Арт за перевалом: Фестиваль современного искусства покоряет Кавказ

Фестиваль современного искусства "Аланика", который с 2007 года организует Северо-Кавказский филиал ГМИИ им. А.С. Пушкина, всегда был многоязычным. Здесь работали на пленэре и в арт-резиденциях художники из разных стран. Здесь ценили умение слушать, уважать другой взгляд и другой язык. Язык современного искусства оказывался lingua franca в этом общении. Хотя бы потому, что он формировался и развивался вместе с опытом зрителя и художника здесь и сейчас.

А в этом году 16-я "Аланика" (ее кураторами стали Наиля Аллахвердиева и Анна Щербакова) предложила своего рода лингвистический поворот. Тема фестиваля - "На другом языке".

Поле молчания

Причин несколько. Во-первых, "Аланика" вышла за пределы Северной Осетии и пришла... в музей. Точнее, в 8 музеев в Северной Осетии, Дагестане, Чечне и в Карачаево-Черкесии. Многоязычие на Северном Кавказе вшито в культурную ткань жизни. Кроме русского и родного языка тут многие понимают тюркские языки, читают по-арабски, учат английский... Поэтому лингвистический поворот, предложенный фестивалем, более чем уместен.

Но для многих музеев "другим языком" оказывается язык современного искусства. Даже несмотря на то, что вторжение современных художников в музейные залы - сюжет весьма востребованный. Можно вспомнить инсталляцию "Октябрь" китайского художника Цай Гоцяна в ГМИИ имени Пушкина. Или первую в России персональную выставку Аниша Капура "Моя алая родина" в Еврейском музее и центре толерантности. Или выставки Ильи и Эмилии Кабаковых в Эрмитаже, Третьяковской галерее, ГМИИ имени А.С.Пушкина, МАММ, наконец, выставки Ансельма Кифера и Чжан Хуаня в Эрмитаже.

Но одно дело Эрмитаж, другое - музеи с более скромными возможностями. Опять же, музейные экспозиции уже сложились, и современные художники кажутся "пришельцами", которые вторгаются со своим уставом в чужой монастырь. Словом, идея вывести "Аланику" за пределы Северной Осетии казалась утопической. Но все получилось. Не в последнюю очередь потому, что музеи стали не просто "площадками", но ключевыми игроками проектов, чьи запросы, возможности и опыт учитывались всей командой фестиваля.

На открытии проекта Лилии Бароновой "Право поэта" в Доме-музее Косты Хетагурова во Владикавказе. Фото: anicamuseum.art

В результате, например, историко-краеведческий музей в дагестанском селе Ахты получил аудиоспектакль, созданный Софьей Меликовой, который ведет гостя по селу, а заодно и по лезгинскому эпосу "Шарвили"... В музее Льва Толстого в станице Старогладовской Катя Гущина сделала проект для детей "Толстой возвращается в станицу"... Для любительского палеонтологического музея в селе Нижнее Чугли, который собрал местный житель Омар Хаписов из находок в Левашинском районе, Зульфия Камалова предложила новую экспозицию... В доме-музее Косты Хетагурова во Владикавказе художница Лилия Баронова сделала проект "Право поэта"... Александра Артамонова и Евгения Лаптева из Калининграда сняли видео для Музея защитников Суарского ущелья в селе Майрамадаг...

Проект художника и архитектора из Екатеринбурга Эдуарда Кубенского "Цветы" для Музея-памятника защитникам перевалов Северного Кавказа в Карачаево-Черкесии стал финальным событием "Аланики".

Тридцать тысяч гильз

Инсталляция Эдуарда Кубенского создавалась в жаркие августовские дни. Мимо музея идет федеральная трасса, бывшая Военно-Сухумская дорога. Когда едешь мимо, кажется, что перед музеем появилось поле. А если остановиться, то видно, что на поле не колоски - пустые гильзы, приваренные к стальной проволоке, укрепленной в аккуратно просверленных отверстиях между плитками, которыми вымощена площадь. Этих колосков из гильз - 30 тысяч.

