Глава Рособрнадзора Анзор Музаев анонсировал изменение модели перехода школьников в десятый класс, которая, по его мнению, не отвечает современным требованиям: девятиклассникам часто выдают аттестаты, чтобы те ушли в колледж и «не портили картинку» в десятом классе. Впрочем, в надзорном ведомстве России произошли и продолжаются многочисленные изменения: утвердили единые программы обучения по всем предметам и одинаковые для всех учебники, ввели патриотические и идеологические элементы, выпустили новое пособие по истории (хоть и начали сразу менять в нем не понравившийся чеченским политикам кусок). Как это повлияло на учеников и педагогов и что на самом деле происходит в учебных заведениях России, «Ленте.ру» рассказали учителя, школьники и их родители.

«"Для галочки" стало повсеместным понятием»

Дмитрий Казаков, учитель истории и обществознания в Нижегородской области:

Одна из главных проблем школ — нехватка кадров, это есть практически везде. Я больше всего общаюсь с сельскими учреждениями. Там самые дефицитные — это учителя математики, русского и английского языков. У школ, конечно, есть свои способы решения кадровых проблем. Где-то математику и русский пятиклассникам-шестиклассникам преподают учителя начальных классов. В одной из школ, где я работал, английский взялся преподавать школьный психолог, который для этого прошел курсы переквалификации. В другой маленькой сельской школе английский вел учитель биологии.

Сейчас проблема дефицита учителей русского, английского и математики стала особенно острой. Преподаватели этих предметов не так зависимы, они вполне способны обеспечить себя таким же доходом, как и в школе (а то и более высоким), с помощью репетиторства. На подготовку к ЕГЭ, ОГЭ высокий спрос. Конечно, для самого учителя это не лучший вариант. Ведь кроме заработка школа — еще и определенная атмосфера, ученики и так далее.

Но часто молодые педагоги приходят в школу и, видя безобразие, которое там творится с точки зрения соблюдения трудовых прав, загруженности, бесполезной работы, бюрократии, — уходят.

И представьте: ты сидишь в огромном классе, у тебя куча бюрократической работы, тебя постоянно треплют и говорят, что ты должен участвовать в том-то и том-то. Приходится общаться с родителями, а этому вообще никто не учит. Ты самостоятельно пытаешься выстраивать с ними какие-то отношения. А родители — разные. Сейчас ситуация в обществе нехорошая, все живут в напряжении, любое неосторожное слово может вызвать вспышку агрессии.

Людей ведь не учат, как правильно отстаивать свои права, это считается плохой, неудобной темой. У нас граждане обычно права качают. Со своей стороны государство многое для этого делает. Например, в начале учебного года в регионах модно проводить губернаторские родительские собрания. И какой-нибудь местный министр образования на таком мероприятии рассказывает, как должны работать учителя, что должны делать. Родители, насмотревшись и наслушавшись, не понимая ситуацию, естественно, начинают эти права качать. Таким образом любой министр и чиновник снимает с себя ответственность за то, что творится у нас в образовании. А на все претензии отвечает, извините за выражение, что это все «рукожопые учителя», которые ничего не умеют, — с них и спрашивайте.

Столкнувшись со всем этим, выпускники вузов не идут в школы, ведь такие же деньги можно заработать и в другом месте, но при этом потратить меньше нервов. Профессия педагога очень энерго- и эмоционально затратна. Не зря утверждается, что оптимальная нагрузка должна быть 18 часов в неделю. Эти нормы существовали еще в Советском Союзе. Есть международные исследования, которые показывают, что учителю целесообразно для большей отдачи и профилактики выгорания вести такое-то количество уроков ежедневно. После 25 лет работы рекомендуется либо уменьшить преподавательскую нагрузку, либо уйти на пенсию по выслуге лет. А у нас наоборот — человек получает выслугу и еще больше начинает работать.

Изначально система образования была выстроена под экономическую модель, сложившуюся в Советском Союзе. Появилась новая Россия, к 2000-м годам запустилась модель рыночной экономики и прочее. Школа всему этому не соответствовала. Ее начали усиленно интегрировать в рыночные отношения. Выстроена система реализации различных бизнес-проектов через школы.

Это помогает зарабатывать чиновникам, околочиновникам и приближенным к ним людям. Например, государство выделяет средства на воспитание патриотизма в виде различных грантов. И какая-то организация получает эти средства. Так как такие организации обычно связаны с образовательными чиновниками, сверху на школу начинают спускаться приказы: нужно поучаствовать вот в таком мероприятии и в таком, все сфотографировать и прислать подробный отчет. Школа все выполняет. Организация отчитывается.

Причем тематика мероприятий зависит от актуальной политической ситуации. Сейчас тренд на патриотизм, школы должны организовывать определенного рода акции, встречи, концерты, лекции.

