История деревни живет с ее обитателями. Когда те разъезжаются в города, умирают, пропадают в лесах, части этой истории также бесследно исчезают. Или не совсем бесследно? Фотографу Екатерине Соловьевой, которая исследует заброшенные русские деревни, удалось возродить память о жителях целого района — все благодаря откопанным в опустевших избах пленкам. «Лента.ру» публикует первую часть фотоархива и связанных с ним историй.

Пленки из брошенных домов

Эти пленки из заброшенных деревенских домов мне удалось найти благодаря работе в одном из самых интересных мест в нашей стране. Терем Асташово в Чухломском районе Костромской области у многих на слуху — единственный в России восстановленный из руин деревянный дом богатого крестьянина уже три года работает как частный музей-гостиница. Его воссоздание заняло десять лет кропотливой работы историков, реставраторов, строителей, волонтеров. Когда терем заработал, у его команды появилось больше времени на полевые изыскания экспонатов для музея и будущих выставок.

Я принимала участие в нескольких экспедициях — мы исследовали малонаселенные деревни, опрашивали старожилов, собирали письма, фотографии и другие предметы памяти прошлого. Найденные артефакты бережно реставрируются, документы изучаются музейными работниками, а затем занимают место в интерьерах дома. В таких походах порой случаются удивительные находки.

За три последних рабочих визита, с марта по август 2021 года, я совершенно случайно нашла в заброшенных деревенских домах четыре фотоархива. Три — на пленках и один на стеклянных довоенных пластинах.

«Лента.ру» представляет первую часть этой находки — фотографии с пленочных архивов. Больше снимков появится в следующем материале

Совега

Совега — некогда оживленное скопление деревень в самом дальнем северо-западном углу Костромской области. Отсюда видны огни газопровода в соседней Вологодской области, но попасть в Совегу можно только по тайным болотистым тропам, а на машине — в объезд через Солигалич, и только по зимнику.

На холмах Совеги еще до начала шестидесятых годов стояло несколько десятков мельниц, сюда летали вертолеты и самолеты малой авиации, работали леспромхоз, колхозные школа, интернат, детсады, столовые. Сейчас этот анклав из тринадцати деревень опустел. Молодежь уехала в города, в деревнях постоянно проживают лишь 50 человек, все — предпенсионного или пенсионного возраста. Ведут свое хозяйство, кто-то еще держит коров, у одного жителя есть лошадь. Собирают грибы, ягоды, продают урожай в города. Деревенские занимаются творческой самодеятельностью, ставят спектакли, проводят утренники, на которые приезжают родственники из Солигалича и Костромы.

Музей Совеги в Прокошеве, пожалуй, самый трогательный и теплый из всех деревенских музеев, что я видела. Среди экспонатов — бережно собранные свидетельства жизни местных, потрепанные ученические тетрадки с сочинениями о родном крае, акт позапрошлого века о разделе земли, рукописный словарь диалектизмов со словечками вроде «хруна» и «песьяк» (названия болезней) и, конечно же, фотографии. В них, в этих желтых, гнутых и ломаных карточках — история заповедного, окруженного лесами и болотами, практически островного края.

Так и оказалось. Римма Чистякова, друг терема Асташово и бывшая глава поселения, указала мне на дом с провалившейся крышей. Преподаватель физики и рисования, ветеран, прошедший всю войну, Александр Филаретович Дудин много лет снимал жизнь совеган.

— Посмотри, там на повети, если залезешь, может что-то и найдешь. Фотографировал-то он много.

Такие брошенные дома я уже видела тысячу раз — снятые полы, комнаты без дверей. Я залезла в поветь, и там, посреди старых сапог, бутылок и лекарств нашла чехол от фотоаппарата «Зоркий». Рядом — фотореле и одна мутная пленка. Потянула, из вороха соломы показалась еще одна. Я в этот момент даже разволновалась. На пленке были старики, пионеры в галстуках, какой-то субботник или сход. 70-е годы.

Я переворошила всю поветь. Нашла 17 пленок, пакетики с реактивами, коробки от пленок, письма. Когда вылезла из дома, натолкнулась на местную.

— Что это вы там делаете?— Знаете, кажется, я только что спасла кусочек истории Совеги.

Через два месяца снимки были оцифрованы, и совегане собрались, чтобы опознать людей на фотографиях. Архив также отправили дочери его владельца, она сейчас живет в Санкт-Петербурге. Она помнит, что пленок было гораздо больше, но где они, увы, не знает: «Наверное, выкинули!» Люди, к сожалению, больше не воспринимают пленку как носитель информации. Тем не менее она очень обрадовалась моей находке.

Позже я приехала в Совегу снова. Мы посидели с Риммой за компьютером, исследовали оставшиеся снимки. Римма выступала моим проводником в мир мертвых: «Смотри, этого задавила лошадь, а этот утонул молодым. Здесь Василий, вишь, как одет — в тулуп, это потому что он городской стал с недавних пор и важный. На свадьбу приехал».

Римма затопила печь, принесла парного молока с дойки и спросила меня:

— А ты в Лихотинке не была еще?

Лихотинка

Это почти полностью опустевшая деревня. Не брошенным остался только один дом, да и в том живут только летом. Я пробралась через заросли крапивы в большую избу с выбитыми окнами и обнаружила лишь пустые интерьеры. Отсюда давно вынесено все представляющее ценность: мебель, посуда, даже содраны деревянные вешалки. На повети я нашла бачок для проявки снимков. Обыскала поветь — пусто, только сено и вилы. Пленка дожидалась меня на чердаке. Размотанная, грязная, в паутине и птичьем помете. Посмотрела на свет — лошади, босые дети, застолья, ватники, ушанки. Жизнь!

Я отнесла пленку Римме. Она рассказала мне все про лихотинского фотографа — Пашка, Вахрушев Павел Михайлович, снимал на «Смену 8М» и пару раз одалживал «Агат» у своего учителя Дудина. Пашка был сыном учительницы и воспитательницы Александры Евгеньевны, только никого из них уже нет в живых.

Когда оказываешься в опустевшей деревне, кажется, что и не было тут никакой жизни вовсе — люди уходят, память о них тает. Но моменты их жизни, куски воспоминаний остаются на пленке — оттуда их просто так не сотрешь.