Подросток — «дело» непростое. Подростки хотят признания со стороны сверстников, они (подростки) ведут себя так, будто знают всё, хотя им совершенно не хватает опыта. Они чувствуют себя и непобедимыми, и неуверенными одновременно. Некоторые подростки отлично учатся, но при этом бросают вызов авторитетам. Некоторые из них могут быть склонны к саморазрушению или разрушать «себе подобных».
Это очень нелегкий этап в жизни родителей и семьи в целом, когда приходится иметь дело с трудными подростками, и уж тем более сложно преподавателям, которые проводят целые дни напролёт в стенах учебных заведений с целой «кучей» таких сложных учеников, студентов, спортсменов и т. д.
Что можно сделать, столкнувшись с трудным подростком? В чём причина такого поведения? Сколько это будет длиться? Об этом и многом другом мы поговорили с Евгением Евгеньевичем Крашенинниковым, кандидатом психологических наук, доцентом кафедры психологии образования и педагогики факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова, старшим научным сотрудником лаборатории психологии детства и цифровой социализации Федерального научного центра психологических и междисциплинарных исследований, отцом пятерых детей.
Давайте начнем с возраста. Говорят, сейчас подростки — это уже лет с 10. Какой же возраст считается подростковым?
И первый же вопрос сразу непростой. И не потому, что дети развиваются в разном темпе. Дело в том, что нужно определиться с самим понятием «возраст». Возраст — это не про годы и не про миелинизацию нервных волокон. В психологии возраст — это новый этап жизни, когда психологические процессы начинают работать другим способом: человек запоминает по-иному, чем раньше, умозаключения выстраивает по другим законам, реагирует на те же ситуации новым способом. А вот переход на новый уровень зависит не столько от физиологии, а от социальной ситуации, в которой человек находится; от того, какие задачи решает; от того, как к нему относятся.
Обратили ли вы внимание, как называются дети разного возраста: дошкольник, младший школьник, старший школьник? Эта привязка к системе образования не случайна: от того, что ребёнок оказывается в новых условиях, у него начинает меняться и психология. А тогда вопрос простой: а если ребёнок пойдёт в школу не в 7 лет, а в 6 или в 8? Тогда у него и младший школьный возраст начнется в 6 или 8? Именно так. Но при условии, что в школе будет происходить что-то принципиально иное, чем в детском саду; если в школе будет не просто рисование палочек и выучивание орфограмм, а формирование новой деятельности – учебной, в которой ребенок должен будет ставить сам познавательные цели, находить пути решения задачи (а не подбирать правильную формулу из памяти), понимать, каким способом он решил задачу, а, значит, получать возможность применить этот способ в задаче с непохожими условиями. Если этого нет, и он только зазубривает наизусть определения частей речи и не интересные ни ему, ни учителю стихи о природе, то и в новый возраст он не переходит, хоть и вырастает уже из дошкольного костюмчика.
И с подростками схожая ситуация. Конечно, есть объективная физиологическая реальность – половое созревание, начинающееся у девочек раньше в среднем на пару лет. Но новый возраст наступает не потому, что появились новые внешние признаки, а потому что к человеку начинают по-новому относиться – видя внешние изменения, делающие его похожим на взрослого, от него закономерно ожидают взрослого поведения, которого как раз и нет. А отсюда и усиление конфликтных ситуаций. Формально подростковым считается возраст между начальной и старшей школой, то есть можно уже с 10–11 лет вести речь о младших подростках, и в 15–16 продолжать ещё говорить о подростках старших. А позднее уже — юноши и девушки; хотя регулярно на праздниках «Последнего звонка» я вижу, как здоровый парень-выпускник под два метра говорит: «Мы, дети, хотим сказать спасибо…» Да у него самого, возможно, уже дети…
Трудный подросток — он для всех разный, если так можно выразиться. Для семьи, где царит спокойствие, где придерживаются строгих правил и прочего, трудный подросток тот, который, например, решил покрасить волосы в красный цвет. Для родителей «сорвиголова» будет совершенно не принципиально, какого цвета волосы у их чада, решил ли он проколоть себе нос и сделать татуировку (с одним требованием, чтобы она была временная). Для третьих родителей трудный подросток — это тот, который всё время спорит, не помогает по дому, всё забывает. Так какой же он — трудный подросток?