На Северном Кавказе понимают многие языки мира. Теперь учатся понимать и язык современного искусства

Как резали проволоку, как приваривали каждую гильзу, как практически все работники музея, от директора до сторожа, эти "колоски" укрепляли, как дети из отряда под названием "Ураган" чуть ли не с семи утра, чтобы успеть до обжигающей жары, помогали монтировать инсталляцию - отдельная история.

Кубенский впервые приехал в Карачаево-Черкесский историко-культурный и природный музей-заповедник им. М.О. Байчоровой в феврале. У музея восемь филиалов. Ему предложили посмотреть один из них в поселке Орджоникидзевский, где стоит музей, словно повторяющий очертаниями плато горы сзади. Музей похож на большой дот, только огневая точка у него вынесена на вершину холма напротив за дорогой. Среди двух бетонных блоков горит огонь. Всегда. Другой вечный огонь - у братской могилы, где в 1967 году были похоронены останки советских солдат, найденных на Клухорском, Марухском и других перевалах Северного Кавказа. Это была не первая братская могила солдат той войны, но и не последняя. Первая появилась в 1963 году в станице Зеленчугской после того, как годом раньше чабан совхоза "Знамя коммунизма" забрел в поисках овец на склоны гор близ Марухского перевала. Там и увидел появившиеся из-под таявшего льда тела бойцов, погибших в 1942-1943 годах. Лето 1962 года тоже было жаркое. Ледники таяли.

Как водится, была создана госкомиссия. Было принято решение о создании музея. Объявлен архитектурный конкурс на лучший проект. А тем временем поисковые отряды обнаруживали все новые останки. И чуть не за год до открытия музея, в 1967 году, сделали первое воинское захоронение. Похоронили 150 бойцов. Потом хоронили еще. В 1985, 2013, 2014, 2019, 2021 годах. Всего на территории, примыкающей к зданию музея, 6 захоронений. Из 249 погибших воинов удалось установить имена только четырех.

Всего за 15 месяцев боев в горах Северного Кавказа с августа 1942-го погибло больше 400 тысяч только советских солдат. "Понятно, почему 30 тысяч "колосков" с гильзами? - спрашивает Кубенский. - Чтобы представить масштаб трагедии, умножайте на десять... И добавьте еще три таких же "поля".

Сначала Кубенский думал о цветах. Собственно, они и остались в названии проекта. Но пока ходил, смотрел на городскую плитку на возвышении перед музеем, рассматривал его экспозицию, услышал историю о медальонах. Точнее, об одном из способов идентификации останков. Тогда не было жетонов, солдатам выдавали карболитовые медальоны с их именами внутри. Солдаты "смертные" медальоны невзлюбили. Говорили: плохая примета при себе его иметь. И делали из карболитовых трубочек мундштуки, а из бумажек с именами - самокрутки. А вместо карболитовых кто-то придумал самодельные медальоны. Брали патрон, вынимали пулю, высыпали порох, вместо него клали бумажку с именем. А вместо крышечки использовали ту же пулю, но переворачивали в обратную сторону. Если в горах находят останки солдата с таким медальоном, сразу ясно, что это советские бойцы.

Образ смертной жатвы, явившийся откуда-то из древних погребальных плачей, на этом "поле" у музея-памятника возникает сам собой. Говорят, вечером, когда затихает дорога и ветер раскачивает проволоку с гильзами, можно расслышать легкий свист. Впрочем, тишина, может, еще важнее. Кубенский сумел превратить не только пространство, благоустроенное на городской лад, в образ поля смерти, но и превратил минуты вечерней тишины в минуты молчания.

Бессмертный медальон

И еще Кубенский сумел очень бережно вписать инсталляцию в архитектурное пространство перед музеем. Тут надо сказать, что музей-памятник защитникам перевалов Кавказа - один из тех музеев, которые рождены не только таянием ледников в горах, но и "оттепелью" 1960-х.

Язык оттепели, начинавшийся с сурового стиля и возвращения к строгим формам модернизма, формировался в презрении к фальшивому пафосу, пышной велеречивости официоза. Здание музея, почти сливающееся с ландшафтом гор, похожее на укрытие, дот и древний курган, было построено по проекту совсем тогда молодых грузинских архитекторов Александра Чиковани и Вахтанга Давитая. Барельеф над входом - работа скульптора Гульды Каладзе. Проект музея был выбран в результате всесоюзного конкурса. И барельеф, и архитектура музея и сегодня, более полувека спустя, впечатляют лаконичностью и цельностью.

