Жизнь в одной капле: как опубликованное в «Вечерке» эссе Паустовского повлияло на становление писателя
«Капля стекла»Видеопрогулка по Москве с Константином ПаустовскимКарта маршрута «Прогулка с Паустовским»
По словам заведующей Домом-музеем К. Г. Паустовского в Старом Крыму Ирины Котюк, на полуострове писатель был частым гостем. Там он подолгу жил в Ялте, Севастополе, Коктебеле, где и работал над своими произведениями. В его книги в дальнейшем вошла повесть «Черное море» и многие другие, в которых отражен крымский период его жизни.
— К слову, именно в год публикации эссе «Капля стекла» в «Вечерке», а это 1934 год, он приехал впервые в Старый Крым. Что касается самой этой работы, о ней мало кто знает. Но это произведение подтверждает, что до того, как всецело перейти в писательскую профессию, Паустовский работал корреспондентом, — сказала эксперт.
По словам Котюк, в собраниях сочинений у Константина Паустовского отсутствует эссе «Капля стекла». С другой стороны, полного собрания сочинений у автора не было.
— А насчет публикаций — он же начал работать корреспондентом: сначала в одесском «Моряке», а в 1912 году в киевском альманахе «Огни» вышел его первый рассказ «На воде», подписанный псевдонимом К. Балагин, чем он очень гордился. Полностью осознание того, что он хочет быть писателем, пришло к мастеру в 1923 году, — рассказала спикер.
29 июня 1941 года Паустовский ехал в военном эшелоне на Южный фронт служить в качестве военного корреспондента. Несмотря на то, что у него был белый билет и его все равно не призвали бы, он решил ехать на боле боя.
— Понимаете, Паустовский относился к тем писателям, которые считали, что рассказывать и показывать читателю можно только о том, через что сам прошел. Пусть он совсем немного провел на войне, полтора месяца, но этого времени хватило, чтобы почувствовать все ужасы войны, — продолжила собеседница «ВМ».
В эссе «Капля стекла» писатель хотел рассказать, что даже через одну лишь каплю можно передать все краски жизни. В ней отражается все созданное Страной Советов своими руками в противовес горделивому Западу и Америке, заключила спикер.
Константин Паустовский, «Капля стекла» читать полностью
Если дети просыпаются на рассвете и начинают взволнованно шептаться, то почти безошибочно можно сказать, что родилась сказка. Она нигде не будет записана, но она останется жить среди ребят, как тайна, оберегаемая от взрослых. Так живет какой-нибудь выдуманный мохнатый и серебряный зверь, тщательно спрятанный под шкафом, где, по совести говоря, ничего нет, кроме пыли и закатившегося наперстка. Это не мешает ребятам кормить его и вести с ним загадочные разговоры.
Подслушать эти разговоры трудно. Разоблачить их нельзя: на это ни у кого не хватает жестокости. Кроме того, эти выдумки поучительны и для взрослых.
В своей жизни я подслушал только одну такую сказку о капле стекла. Из нее я узнал, что если взять такую каплю и долго смотреть через нее на свет, то обязательно увидишь дремучие леса и алюминиевые аэропланы над ними, океанские корабли и табуны бизонов, фейерверки и апельсины величиной с арбуз, увидишь весь мир, сжатый в одной сверкающей пылинке.
Пришла возможность проверить эту сказку наяву в Москве, у Китайской стены. Эти места так примелькались, что о них как будто ничего и нельзя рассказать. Заманчивость ушла от них, растаяла, как снег, не оставив даже луж, где отражается перевернутое небо. Так думают люди, слишком занятые, чтобы видеть жизнь в ее подлинном цвете, а не сквозь туман своей озабоченности. Уверьте себя в самой простой истине — в том, что необыкновенность сторожит вас на каждом перекрестке, и вы увидите, что это действительно так и жизнь неизмеримо обширнее и умнее, чем кажется трамвайному пассажиру. У Китайской стены, в здании Политехнического музея, происходят вещи, которые дети так отчетливо замечают в капле стекла. Их хорошо видно, потому что мощные прожекторы бьют в потолки и засыпают огромные залы как бы снежным, но теплым сверканием.
