Выставка творчества Льва Бородулина проходит в Еврейском музее и центре толерантности
Лев Бородулин, снимавший для "Огонька" с 1958-го до своего отъезда в Израиль в 1973 году, был мастером, которого называли "фотографом года" и британский одноименный ежегодник в 1964 году, и японская газета "Асахи" в 1967-м. На мюнхенской выставке спортивной фотографии в 1971 году он получил медаль земли Баварии за свою спортивную серию. Его снимки литовских велогонщиков, победивших во Всесоюзном велокроссе в 1968 году, как и портрет витебского тренера по спортивной гимнастике Викентия Дмитриева в спортзале с гимнастками, украшали страницы "Правды". Но главной "площадкой" оставался "Огонек". Обложки "Огонька" 1960-1970-х с фотографиями Льва Бородулина образуют "ковер" на стене одного из залов выставки.
Выставку одного из самых знаменитых советских фотографов к его 100-летию со дня рождения подготовили Еврейский музей и Израильский культурный центр "Натив" при посольстве Государства Израиль в РФ. Ретроспектива "Лев Бородулин. Предугадать момент", кураторами которой стали Майя Кацнельсон и Мария Гадас, впечатляет лирической теплой интонацией и юмором.
Признаться, этого меньше всего ожидаешь, отправляясь на выставку легендарного спортивного фотографа. Спортивная фотография - это накал борьбы, столкновение характеров, страсти болельщиков. Сантименты тут не ценят. Ценят - точно схваченный миг схватки, рассчитанную композицию и триумф чемпиона. Все это можно найти и на культовых снимках Бородулина. Один "Баскетбольный балет", снятый в Каунасе в 1950-е, чего стоит! Я уж не говорю о не менее знаменитом фото двух борцов, которые сошлись, как два бычка, готовые расшибить лбы на радость зрителям.
В каждом снимке - сжатая пружина сюжета небольшого рассказа
Тот снимок борцов, сделанный в Риме в 1960-м, кстати, называется "Тет-а-тет". И поначалу кажется, что именно авторские названия смягчают брутальность сюжета, скрашивают мягкой улыбкой беспощадность схватки борцов, фехтовальщиков, тяжело- и легкоатлетов. Названия фиксируют авторскую дистанцию, хотя порой Бородулин умудрялся, кажется, наоборот, приблизиться к объектам съемки максимально близко. Глядя на снимок бегуньи Вильмы Рудольф, сделанный в том же Риме в 1960-м, чудится, что фотограф чуть ли не на беговой дорожке устроился в ожидании момента старта.
Ну откуда, скажите на милость, тут взяться лирике? Расчет, дистанция, хладнокровие почти всегда гарантируют результат. Неужели лирическая интонация - это зазор погрешности? То самое - "не всегда получается". Неужто ошибка профессионала, которая сбивает идеальный рисунок сюжета, возвращает в снимок теплоту человеческого взгляда?
Наверное, нет. Скорее, эта человечность проявляется в выборе не столько ракурса, сколько сюжетов. Дело даже не в том, что Бородулин снимает не только победителей, но и побежденных. Например, боксера, распростертого в нокауте, над которым рефери отсчитывает секунды. Любопытно, что одними из любимых героев Бородулина оказываются дети. Он снимает их в Москве, в Йемене, в Женеве, в Мехико... Он снимает их наряженными, с родителем, который шествует с ними на какое-то торжество ("Папа из Женевы")... Фотографирует малышей, ползущих по бревнышкам мостика над рекой ("Опасная переправа")... Он замечает маленькую девочку на мексиканском базаре, увлеченно пускающую мыльные пузыри, вместо того, чтобы торговать ("Малый бизнес")... Или - двух братишек из Йемена, чистящих ботинки "хором" на пыльной жаркой улочке ("Семейный подряд")...
В каждом таком снимке - сжатая пружина сюжета небольшого рассказа. Точнее - короткометражного фильма. Эти сюжеты узнаваемы, они словно явились из фильмов итальянских неореалистов, которые ценили детали повседневности, драмы бедной жизни и сочувствие тем, кто оказался "на краю" большой дороги успеха. Как ни странно, Бородулин оказывается преемником традиций итальянских неореалистов не меньше, чем русских конструктивистов. И эта "киношная" линия в его репортажных снимках помогает преодолеть "холодность" конструкции кадра. Она открывает окошко из олимпа, где бьются за победу чемпионы, в обычную жизнь с ее случайностями, нелепостями и радостями.
То, что эта кинематографическая интонация в работах мастера не случайна, доказывают его пейзажи и снимки Афин, Иерусалима. Завораживает снимок узкой афинской улочки, по которой тащатся ввысь старый грузовичок, за ним - ослик, груженный сумками... Утренний свет омывает старый город, даря надежду каждому дню и каждому прохожему.
Юбилейная выставка Льва Бородулина в Еврейском музее и центре толерантности расширяет наше представление о наследии мастера. Она позволяет заглянуть в мастерскую фотографа. Прежде всего - благодаря представлению коллекции советской фотографии, которую Лев Бородулин начал собирать еще в послевоенные годы, вскоре после возвращения с фронта. Эта коллекция возникла благодаря знакомству с мэтрами 1920-1940-х, от Александра Родченко до Дзиги Вертова.... У каждого - свои университеты. Для Бородулина, который ушел на фронт студентом Полиграфического института, коллекция снимков отечественных мастеров, очевидно, стала еще и школой, оттачивавшей видение.