Когда мужчины плачут

Тем, кто приехал из зоны боевых действий, бывает необходима работа со специалистом, чтобы разобраться в себе, наладить отношения с самим собой, с родственниками и вернуться в мирную жизнь.

Родственникам бойцов — тем, кто ждет своего героя, кто дождался или кто потерял близкого человека — тоже нужна поддержка. Сегодня в стране такая работа ведется комплексно и системно. В рамках соглашения с Минздравом Удмуртии в региональном отделении Фонда «Защитники Отечества» по Удмуртии людям помогают клинические психологи. Задача фонда — вернуть ветеранов в обычную, мирную жизнь.

«Отстаивать интересы своего государства — задача непростая, но этот долг перед Родиной мужчины выполняют с честью. По решению президента в России начал работу Фонд «Защитники Отечества» для ветеранов и членов семей погибших бойцов. В Удмуртии филиал распахнул двери в июне 2023 года. За два с небольшим месяца работы к нам обратилось уже больше трех тысяч человек. Мы оказываем любую поддержку, включая психологическую, всем обратившимся», — рассказал руководитель филиала Государственного фонда «Защитники Отечества» по Удмуртской Республике Максим Шумихин.

«Сусанин» пообщался с заместителем руководителя по медицинскому сопровождению филиала фонда «Защитники Отечества» по Удмуртской Республике Светланой Викторовной Борисовой.

— У вас морально тяжелая работа, возможно ли отстраниться от проблем других и привыкнуть к этому?

— Ты понимаешь, что люди пришли из зоны СВО, что им тяжело, также очень сложно женам и мамам действующих участников СВО. Особое отношение к родственникам погибших. Это часть работы, но привыкнуть к этому невозможно. Сложно не погрузиться в проблему каждого. Когда приходят записываться на прием к психологу — мы обговариваем время, дату и параллельно они рассказывают свои истории — сложно дистанцироваться. Бывает, с кем-то даже плачешь.

— Сколько человек сейчас получают помощь психологов?

— Более 70 человек.

— Перед тем как попасть к психологу, с человеком работает координатор?

— Да, за человеком закрепляется координатор. Он проводит первичное анкетирование, выявляет, какие у него проблемы, интересы, хобби. Исходя из этого, поскольку у нас цель — возвращение к мирной жизни, мы предлагаем какие-то спортивные или иные мероприятия, можем приглашать в школы для проведения патриотических лекций. На данный момент есть программы бесплатного обучения на парикмахера и визажиста для жен военнослужащих, планируется организовать фитнес.

Мы помогаем с записью в больницу, оперативнее получить группу инвалидности. Здесь, в Фонде, есть социальное МФЦ — не нужно отдельно идти в Социальный фонд, Минсоцполитики. Есть бесплатный юрист, специалист Службы занятости.

— Не стесняются ли люди идти к психологу?

— Сами участники СВО – это очень сложная категория. Они весьма неохотно идут на консультации, говорят, что «Я справлюсь сам». У нас такой менталитет, и наше поколение так воспитано — что же скажут люди? Ты живешь с оглядкой на общество. У нас не принято принимать помощь от специалистов. Если обратился к психологу, значит, ты не справился, ты слабак. Но на самом деле нет, мир меняется, жизнь не стоит на месте. Сегодня помощь психолога — это забота о своем душевном здоровье, о здоровье близких, о мире в семье.

— Есть те, кто отрицает, что ему нужна какая-то помощь?

— Да. Отрицание — это одна из форм проблемы. Кто яростно отрицает — тому точно нужна наша помощь. Основная возрастная группа отрицания это примерно с 30 до 40 лет.

— Сами участники СВО идут неохотно к психологу, тогда как они к вам попадают?

— Тех, кто пришел сам — мало. В основном мы пытаемся помочь им через жён, мам. То есть сначала приходит жена или мама, психолог помогает, подсказывает, как построить разговор с мужем или сыном, чтобы он осознал, что психолог поможет. Через жён и матерей это работает. Заставить человека невозможно, и такое давление пользы не принесет.