Архитектура не выпячивает себя, переносит акцент с внешних эффектов на экспозицию внутри. В приглушенном свете вдоль круглящейся стены приказы, карты, сводки Совинформбюро и фотографии, фотографии, фотографии... Старые, черно-белые, не очень четкие. Тех, о ком удалось собрать информацию. Или о тех, кому повезло выжить. Чаще всего имена, воинское звание. Редко когда комсомольский билет, или письмо от родных, или ложка с нацарапанным именем.

Имена читаешь, как эпос. Но вместо древних греков имена людей из разных мест огромной страны. Разных национальностей. Разного возраста. Общий знаменатель - место смерти. "Погиб на Марухском перевале". "Погиб на Клухорском перевале". В августе 1942-го. В сентябре 1942-го. В ноябре 1942-го. Зимой 1942-го. Именно здесь понимаешь, как важно имя. Потому что имя - чуть ли не единственное, что остается от нас.

Среди фото и документов есть очень короткое письмо карандашом. Оно начинается просто: "Здравствуй, Родина!". И дальше шесть строк карандашом: "Мы пишем с Марухского перевала. Нас осталось пятеро. Махмедов, Андрионов, лейтенант Толкачев, Абрамов и Рухадзе. Наступают немцы. Мы готовы помереть за Родину. Смерть фашистским гадам! (...) стрелковый полк. 5 сентября 1942 года".

Экспозиция старается вспомнить всех поименно. Хотя бы тех немногих из 400 тысяч, чьи имена сохранились. И в этом тоже интонация "оттепели", которая заново открывала непреходящую ценность каждой человеческой жизни. Музей стал местом памяти не только в метафорическом, а буквальном смысле.

Кстати

Интонацию скорби точно передала композитор Каролина Газзаева, которой Лариса Гергиева, руководитель филиала Мариинского театра во Владикавказе, предложила написать музыку на стихи Назира Хубиева и Халимат Байрамуковой, поэтов из Карачаево-Черкесии. Вокальный цикл "Марухский лед" из четырех песен на музыку Газзаевой прозвучал во время открытия инсталляции "Цветы". Исполняли его Михаил Павлов и Анастасия Ивакина, певцы филиала Мариинского театра. Концертмейстер - Яна Огневская.

Прямая речь

Лариса Гергиева, художественный руководитель филиала Мариинского театра во Владикавказе:

- Для меня Отечественная война связана с воспоминаниями об отце. Он попал на фронт в 1941 году молоденьким лейтенантом сразу после окончания военного училища во Владикавказе. О войне отец не любил рассказывать. Знаю, что его рота была оставлена взрывать Аксайский мост, чтобы задержать наступление немцев на Ростов-на-Дону. Позже я читала о взрыве этого моста в статье в "Красной звезде". Вся рота полегла. Отец был контужен, его вытащили разведчики-пластуны, которые на него наткнулись. Он выжил, к счастью.

Поэтому, увидев экспозицию Музея-памятника защитникам перевалов Кавказа, не могла сдержать слез. Тут удивительные материалы, письма. Среди защитников перевалов люди разных национальностей. Все чувствовали себя частицей одной страны. Это дорогого стоит!

Не менее важны произведения о тех событиях, созданные современным художественным языком. Когда возникла идея проекта "Цветы", я обратилась к Каролине Газзаевой. Она молодой, очень перспективный композитор. Училась в Москве, много работает. Сейчас пишет оперу на сюжет о нартах, предках осетин. Я попросила написать цикл на стихи поэтов Карачаево-Черкесии о событиях 1942-1943 годов. На мой взгляд, цикл удался. Надеюсь, он будет исполняться еще не раз. В частности, на вечере, посвященном памяти Исы Плиева, кавалериста, Героя Советского Союза, человека удивительной храбрости и скромности. Он тоже участвовал в обороне Кавказа.