Москва кабацкая: не требуйте долива после отстоя
В том мире обманутых надежд особое место занимал треугольник от Старосадского переулка до Маросейки с бульварами. По всем его сторонам находились пивные — одни из излюбленных негустой столичной интеллигенцией.
Полуподвальная забегаловка в Старосадском, что не доходя до Исторической библиотеки (куда я шел все пять лет университетской жизни, но ни разу так и не дошел), — самая знаменитая среди журналистов, востоковедов и даже работников ЦК КПСС.
— Кружек не было, потому многие носили с собой сложенные бумажные пакеты из-под молока, — вспоминает генерал-лейтенант ФСБ Александр Михайлов. — Там, в подвале, куда я ходил капитаном, а потом майором, человек с таким пакетом никого не удивлял. Сушки надевали на все пальцы — по пять штук: в одной руке пакет, в другой — баранки, словно перстни. Иногда покупали кильки: брали за хвост, кусали посередине...
Здесь редко матерились. Зато можно было услышать полушепотом рассказанные истории военных переводчиков, прошедших Анголу и Мозамбик: бывшие студенты Института стран Азии и Африки никогда не забывали про место встречи. Чинные дяди в хороших костюмах из спецраспределителя в ГУМе и в пыжиковых шапках со Старой площади спокойно выслушивали студентов журфака МГУ, горевших желанием все в стране переделать. А наряды милиции делали вид, что не замечают тайком разливающейся водки.
А еще в Старосадском не разбавляли пиво, благодарные завсегдатаи редко требовали долива после отстоя пены, хозяйка же имела свой честно заработанный полтинник в день. (Не подумайте, что пятьдесят копеек, если грузчик здесь только на таре из-под водки и портвейна имел суточный червонец). Здесь никогда не было драк и не играли в «кружку», стараясь попасть в нее двугривенным с пяти метров. Здесь не допивались до чертиков, а перебравших не бросали друзья. Продавцы ближайших винных знали постоянных клиентов в лицо и отпускали без очереди, а также до и после работы магазина. А хозяйка, впрочем, как и всюду, наливала в долг. И не помню, чтобы кто-то ее обманул.
Следующий угол гипотенузы — на бульварах, у трамвайной остановки, перед Чистыми прудами. В крохотной комнатушке было не так изысканно и шумнее. Лучшие места находились не за столом, а на низком и широком подоконнике. Но зато именно здесь хозяева негромко пускали через динамики французские диски Высоцкого, что ценились дороже золота. И стихал гомон, и суровели менты, но не докапывались. «Протопи ты мне баньку по-белому» — плавал в дыму сорванный голос, и ни разу никто не крикнул, не перебил, не засмеялся. А вот слезу уронить могли.
— Ну а третий, третий угол? — конечно же, спросите вы.
Да бросьте, отвечу я. В пивной под названием «Железный занавес», металлическими воротами смотревшей на Маросейку, ничего интересного не было. Кроме мордобоя. И хороший человек туда не ходил. А ходил в пельменную — знаменитую стекляшку на бульварах. Но эта история, малята, уже не про пиво. Отнюдь.