У нас есть те, кто живут в небольших поселениях и не хотят, чтобы кто-то знал, что они ходили к психологу. Но они выбрали помощь и приезжают сюда. Либо если ехать очень далеко, мы подбираем места для приема поближе, и они приезжают туда. Для них там нет знакомых, психологический комфорт.

— Каждый новый прием им дается легче?

— Самое главное — это контакт с психологом. Мы все разные, очень редко бывает так, что человек один раз пришел, но контакт с психологом не установился. Мы предлагаем другого, пытаемся найти подход.

— Учитывая, что конкретные истории не могут выходить дальше кабинета психолога, но в общих чертах — о какой душевной боли говорят мужчины? Предположим, погибли товарищи и ему тяжело от этого.

— Часто высказывают: их нет, а я живой. Чувство вины.

— Какие основные проблемы бывают у бойцов после возвращения из зоны боевых действий?

— Кошмары — это самое типичное. Бывает, воюют во сне, а попадает супруге. Такие пары приходили. Помимо нарушения сна, это тревожность, раздражительность, сложно сосредоточиться, воспоминания с такими же бойцами. Есть и триггеры. Если раздается какой-то громкий звук, люди начинают реагировать как «там». Вроде они здесь, но на самом деле еще не отпустило, и малейший триггер, который соответствует обстановке зоны спецоперации, он возвращает туда, и они ведут себя также.

С психологом процесс возвращения в привычную, мирную жизнь будет быстрее: психолог не решит за него проблему, человек сам это всё проживет и выйдет на новый уровень.

— Звучат ли на приеме мысли о суициде?

— Суицидальные мысли не озвучиваются ими, но это считывается из разговора. У человека определённый рефрен слов происходит — да мне уже никто не поможет, да мне все равно.

— Мужчины плачут у психолога?

— *Немое указание на пачку салфеток на столе*. Если у психолога на приеме у клиента слезы — это хорошо, это начало пути к выходу из стрессовой ситуации, выздоровлению. Без слез человек либо закрыт, либо не готов к работе над собой, но мы их всё равно не оставляем.

— Люди после возвращения становятся агрессивнее?

— Больше уход не в агрессию, а в алкоголизацию. Они понимают, что здесь — не там. Они не хотят срываться на близких, и это все настолько непосильная ноша, что алкоголь — это какой-то выход, якобы проблема уходит. Но ничего подобного.

Еще есть проблема: человек не ушел в агрессию, алкоголизацию, но внутри его настолько разъедают мысли, что развиваются психосоматические заболевания и происходит обострение хронических. То есть человек из стресса проваливается в болезнь.

— Если человек «выбрал» алкоголь, вы направляете к наркологам?

— Да, предлагаем. У нас соглашение с наркологическим диспансером: наши подопечные направляются на лечение на особых условиях. Сейчас у нас в наркологии находятся участники СВО. Были острые ситуации, специалисты помогли.

— Сейчас часто можно услышать о посттравматическом стрессовом расстройстве. Как оно проявляется?

— В любом варианте. Выраженная тревога, постоянное переживание травмирующих событий или стремление избежать любого напоминания о них, нарушение сна, нарушение памяти. Предположим, сидите, разговариваете, и вы произнесли совершенно невинную фразу или пошутили — и человек взорвался. Вы не знаете, что стало триггером, а для него это было последней каплей.

Длительное стрессовое расстройство — это, конечно, не только пребывание на СВО. Например, на работе какая-то конфликтная ситуация либо ребенка в школе сделали изгоем — это то же самое.

Обычно у мам это бывает редко, потому что женщина должна заботиться о ребенке, это не даёт ей упасть, а если, скажем так, дети взрослые, живут отдельно, то здесь риск есть. У нас была очень тревожная женщина — жена ветерана боевых действий, её увели на медикаментозное сопровождение, сейчас всё стабилизировалось.