Очень интересное наблюдение! И за ним стоит глубокая мысль, что «трудность» подростка имеет две стороны. Первая – та, на которую обычно обращают внимание, когда трудным оказывается подросток с точки зрения родителей, если его поведение не совпадает с их ожиданиями. Он носит нелепые широкие штаны! (А не нелепые узкие, как мы в его возрасте). Он красит волосы в зелёный цвет! (А не набриолинивает их, как дедушка в школьные годы). Он слушает рэп! Это же вообще невозможно!! (А не «Девочка сегодня в баре» Юрия Лозы, «Бухгалтер, милый мой бухгалтер» и «А я люблю военных красивых, здоровенных» группы «Комбинация» или хотя бы «Ленин, партия, комсомол»). А когда семья открыта новому («А вдруг рэп – тоже интересно? А вдруг я там найду нечто своё, близкое?»), когда поиск воспринимается как добавление в жизнь интересного, когда мелочи не становятся принципиальными, то и подросток не будет трудным. А вот вторая сторона глубже: подросток всегда трудный для самого себя. Он меняется, и это неожиданно. Ну вот представьте, что вы, взрослые люди, вдруг неожиданно стали бы быстро меняться: у вас увеличился бы резко рост, структура тела, ваш голос за год изменил бы тембр, вам вдруг стало совершенно неинтересно то, чем вы жили много лет – и не потому что вы нечто переосмыслили или переоценили, а непонятно почему – просто так; вас перестали бы интересовать те, с кем вы общались годами до этого, а те, кто вам интересен, с вами общаться не хотят. И, повторюсь, это всё происходит очень быстро и необоснованно, непонятно почему. Было бы вам комфортно? Подозреваю, что не очень.
Но ведь тогда возникает и самый главный вопрос: а кто я? Мы можем описать себя через свои вкусы, пристрастия, через круг общения, через умения: я весёлый человек, любящий кёрлинг, филателию и вышивание крестиком, общающийся с Максом и Ринатом, слушающий «Алису» и «Нирвану». И вдруг всё это оказывается глубоко неинтересным, а иногда даже и странным: как это всё я мог носить, слушать и любить? Но, если это всё не часть меня, то кто же я? Никто? Пустое место, в которое можно положить что угодно?
Это тот, вопрос, из которого рождается личность. Но вопрос, искать ответ, на который трудно, а иногда и мучительно.
Сколько вообще может длиться эта подростковая «трудность»?
Вот эта настоящая «трудность» длится до тех пор, пока подросток не найдёт себя, то есть ответит на вопрос, что для него действительно ценно в жизни. Как вы, наверное, догадываетесь, многие остаются подростками навсегда. И когда родитель-подросток: с бородой, лысиной, двумя высшими образованиями в бэкграунде и выпивающий двести пятьдесят одним глотком – сам не может понять, зачем он эти образования получил и бороду отрастил, то сталкиваясь со своим чадом, он будет видеть себя в зеркале. И в зеркале он будет не причёсанный-прилизанный, а только что проснувшийся, мутный, смутный, настоящий – а это зрелище не всегда радостное, и иногда хочется такое изображение с зеркала стереть. И родитель начинает «воспитывать» подростка, чтобы «отражение» стало глаже; и тогда трудно становится всем.
Запас терпения, конечно, у всех разный — как и прочность нервной системы. И часто это совершенно не зависит от того, понимает ли родитель, что с его подростком вот прямо сейчас происходят гормональные изменения, ребёнку самому непросто. Как родителю возможно «гасить» в себе желания, когда уже совершенно нет сил терпеть, наорать на подростка, не дай бог выгнать его из дома?
