«Из подпола начали доставать золото — в слитках». Истории одного подмосковного поселка про обыски, клады, расстрелы и детей

Правительственные дачи — это не только Рублевка. В Подмосковье хватает поселков, где в советские годы находились дачи элиты, а жизнь была беззаботной и почти райской до тех пор, пока к вам или к соседям не приходили с обыском. Елена Бчемян, родившаяся в 1948 году в одном из таких стародачных мест, в Малаховке, рассказала «Мосленте», как была понятой при обыске в доме директора потребительской кооперации, а ее мама ночью перед приездом сотрудников ОБХСС прятала под собачьей будкой соседский клад. Ниже — монолог Елены.

Про обыск у соседей-ювелиров

Чтобы было понятно, сразу объясню, что в послевоенные годы, в 1950-х -1960-х, Малаховка была еврейско-русским поселком. Еврейского населения был очень большой процент: профессура, историки, артисты. В такой среде мы жили. Некоторые соседи были и вовсе экзотичными — отец семейства старообрядцев из соседнего дома, огромный дядя Ваня с окладистой бородой, работал швейцаром в «Национале», стоял там на входе.

С другой стороны жили очень известные ювелиры Неменовы. Я была тогда ребенком, но отлично помню их огромный дом. Мы, конечно, туда не допускались — они жили обособленно и очень богато.

«Сталина я видел три раза». 92-летний москвич — об арестах 1930-х, демонстрациях 1940-х и сносах 1950-х

Был год 1955-1956. В какой-то момент днем к нам пришли очень своеобразные люди. Папа был на работе, так что они попросили маму пойти к соседям в качестве понятой, чтобы при ней произвести обыск. Мама не стала меня оставлять одну, и я пошла с ней.

Для ребенка все это было очень страшно и непонятно. Там было очень много такого, чего я до этого в жизни не видела.

В доме было огромное количество золотых вещей, главным образом украшений. Такие интерьеры потом я видела только во дворцах: на стенах не бумажные, а тканевые обои, и этой же тканью обтянуты диван и роскошные кресла. Мама у меня была домохозяйкой, папа — электриком на заводе. Конечно, я ничего подобного не видела и даже не предполагала, что такое может быть. Я прижалась к маме, а она стояла в оцепенении и даже пошевелиться боялась.

Доставали и описывали все эти сокровища довольно долго. Хозяин с женой и детьми стояли тут же. Я с какого-то момента смотрела только на игрушки, потому что никогда не видела кукол такой потрясающей красоты.

Про клад под собачьей будкой

Когда все это завершилось, я вспомнила, что предыдущей ночью мама не спала. У нас во дворе в большой будке жила овчарка. Кто-то приходил, мама выскочила во двор, они отодвинули эту будку, вырыли яму и что-то туда сложили. Потом все заровняли и вернули будку на место.

Как я понимаю, Неменовы знали, что к ним придут, и часть вещей спрятали у нас. Так что на обыске мама боялась, что все это на нас перекинется: имущество конфискуют и вышлют неизвестно куда.

Неменовых потом выселили, конфисковали шикарную дачу. Ее поделили на две части, и на каждой половине там стала жить семья с детьми.

Бывшие хозяева потом приезжали. Опять ночью — собака очень лаяла, мама вышла. Потом пришла, руки трясутся, и говорит папе: «Ну все, забрали наконец-то». Что это был за клад и кто его забрал — не знаю. У нас точно ничего не осталось.

Про золото в слитках

Следующая история была еще интереснее. Жили мы на пересечении Февральской и Республиканской улиц. Неподалеку была потребительская кооперация, ПОСПО. Можно было платить взносы и получать вещи, которые не продавались тогда в обычных магазинах или были дефицитом: покрывала, кастрюли — всякое такое, домашнее.

Мама, хоть после моего рождения официально и не работала, деньги зарабатывать умела. В том числе перепродавала эти кооперативные вещи из ПОСПО. Папа с утра до ночи пропадал на работе, приносил зарплату, а мама строила дом. Жили мы в холодном сарае, который отапливался буржуйкой, так что на зиму меня отдавали к соседке-бабушке.