Сотни монтеров и художников в пиджаках, намазанных краской, работают в этих залах, где опилки прилипают к подошвам и пахнут палубами кораблей. Гондола стратостата распространяет голубоватый блеск, подобный блеску того необыкновенного стратосферического утра, когда она подымалась над осенней Москвой. На стальных тросах втаскивают серые пушки. Их стволы подняты вверх и как будто прислушиваются, — никакому роду оружия не присуще такое ясное выражение спокойствия и бдительности, как дальнобойной пушке.
Сотни станков, о которых все говорят только одно слово «изумительно», вращаются тут же с тихим гулом. Металлические пропеллеры стоят, как леса серебряных пальм, и невольно хочется высыпать к подножью этих лесов груды мандаринов и лимонов, присланных сюда из субтропической Колхиды.
Мигают маяки, отражаясь в черных бортах теплоходов. В корабельной каюте из орехового дерева устанавливают радио. Оно будет говорить из Политехнического музея с Землей Франца-Иосифа, перекрывая неизмеримые пространства полярного мрака и стужи.
Перечень вещей, видных в этой капле стекла, может занять толстые тома. Нетерпеливые и стремительные, как мины, корпуса паровозов «ИС» и «ФД», надписи из трубок, наполненных доверху дистиллированным светом, ткацкие станки с желтоватой паутиной — пряжей, молочные заводы, где молоко льется в бутылки из кранов подобно пенистой воде, шасси автомобилей, мерно пощелкивающие автоматические телефонные станции, шлюзы Беломорского канала, тоннели метро, световые карты новых городов, цветущие карты парков культуры и отдыха, тракторы, нефтяные вышки, Днепровская гидростанция, мохнатые синие искры сварочных автоматов, книги на всех языках, кристаллы и руды, хрустальные электрические лампы, похожие на скрипки, и зерно, игрушки и хлеб, просвеченный насквозь яркими лампами, эскадрильи самолетов и срезы вековых деревьев, — все, весь мир, все творчество Страны Советов сжато в одной сверкающей капле в этих залах, которые можно обойти в два часа, но следует обходить неделями и, быть может, месяцами. И наконец, в этой сверкающей капле, как будто нарочно для детей, можно увидеть добродушного маленького дедушку Верхотурова, похожего на игрушечных мастеров, воспетых Диккенсом. Он стоит около американской драги — около машины, добывающей золото и похожей на плавучий город. Это — драга его конструкции. Он сам сделал ее модель и сам насыпал в ковши золотоносную руду.
Жизнь этого старикана так же поучительна, как и шестнадцатилетняя жизнь Страны Советов.
Верхотуров — художник. Он окончил академию в Петербурге и написал около тридцати портретов старых революционеров. Их можно видеть в Музее Революции. Он — сын приискового рабочего и специалист по золотодобывающим машинам. Он строит драги и не бросает живописи. Производственный труд, органически слитый с культурой, — неотъемлемость этих двух качеств создает из этого старика полноценного человека новой, социалистической эпохи.
Черты будущего, которое приближается закономерно и неотвратимо, сверкают в капле стекла. Утопии старых авторов представляются перед этим будущим чем-то вроде жалкого гадания цыганок. Необходимо признать, что творческая выдумка во все века не одинакова. В нашу эпоху она становится величайшим стимулом для строительства социалистического общества. Она подходит вплотную к реальности, сроки претворения творческой мысли в действительность быстро сокращаются. Эпоха, действительность, практическая работа, как электромагнит, притягивают к себе творческую мысль и в конце концов сваривают ее с собой автогеном так прочно, что не остается швов.
В Политехническом музее не происходит ничего загадочного. Там, как в капле стекла, отражается все созданное Страной Советов за шестнадцать лет, все созданное своими руками, без всякой помощи извне, вне зависимости от горделивой техники Запада и Америки. В Политехническом музее происходит «обыкновенная» выставка наших достижений за годы революции — и все.