— К чему может привести, если игнорировать проблему и не лечить ПТСР?

— Человек будет стараться вернуться в ту ситуацию, и, если туда он пойти не может, это может перенестись сюда, в мирное общество. Это также может быть уход в алкоголь, в абьюз или в домашний террор — такие примеры есть.

— После возвращения у некоторых меняются отношения с жёнами?

— Они не могут поделиться переживаниями, даже если до ухода были теплые, близкие отношения, и они могли разговаривать обо всем. Он, прожив там, замыкается, ничего не рассказывает, старается оградить её, а она это воспринимает, как будто он отдаляется и не хочет общения, то есть он уже не такой близкий, как раньше.

— Иначе ли вернувшимся с СВО сейчас живется в обществе, не хочется как раньше гулять, отдыхать?

— Однозначно. Ты был как все, рос как все, но, побывав в зоне боевых действий, увидев смерть — ты возвращаешься совершенно другим, смотришь на мир другими глазами. Через призму полученного опыта то, что для тебя казалось раньше классным, сейчас — это чепуха. Меняется круг ценностей, а бытовые радости, которые раньше вызывали улыбку, обесцениваются. Там эмоциональное состояние было на пике.

— Вы оказываете помощь и родственникам ветеранов боевых действий?

— Да, конечно. Мы любим додумывать, когда существует какая-то неизвестность, и, как правило, в голову приходит только самое плохое. Бывает, женщины сами себя накручивают. Они состоят в чатах, там друг с другом делятся, как правило, негативом. Получается фиксация на определенном событии, негативном. Жен и матерей клинические психологи пытаются переключить на другое — на жизнь здесь и сейчас — на детей, какие-то мероприятия.

Тяжелая категория тех, у кого погиб близкий. Есть такой период, называется время острого горевания, длится он по-разному. В этот период всё будет восприниматься агрессивно: его нет, а вы лезете со всякой ерундой. У нас есть семья, в которой старший сын погиб, младший сейчас на СВО. Родители ходят к нам вдвоем. Тяжело, но координаторы находят слова.

— С какими ещё проблемами обращаются родственники?

— Они приходят с тем, что переживают за близкого человека, что он уже не такой, как раньше, и они хотят вернуть его прежнего — это если говорить простыми словами.

Как раньше не будет, но с помощью психолога будет что-то другое, тоже очень даже неплохое.

Одна из матерей со слезами на глазах рассказывала о том, что сын говорил: «Ты знаешь, я теперь легко могу убить врага». И для неё это стресс, она знает своего ребенка — спокойного, доброго, что он никогда никого не обидел, и для нее это шок. И для него самого это шок. Защищать свое Отечество — да, но когда ты вырос на том, что нужно помогать, защищать, не обижать никого, но в то же время ты исполняешь свой долг, защищаешь интересы своей страны — вот здесь проблема, этот диссонанс выбивает.

— Ведется ли отдельно работа с детьми?

— Да. Дети тонко всё чувствуют и тоже очень переживают. Мама может, конечно, не рыдает в открытую, но мама может быть угнетена, например, если муж на зоне СВО, или он здесь, но ведет себя не так — ушел в алкоголизацию либо в агрессию и так далее. Матери переживают, и ребенок это считывает. Он начинает брать вину на себя, что это из-за него такое происходит, я плохой. Ребенок переносит проблему на себя и, соответственно, начинает плохо учиться, неспокойно спать, уходит в плохие компании, начинаются проблемы с мамой, возникает ощущение, что мама недостаточно хорошо относится к папе — очень много нюансов.

Обратиться за помощью психолога, если она необходима, ветераны боевых действий и их родственники могут по адресу: Ижевск, ул. Карла Маркса, 242 либо позвонить по телефону: +7 (3412) 27-19-40.