И однажды мы с мамой пошли к ее знакомой —жене директора ПОСПО, на ту сторону, к летнему кинотеатру. Это была женщина просто потрясающей красоты, до сих пор ее помню. Она была невероятная — ухоженная, стройная, каблуки, волосы затянуты в пучок. Помню, я в свои восемь лет смотрела на нее как на кинозвезду, как если бы актриса к нам приехала.

И так совпало, что в тот самый момент, когда мы пришли, арестовывали ее мужа. Опять при нас был обыск, маму попросили быть понятой и еще соседей пригласили.

Тут я уж совсем онемела. Вскрывали подушки и вытряхивали оттуда деньги, а подушек было очень много.

Дом тоже оказался богатым — камин, роскошные часы, следователи и здесь описывали множество золотых украшений. Но больше всего меня потрясли именно деньги. Я их до этого видела, конечно, когда папа зарплату приносил, но в таком количестве... Вспарывали и вытряхивали подушки, диваны, и отовсюду доставали деньги. Их было столько... Просто море денег!

Мама тоже была в шоке. Похоже, она, как и я, даже не предполагала, что такое может быть. Потом вскрыли подпол и оттуда стали доставать золото, причем не только в украшениях, но и в слитках. Я за маму ухватилась и повторяла: «Мама, откуда столько денег? Мама, откуда столько денег?» А она мне: «Молчи, молчи».

«Драк не было никогда». Чистые пруды 1960-х в воспоминаниях московского старожила

Все это пересчитывали и описывали часов пять. Потом опечатали, мама расписалась, и мы пошли домой. Мама плакала по дороге.

Как я теперь понимаю, арест и обыск проводили сотрудники ОБХСС (Отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности в системе МВД СССР, существовал с 1937 года — прим. «Мосленты»). Помню, как мама потом папе рассказывала, что этого директора ПОСПО расстреляли сразу за огромное количество хищений. Что стало с его красавицей-женой — не знаю.

Про обустройство в Малаховке

Как наша семья оказалась в Малаховке — отдельная история. Во время войны папа вывез маму из Польши. Рядом с Малаховкой, в Томилино, у него был брат, который разрешил у него пожить. Но этот брат был товарищ разгульный и стал к маме приставать. Произошла ссора, родители собрались и уехали. Договорились со знакомыми владельцами участка в Малаховке, что они нам отдают часть участка, а за это моя семья строит общий дом, половина будет наша, а половина — их. Какие-то деньги у родителей были, я помню ковры, мотоцикл.

Так что родители приехали на пустой участок, поставили сарайчик с буржуйкой. Обили его изнутри привезенными из Германии коврами, чтобы хоть какое-то тепло было. Папа устроился на завод, а мама поначалу в «Заготзерно» мешки тягала.

Все деньги, какие были, родители вкладывали в строительство. Мама сама вывозила землю, когда рыли фундамент, в других работах помогала даже несмотря на то, что была уже беременна. Потому что папа, помогая рабочим, сломал ребро и на месяц слег. В таких условиях появилась я.

Мама все время строила. Брала тачку — и вперед, возить песок для цемента. У нее было три класса образования. И каким образом она смогла этот дом поднять, я со своим высшим образованием не понимаю. Откуда что бралось? Один из новых соседей, поселившихся в доме Неменовых, оказался злобным и на маму все время писал доносы. Постоянно приезжали проверки, и надо было за каждую досочку отчитываться — предъявлять квитанции. Если квитанции не было, все сразу конфисковывали — с этим было очень строго. И до тех пор, пока дом наш не сожгли, все эти бумаги у мамы хранились начиная с 1946 года — отлично их помню.

Про стародачное место

В детстве я этого не знала, а теперь понимаю, что наша Малаховка — это стародачное подмосковное место. Сейчас, последние лет семь, она входит в городской округ Люберцы. Уже в начале 1900-х, до революции, здесь был популярный дачный поселок, в котором отдыхал Шаляпин с семьей, приезжал Есенин. Маяковский познакомился тут с Лилей Брик.

В советские годы здесь было много дач для элиты. С одной стороны от нас жил профессор истории с семьей, ювелиры Неменовы, а дальше был дом доктора Дымова.