Набор опций, с помощью которого на образовании можно зарабатывать, довольно большой. Есть норматив о том, что учителя каждые три года должны определенное количество часов проходить курсы повышения квалификации. Сейчас появилась куча частных фирм, близких к руководству образованием, специализирующихся на этих услугах. Близких — потому что просто так лицензию не получишь. Курсы — это некие сайты, на которых ты должен выполнять определенные задания. Причем параллельно основной работе. Стандартный курс — это 170 часов за две недели. Понятно, что, работая, смотреть лекции невозможно. Поэтому во время трансляции на устройстве убирается звук, чтобы технически было зафиксировано присутствие. А педагог в это время ведет урок. После окончания лекционного курса слушатель проходит тестирование, подсмотрев ответы в интернете.

Отказаться от таких курсов учителю сложно. У администрации школы сразу же начнутся проблемы, так как они не смогли заставить сотрудников. Соответственно, у педагога будут проблемы с администрацией.

Есть такая фраза: учитель учит не словами, а своим делом и поступками. Это важно. Когда в школе все делается для галочки, в детях закрепляется, что нужна видимость, а не реальные знания. К сожалению, эти установки уже давно сидят в нашем обществе и очень крепко живут.

Простите меня, мои коллеги, я по себе это тоже чувствую: окончил вуз и сейчас спустя годы работы в школе понимаю, что там ничему не научили. Да и сам я не особо учился, так было можно. Главное — вовремя сдать зачет и экзамен. И так везде.

«Для галочки» стало повсеместным понятием. Из-за этого возникают проблемы с качеством специалистов во всех сферах. Как это решить? Трудно сказать, сейчас одним махом не исправить. Нужно полностью менять подходы к образованию, менять коммерческую составляющую. Образование должно быть общественным благом. То есть необходимо максимально изжить капитализацию этого дела. Как получится в рамках рыночных отношений это сделать — не знаю.

«Некоторые предметы вообще не преподаются»

Виктория Александрова, мать девятиклассницы, Иркутск:

В этом году нашей школе исполнится 60 лет. Она небольшая, рассчитана на 700 детей, но учатся там в две смены 1600 ребят. У дочери сейчас ежедневно по шесть-семь уроков, даже в субботу. У нас только начальную школу перевели на пятидневку, да и то недавно.

Что можно сказать про школу? Вроде бы стараются, класс у дочери сплоченный, ходят куда-то коллективно. А что касается знаний — недодают, хотя по полной с детей требуют. То есть школа сегодня больше оценивает, а учат в основном родители. Но это мое личное мнение. Когда старший учился, в 9-11 классах брали репетиторов по русскому, математике, химии, биологии. Сейчас дочь занимается с репетиторами по русскому, математике.

Но самое главное — по некоторым предметам вообще нет учителей. Если в Иркутске еще более-менее, то в деревнях в области — ужас. Дальний родственник из деревни отправил сына, окончившего четвертый класс, учиться в Иркутск, в Суворовское военное училище. Оно у нас здесь недавно открылось. И не потому, что они фанаты военной службы. Мальчик будет жить отдельно от родителей в казарме, чтобы получить нормальное образование. В школе в деревне учителей не остается. Пожилые уходят на пенсию, а замены им нет. Некоторые предметы вообще не преподаются.

В нашей школе в Иркутске тоже в прошлом году не было учителя химии, полгода вела предмет биологичка. А потом нашли выход из положения. Пригласили преподавать бывшего выпускника, на тот момент студента ИГУ химического факультета. Это бывший одноклассник моего сына. Сейчас мальчик защитился, получил диплом бакалавра и поступил в магистратуру. Но в школе преподавать остался. Не знаю, как ему удается совмещать.

Школы переполнены, зачем несколько одиннадцатых классов, когда можно оставить один? Мороки меньше. То ли это от безденежья пошло — родители боятся, что на бюджет дети не поступят в вузы, так как мест мало. А после школы многие хорошие колледжи на нормальные специальности тоже принимают платно. Но средств у семей на качественное образование нет, народ беднеет.

«Пропаганду стараются свести к минимуму»

Карина, ученица 11 класса, Москва:

У нас в школе интересно, но очень сложно. Лично мне трудно из-за большой нагрузки — и школьной, и внешкольной. Из дома ухожу в 7:30, прихожу в 17:00. После этого у меня либо по английскому репетитор, либо по физике, затем — подготовка домашнего задания и прочее. Репетитор — не потому, что с программой не справляюсь, а чтобы лучше понимать предмет.

От учителя, конечно, многое зависит в школе. Он может объяснить все понятным и доступным языком. А может начертить 20 тысяч различных формул из Бауманки и сказать: «Вы их не знали раньше, но вот теперь узнали. Завтра контрольная».

