> И за прошедшие годы такого понастроили, что даже хочется поблагодарить того великого мыслителя, который придумал профильное железо высотой в три метра. Теперь тут половина заборов из него сделана. А там, за заборами, – своя жизнь. Своя смерть". Судьбы "маленьких людей", насельников Линейной улицы, рассказчица подавала с неподдельным сочувствием, себя же оставляла в тени своего писательского сопереживания Ольге Ивановне, дяде Пане, "бандитскому" семейству Васьки… Когда автор умеет описывать не только себя, но и других людей, выводя их реальными, полнокровными, даже узнаваемыми, – это признак уверенного мастерства. К рассказам Элины Суховой применим знаменитый принцип "остранения" литературоведа и критика Виктора Шкловского: "…Не приближение значения к нашему пониманию, а создание особого восприятия предмета, создание “ви́дения” его, а не “узнавания”". Практически во всех текстах автора есть такое "особое восприятие предмета". Оно наиболее заметно в рассказах длинных и обстоятельных, сугубо нарративных, от третьего лица описывающих события, происходящие либо с другими людьми, либо вообще в другом мире – реальности писательского воображения: "Археология", "Всё выше…", "Дубликат". Так стало понятно, что у Суховой даже те рассказы, что поначалу показались автофикшном, не его образчики, а абсолютно "сочиненная" художественная проза. Фокальная же героиня – сквозной образ, придуманный и построенный специально для обрисовывания мира, близкого и дорогого создателю текстов. Эта лирическая героиня Суховой обладает собственным характером, мировоззрением и замечательной способностью притягивать к себе небесные силы, что достигает апогея в рассказе "Змиебор". Если она и является авторской проекцией, то не полностью, а ровно настолько, чтобы образ получился жизнеспособным. Примерно так полвека назад Венедикт Ерофеев поступил с Веничкой: вложил в этого персонажа лучшие черты и качества себя самого. Оттого Веничка получился симпатичнее, но и проще Венедикта Васильевича. Вот и лирическая героиня Элины Суховой близка к личности автора, что сообщает литературному образу человеческое обаяние, но не повторяет её и даже не полностью ей соответствует. Фото из личного архива писательницы. Все рассказы Суховой в новой книге эмоциональны и будоражат чувства читателя. Более всего трогательны ее истории про животных. Сухова буквально очеловечивает четвероногих. Не раз, пока читала, мне приходила на ум параллель с Джеральдом Дарреллом. Знаменитый британский натуралист воспринимал животных равными человеку (а порой и превосходящими его!), о чем недвусмысленно говорят заголовки его самой популярной трилогии: "Моя семья и другие звери", "Птицы, звери и родственники" и "Сад богов". Вот и для Элины Суховой звери – семья, и в них присутствует Божья искра. Особенно лошади, о психологии которых автор знает, кажется, всё и умеет передать свое "ведение" в нескольких ярких деталях: "Время поджимает. Нужно бы идти, но у Гриши другие планы. Существует масса способов удержать меня, самый верный – не отпускать руку. Если не удалось, можно придержать за одежду, ну, в конце концов, перегородить дверь собственным телом". Эта шутливая сценка из рассказа "День" повторяется в рассказе "Одна большая любовь", но куда более надрывно: "И он меня за куртку держит, не отпускает. Видать, тоже сил нет отпустить. Но и он – сильный. И он – отпустил, и сам в вагон шагнул, и не обернулся. Дверь за ним лязгнула. Как жизнь мою отрезала". Из этого эпизода сразу было понятно, что женщина больше не увидит коня в земной жизни. И вправду, следующее же предложение стало вестью о гибели Гришеньки. …Но, к счастью, в той же конюшне был "портал", уводящий в другое измерение и вечную жизнь. Этот ход, общий для нескольких рассказов, вселил в меня веру в то, что и лирическая героиня однажды прошла через него и снова встретилась с Гришенькой в едином для всех славных Божьих тварей раю. Тем самым книга Суховой, правдивая, драматичная, местами жёсткая, оставила мне светлые читательские впечатления.