Все дети его до смерти боялись, потому что узнали, что он лор. Рассказывали друг другу, что если горло заболит, тебя к нему отведут, и доктор Дымов что-то у тебя во рту вырежет. Так что боялись его панически.

Дома такого плана, как у него, давали от государства. Я когда познакомилась с его внучкой, побывала внутри и помню, что дом произвел на меня сильное впечатление. У Дымова был свой кабинет с кожаной мебелью — такую обстановку можно представить по старым фильмам. В столовой стоял огромный стол, за который все семейство в определенное время садилось есть. Все было прекрасно сервировано, с белыми кружевными салфетками. Была женщина из прислуги, которая подавала блюда и потом убирала посуду. А потом приходили пациенты.

Про дачу Менжинского

Отлично помню еще один соседний участок — просто огромный. Одна его часть была лесопарковой, с белками и ежами, земляникой, малиной и ежевикой, — там ты оказывался как в настоящей чаще. А вторая часть была облагорожена. Помню сирень всех цветов — от белой до сине-фиолетовой сорта «Черная ночь». Сад был роскошный, с огромными деревьями, с яблонями всех сортов. И были два дома, один — «господский», а другой — для прислуги и охраны.

Нам говорили, что это дача Менжинского (революционер, преемник Дзержинского во главе ОГПУ (1926-1934), нарком финансов РСФСР (1918), писатель — прим. «Мосленты»).

Основной дом был одноэтажный, с камином посредине и паркетом как во дворце. Когда я уже была взрослой, мама присматривала за этим домом, ей за это платили. Когда она его открывала, мы ходили туда, чтобы просто посмотреть. Роскошь и комфорт поражали. То, что сейчас естественно для всех, — туалет и ванная с горячей водой в загородном доме — для нас было как чудо.

Про детский интернационал

Заборы были не глухие и высокие, как сейчас, а обычный штакетник. Калитки и дома не запирались, воров не было, соседей мы всех знали, они нас тоже. Ночью собак на участках выпускали, а днем они были на привязи. И дети бегали везде — перелезали через забор или забирались на территорию, отломив одну штакетину. И просто играли, и яблоки воровали, понятное дело.

У всех были потрясающие сады, проходишь мимо дворов, а оттуда идет дух — вишневый, яблочный. Варенье варили в здоровенных медных тазах, и все дети знали, когда к кому в гости идти — на сливовое варенье, на вишневое.

К сожалению, когда ввели налог на фруктовые деревья, родители все сады вырубили. Денег у людей не было, чтобы платить за деревья.

Если взрослые между собой держали дистанцию (все-таки мои родители были из рабочих), то дети бегали все одной гурьбой человек в 15-20. Особенно летом, когда приезжали дачники, улицы были забиты детьми. Все вместе дрались, мирились и играли. Детьми мы не придавали никакого значения, кто еврей, а кто русский. Это потом, когда они стали уезжать в 1967 году, мы все устраивали проводы, плакали и горевали. Мои друзья и подруги в эмиграцию не хотели, но вместе с семьями ехали в Израиль по воле родителей.

Про свадьбы и коров в парке

Школа у нас была первая в России с совместным обучением мальчиков и девочек. Выступать в наш прекрасный летний театр до революции приезжали Шаляпин и Раневская, приезжал со спектаклями МХАТ, а при мне на его сцене можно было видеть советских эстрадных артистов.

В парке, где мы играли в казаки-разбойники, среди берез паслись коровы. За нашим домом было озеро, где поначалу плавали утки и гуси со всей Малаховки. Но когда Хрущев ввел налог на домашнюю птицу, все они пошли под нож, потому что никто не хотел платить. Тогда озеро стало детским, мы там плавали и очень весело резвились.

«Речка затапливала половину территории завода». Послевоенная Преображенка в воспоминаниях старожила

Когда на Февральской или на Республиканской была свадьба, собиралась вся округа. Родители приходили с детьми, там были ряженые, гармонист. Взрослые выпивали, но не напивались, и очень было весело, все много пели. На улице стояли столы с самоварами, которые топили шишками и раздували сапогом. Гости сидели рядами и пели на всю Малаховку.