У нас учитель алгебры такой, что до всего приходится доходить самому. Но в каком-то плане это интересно, развивает самостоятельность, он нас готовит к университетской жизни. Но не к ЕГЭ. Мы до сих пор не знаем, как правильно оформлять работу, а говорят, что эти формальности тоже важны.

Бывают две стратегии обучения: когда ориентируются на сильных, но тогда даже сильным сложно, при этом слабые где-то там в самом низу болтаются. А второе — это дают понять, что есть вот такой-то уровень. Тогда слабым вольно-невольно приходится становиться сильными — так, кстати, у нас по алгебре было.

Я училась в нескольких школах, и разница чувствуется. Есть школы, где буквально чуть ли не пьют на задних партах. Причем это не дворовые школы, а лучшие в районе. А есть школы, где вы решаете математические задания из заключительного этапа Всероссийской олимпиады.

Также из разряда обязательного — «Разговоры о важном». Но там учителя подбирают реально полезные темы. Допустим, мне как рядовому школьнику неинтересно отмечать 30-летие Центральной избирательной комиссии. Мне не очень хочется голосовать за Винни-Пуха или Золушку. Мне в классе интереснее послушать про то, как написать итоговое сочинение. Педагоги это прекрасно понимают и стараются как-то лавировать.

«С одной стороны — недостроены, с другой — переконтролированы»

Даниил Александров, профессор ВШЭ в Санкт-Петербурге, заведующий лабораторией социологии образования:

Российская школа очень страдает от жесткого управления всей системой образования, в которой попытки государственного контроля постоянно нарастают. В 1990-е годы было время гуляй-поля, вузы и школы могли делать почти все, что хотели. Им мало давали денег и за ними не очень следили. Затем это стало с боем упорядочиваться, и от принципа «берите свободы, сколько можете» все пошло в направлении тотального надзора.

Давно доказано, что единственный способ работы с разнородным контингентом учащихся — введение вариативности обучения, причем не между школами, а внутри нее. Когда в скандинавском социализме создавали универсальные школы, в которых должны были учиться вместе дети богатых и бедных, то вводили вариативность обучения в старших и средних классах. В этой системе дети выбирают, какие предметы им изучать и на каком уровне их изучать — базовом или продвинутом. Так же устроена и американская школа — ученик сам может выбрать либо простую математику для обыденной жизни, либо университетский курс алгебры и матанализа.

У нас же все школы должны работать по единым образовательным стандартам: все предметы во всех школах от Калининграда до Камчатки должны преподаваться одинаково для всех. Вариативность в российской системе — это в лучшем случае разделение на гуманитарное и математическое направления. Школьник просто попадает на один из школьных эскалаторов, который его куда-то везет без возможности реального выбора.

У школ сегодня в этой жесткой системе просто нет возможностей для маневра, даже если бы они хотели; любой шаг в сторону чреват неприятностями для школ. Еще одна важная проблема — бесконечные тесты и проверки с федеральным статусом: ЕГЭ, ОГЭ, Всероссийские проверочные работы (ВПР — прим. «Ленты.ру») и прочее.

На фоне стандартизации и бесконечного проверочного контроля остро встает проблема детей с разного рода трудностями в обучении. Есть аутистичные дети, есть гиперактивные, есть дети-инофоны, для которых русский язык неродной, есть дети из трудных семей и с трудностями в обучении. Мы же этими стандартными проверочными работами стрижем всех под одну гребенку.

Инофонов становится больше, но это вовсе не обязательно дети мигрантов; часто эти дети из Дагестана, Тывы и других регионов, переехавшие в центральную Россию. В некоторых национальных субъектах России сегодня формируется другая проблема — там в школах плохо учат русскому языку. Как говорили мне директора школ, дети иностранцев-мигрантов — меньшая проблема, чем дети из некоторых регионов России, имеющие российское гражданство. При этом правительство принимает постановления с фокусом на детей иностранных граждан, потому что из управленческих центров не видны реальные проблемы школ или видны с запозданием на годы.

У нас и ЕГЭ, который я считаю лучшей образовательной инновацией России в качестве механизма поступления в вузы, превратился в инструмент оценки школ. ЕГЭ прекрасен тем, что с его помощью талантливые и мотивированные дети из отдаленных регионов имеют прекрасный шанс для мобильности. Но нельзя этот экзамен использовать как способ оценки эффективности школ.

Сравнение эффективности школ должно быть построено с учетом того, какие силы школа вкладывает в подготовку учеников. Нельзя сравнивать школы просто по результатам ВПР; измерять успехи надо на фоне образовательных ресурсов и общей семейной ситуации детей.