Здесь совет очень простой: помнить свою молодость. В этом отношении наибольшую опасность для подростка представляют те родители, которые с полутора лет сами завязывали шнурки, в пять лет прочитали Достоевского, в одиннадцать просыпались под гимн физкультурников, а из представителей противоположного пола заглядывались только на Людмилу Зыкину или Луи де Фюнеса, да и то перед пенсией. Для них несовпадение с их жизненной линией выглядит крушением всех идеалов. Но чаще люди в подростковом возрасте пробовали курить (это те, кто не пробовал в начальной школе), не любили делать домашние задания по химии и черчению, смеялись над глупыми анекдотами («Приезжает муж из командировки, а в постели Чапаев и Брежнев»), играли в «козла-хозяина», пытались в медленном танце скользнуть рукой несколько ниже, чем принято в котильоне, часами слушали «бу-бу-бу, джвз-джвз» в наушниках, грелись зимой в подъездах портвейном, отстреливали монстров в игровой приставке, дерзили родителям и учителям и не задумывались, в каком институте будут готовиться приносить пользу страждущему человечеству. И ведь ничего – из дома их не выгнали; выросли, семьи завели и на работе их уважают.
Повспоминайте вместе с детьми школьные годы, посмейтесь вместе над проделками и проказами тех времён, вздохните «это ж надо, какой я был раздолбай» – и как-то топать ногами расхочется; и из дома пойдёте вместе – в ближайший магазин за лимонадом.
А действительно ли сам подросток всегда понимает, что ему сейчас, в такой буре гормональных всплесков, непросто? Он же живёт в моменте, если так можно сказать, не думая о последствиях.
Как раз взрослый меньше задумывается о своём внутреннем мире, реже анализирует «а почему я такой, а вдруг проблемы не на работе и семье, а во мне». Подросток переживает свои изменения и о них думает (и про это никогда не расскажет). А вот про «жизнь в моменте» сказано очень точно. У подростка (особенно в младшем подростковом возрасте) ещё не сформирована такая интеллектуальная способность, как планирование. При хороших условиях она появляется только годам к 14 — но хорошие условия очень у немногих. Планирование — изменение своей деятельности здесь и сейчас, чтобы нечто произошло в будущем, но при этом гарантии, что оно произойдёт, нет. Я хочу поступит в Физтех, поэтому перестаю вечерами гулять с друзьями во дворе, стираю все аккаунты в социальных сетях и занимаюсь усиленно в школе, дома и с репетитором, при этом понимая, что проходной балл на интересующем меня факультете 300. Вот на такое планирование способен редкий подросток; не потому, что воли нет, а потому что будущего для него пока ещё не существует, он продолжает жить днём сегодняшним. И поэтому давить на совесть, пугать тем, что не поступит через пять лет в институт и из-за этого пойдёт в менее привлекательные места коллективного взаимодействия, просто бессмысленно. Да и вспомним опять себя: многие ли в шестом классе, знали точно, куда направят свои стопы после школы? Да и в девятом классе тоже…
Ситуация выходит из-под контроля — это когда происходит что? Например, понятное дело, если подросток стал возвращаться домой поздно, пьяный или странный — здесь вряд ли помогут одни лишь задушевные разговоры с родителями. В каких ситуациях стоит обращаться к психологам (или, может, ещё к каким врачам)?
Когда ситуация вышла из-под контроля, то уже поздно. Это как в медицине: можно дождаться, когда человек заболеет, и потом пичкать его лекарствами, ставить горчичники и поить малиной. А можно заниматься профилактикой, чтобы болезнь не началась: пить витамины, делать прививки, закаливаться, повышать иммунитет.
Страшно, когда подросток уже подсел на наркотики; и, понятно, что родители будут обращаться ко всем специалистам, каких найдут. И никаких советов здесь дать нельзя.
Но действовать всегда надо до того, как что-то произошло. А для этого надо, в первую очередь, интересоваться жизнью ребёнка. Надо знать, какую музыку он любит; надо понимать, что если на нём красно-зелёный шарф, то счёт, с каким разгромили в Кубке «Локомотив», существенен; нужно интересоваться личной жизнью его друзей — да просто разговаривать надо с ним почаще!
А для этого мы должны быть детям интересны. И речь не о том, что надо перед его приходом залезть в Википедию, чтобы узнать несколько новых открытий британских генетиков, а потом быстро пролистать томик Бараынского, чтобы зачитать наизусть четверостишие за ужином.