Начальство прямо и косвенно поощряет школы с высокими образовательными результатами и ругает или как-то наказывает так называемые ШНОРы — школы с низкими образовательными результатами. Но ведь часто эти ШНОРы вкладывают в детей гораздо больше усилий, чем престижные учреждения. В элитные школы собираются дети, которые получают от своих семей так много, что на этом фоне усилия школ могут быть минимальными.

Кроме того, сейчас проверочные работы и ЕГЭ пытаются использовать и для идеологического контроля школьного образования. Мы видим, как в этом году меняется содержание экзамена, например, по обществознанию — в сторону усиления новых идеологических тенденций. Это значит, что какие-то вопросы из подготовки к ЕГЭ выпадают, какие-то появляются.

И дело не столько в том, что в школе идет идеологическая работа (ведь патриотическое воспитание детей есть во всех странах), сколько в использовании проверочных работ с этой целью и резких сменах их содержания. Шатание, когда чуть что-то в стране произошло, тут же меняется учебный план в образовательных учреждениях и наполнение экзаменов, — неправильно. У нас любят говорить про традиционные ценности, консерватизм. Но ведь сейчас наблюдается не консерватизм, а свистопляска. Сегодня подали сигнал — школа пляшет направо. Завтра посигналят — школа должна плясать налево. Это очень плохо.

Следующая важная проблема — нехватка кадров в школах. Дело не только в маленьких зарплатах, но еще и в низком социальном статусе педагогов. Надо понимать, что статус — вовсе не синоним дохода. В Советском Союзе все знали, что мясник — человек богатый, а учитель — человек бедный. Но у мясника статус был низкий, а у учителя — очень высокий. В моей любимой работе великого британского социолога Голдторпа показано, что в Британии у священников англиканской церкви и учителей статус выше, чем у банкиров и финансовых менеджеров, то есть людей гораздо более богатых. Общество уважает представителей этих профессий, так как все понимают, что они выполняют важную социальную функцию.

Если сравнить социальный статус профессий в России, а мы проводили такой анализ, окажется, что у нас на самом верху находится категория, называющаяся «начальник, директор». А в самом низу — воспитатель детского сада. То есть воспитатель детского сада котируется наравне с безработным или уборщиком. Это катастрофично для будущего, потому что воспитатели детского сада так же, как и учителя начальных школ, — люди, которые создают потенциал нации, обучая детей с нежного возраста.

В российском обществе принято считать, что идти в учителя — не очень удачная судьба. Откуда же при таких установках возьмутся новые кадры? И одним повышением зарплаты проблемы не решаются.

В последнее время школа стала предметом массового осуждения со стороны образованной публики. Повсеместно молодые родители в социальных сетях рассказывают, как плохо в школах, растет желание семей перевести детей на домашнее обучение и тому подобное. Я наблюдаю за этим внимательно. Но как исследователь начинаю думать, что это — не отражение ухудшающейся реальности, а своего рода дискурсивная мода: школу принято ругать. Этому много причин, в том числе — смещенная политическая активность. Критиковать иные институции сегодня — чревато болезненными последствиями, но жаловаться на то, что испортили школу, — безопасное дело. В сложившейся ситуации родители чувствуют власть над школой.

Ситуация, когда школа всегда права, а дети и родители всегда не правы, — плохая. Так было когда-то раньше, и это неправильно. Но и новая тенденция, в которой учителя и школьные администраторы боятся что-то сказать поперек детям и родителям, — другая крайность.

Наши исследования показывают, что в престижных гимназиях детская травля фиксируется чаще, чем в обычных школах. Возможно, кривые школьно-родительские отношения — одна из причин. Учитель опасается объяснять высокостатусным родителям, что их сын травил кого-то. Проще замести сор под ковер, вдруг само рассосется?

Не хватает не только учителей, но и самих школ. Многие города растут, меняется распределение населения внутри агломераций, появляются новые районы. Также в разных районах города может быть разная рождаемость. Практически во всех крупных городах — Петербурге, Новосибирске, Екатеринбурге, Самаре и других — сегодня наблюдается катастрофический дефицит школ. В новых районах школы переполнены, дети занимаются в две смены. Но даже при этом часто расчетная вместимость школ на две смены меньше количества ребят, которые там учатся.

В одном из новых районов Петербурга родители подали в суд на управление образования из-за того, что дети занимаются в ужасных условиях. Суд сказал, что ничего неправильного в этом нет, поскольку все требования по росту учебных мест чиновниками выполняются. Есть утвержденный перспективный план по увеличению количества учебных мест, и ничего страшного, что новые школы строятся с какой-то задержкой.

Получается, что, с одной стороны, школы недостроены, недофинансированы, а с другой — переконтролированы. Это реальная ситуация в образовании, по моим наблюдениям, и в последние годы она становится заметно хуже.