Интересны мы должны быть тем, что в нас есть настоящего, главного. Ведь за что-то нас ценят на работе — значит, мы умные, способные люди; ведь любят нас друзья — значит, мы хорошие и интересные для общения. Но ребёнок-то этого не видит! Он не видит уважения коллег и доверия друзей. А сам о себе не будешь же рассказывать: вот я какой умный, а тут меня ещё и начальник похвалил, а дядя Ферапонт за советом обратился… И поэтому муж должен постоянно рассказывать дома детям, какая у них талантливая мать, а жена восторгаться его успехами на работе. И в дом должны приходить друзья родителей, чтобы дети видели, что их родители — интересные, успешные, привлекательные люди. А иначе с чего бы вдруг нужно обращать внимание на их советы?
Вообще, если при каждом разговоре с подростком кажется, что он всё понял, он обещает стараться быть не таким «колючим», но по факту в его поведении ничего не меняется — что делать?
Ждать. Подростковый возраст с его трудностями может начаться внезапно; но утешает то, что он так же внезапно завершается. Сын или дочь поехали на две недели на дачу; вернулись — и всё! — другие люди.
Насколько вообще родителям стоит «лезть в душу» к своему подростку? Здесь такая тонкая грань между тем, как бы не упустить что-то важное, и тем, чтобы не превратиться в надоедливую «мамашку». И вообще, выстраивать доверительные отношения с ребёнком лучше не по факту кризиса, а с самых, так сказать, пелёнок?
«Лезть» вообще никуда не надо; а вот разговаривать по душам очень полезно. Но для этого подросток должен родителям доверять. Однажды я наблюдал картину, как мама моего одноклассника доверительно с ним разговорилась на кухне за чаем. И в какой-то момент, улыбаясь спросила: «Ну ты ж иногда, наверное, можешь матерком сказануть?» И, он, чуть смущаясь, ответил: «Ну да, бывает иногда…» И она тут же взвилась: мол, да как ты можешь! Что интересно: она явно не пыталась его «раскрутить»; она действительно разговаривала искренне, но, столкнувшись с тем, что для неё было за запретной чертой, не сдержалась. Ну и станет после этого подросток рассказывать матери о своих переживаниях?
Все разговоры надо вести не напрямую, исподволь. Лучше всего начинать рассказывать о своей личной жизни в школьные годы: о переживаниях, страданиях, ляпах. И рассказывать не ему, а другому собеседнику, чтобы не возникла мысль, будто вы пытаетесь подростку что-то внушить, навязать. И, конечно, вы абсолютно правы, что это доверие надо формировать в самом раннем детстве. Но достигается оно не за счёт душевных разговоров, а за счёт создания в семье понятного, безопасного, логичного пространства. У нас есть правила, которые мы выполняем, потому что они делают жизнь удобнее (и это удобство реально заметное). У нас есть режим, потому что с ним жить лучше (и ребёнок ожидает режимных моментов, так как, вовремя почистив зубы, он успевает послушать сказку перед сном). У нас есть традиции, которые не случайны (и ты сам рождаешь новые). Тогда семейные взаимоотношения становятся такой же привычной данностью как законы физики: я не могу подпрыгнуть до потолка, потому что это невозможно; я не могу прийти домой поздно, не предупредив – а как иначе-то?
У нас очень многие дети растут в неполных семьях. Насколько в кризисе подросткового возраста имеет значение о том, говорит ли с ребёнком родитель того же пола, что и ребёнок? И как вообще, например, маме-одиночке, разговаривать с трудным сыном-подростком? Или отцу-одиночке с дочерью-бунтаркой?
Важно понимать, что гендерная статистика, как и любая иная, рассказывает лишь о том, как чаще всего происходит, но не о том, что иначе невозможно. Ну конечно, папа чаще разговаривает с сыном, а мама с дочерью. Но при этом наверняка и среди нашего окружения мы знаем случаи, когда у дочери более близкие отношения с отцом, а у сына с матерью. Можно вести себя, как Тамара Васильевна из «Пяти вечеров», предъявлявшая претензии к поведению девушки своего племянника Славика и стращая его письмами Маркса А можно как Алиса Витальевна, тётя Костика из «Покровских ворот», которая отвечала на звонки девушек, записывала их телефоны или рассказывала им, что он уехал в экспедицию на несколько месяцев.
Какой ваш совет, как нужно общаться с подростком, чтобы потом не было «травм с детства»?
Представьте, что ребёнок — ваш друг; и поступайте так, как в этой ситуации поступили бы по отношению к другу.