«Террористическая группа саратовских художников». Как расстреливали за компанию, сажали за полупьяные мечты, изымали в пользу государства кальсоны

Голицын рассказывает во время презентации о судьбах 11 человек, живших в Саратове в тридцатые годы, а ты сидишь и киваешь, узнавая в этих историях нынешнюю реальность.

Фёдор Корнеев, художник, бывший преподаватель Боголюбовского училища, владелец своей собственной, частной рисовальной школы на Малой Казачьей улице (теперь это улица Яблочкова). Он принял революцию – понимал, что с этой властью надо договариваться. Предлагал даже открыть в Саратове музей, в котором разместятся портреты революционных деятелей, события революции, запечатленные на холстах. Музея не случилось, но свой «одобрямс» художник получил. Его частную школу национализировали чисто номинально. Первые пару лет она стояла на бюджете Саргубоно, но позже Корнеев зарабатывал на содержание школы сам, беря деньги за обучение со своих учеников. Учебное заведение было прямым конкурентом Боголюбовки.

Алексей Голицын. Фото Анна Мухина

В 1929-м году с комсомольским задором Корнеева стали травить его бывшие ученики. Сначала ему ставили в упрек отсутствие политических дисциплин в школе, потом, когда Корнеев их ввел, их слабость. Бывшие ученики называли рисование обнаженной натуры порнографией, а натурщиц – проститутками. В реальности комсомольцев бесило то, что маститый художник зарабатывает сам. Вокруг никому нельзя, а ему почему-то можно.

В доносах пишут, что школа содержалась «в шкурных интересах», «имела лицо далеко не советское». Ученики его, несмотря на молодость «свободно владеют старым буржуазным языком, но полетически совершенно неграмотны». «Корнеев готовил работников не для советской общественности а морочил всем голову». (орфография и пунктуация доноса сохранены автором книги).

Корнеев был арестован в октябре 1929 года. Его жена Ольга, не выдержав потрясения, умерла от инсульта через две недели после ареста мужа. Перед смертью успела раздать друзьям семьи все ценные вещи, оставшиеся после разгрома школы (школьное имущество описали и растащили). «Однако чекисты считали конфискованными в свою пользу буквально все предметы, имевшие отношение к Корнееву, включая солонки и запонки, - пишет Голицын. – Поэтому во время обысков по квартирам помощников Корнеева были изъяты постельные принадлежности, одежда, посуда, деньги и многочисленные бытовые предметы, которые, на взгляд оперов, не могли принадлежать простым обывателям. Впрочем, у Лаптева изъяли и «кальсоны военного образца».

Всё связано со всем. Это фразу повторяешь внутри себя каждый раз, когда натыкаешься на что-то знакомое в действиях силовиков. Или на какие-то нити, связывающие прошлое с настоящим. Тогда чекистам нужны были кальсоны, сейчас они оставляют себе ноутбуки, изъятые у журналистов. В пользу государства, но, может быть, кто-то пользуется. Вряд ли ведь и кальсоны остались на складе улик.

Корнеев дружил с Виктором Борисовым Мусатовым и с Гектором Баракки. Сейчас Игоря Сорокина, человека, который фактически в одиночку пытается вытащить из руин дом, в котором Баракки жил, с тем же комсомольским задором травят в саратовском Facebook.

Фото Анна Мухина

«Собственно, у нее не было никаких шансов выжить в «прекрасном новом мире», - пишет о школе Корнеева старший научный сотрудник музея им. Радищева Галина Беляева в статье, предваряющей книгу. – Рано или поздно она должна была попасть в поле зрения «компетентных органов» - по доносу ли обиженного ученика или недовольного соседа; по причине ли расположения в самом центре города у всех на виду – или просто потому, что в не отличавшейся широтой и разнообразием культурной среде города она осталась одна и как таковая не могла не привлекать внимания».

«Как знакомо, как знакомо…» – невольно думаешь ты, сидя в том же городе спустя почти столетие.

На картинах Корнеева – виды Саратова, причал и лодка-гулянка, которая в те годы вряд ли носила такое название, но была.Угадываются знакомые, классические «гуляночные» обводы, живорыбный садок – совсем как у гулянки Татьяны, которая живет во дворе дома Гектора Баракки. Только у этой, нарисованной, вместо мотора – парус.

Всё связано со всем.

Карикатурист Франц Весели – человек с невероятной судьбой. Если бы не приезд в Саратов, ждала бы его, наверное, долгая и счастливая жизнь, заслуженная в коммунизме слава. Но, увы.

Фото Анна Мухина

Его помнят и знают в Ярославле – в музее хранили его работы, несмотря на приказ их уничтожить. Не описывали, не вносили в список, передавали из рук в руки, сохраняя память о карикатуристе, признавшем Советский Союз своей новой родиной.

В Ярославле Весели оказался, когда попал в плен во время Первой мировой.Уроженец Будапешта, выпускник Венской художественной школы, он настолько проникся идеями коммунизма, что после революции решил, что его место в России. Он выучил язык, женился на русской женщине, даже заимел себе отчество: стал Францем Игнатьевичем. В Ярославле работал в редакциях, рисовал злые и едкие карикатуры против капиталистов, буржуазии, эмигрантов. Голицын во время презентации назвал его «цепным псом режима», настолько истово он исповедовал коммунизм. Придраться к нему можно было только за его нерусское происхождение.

В Саратов он перебрался в 1935-м, работал в газете «Коммунист», а в 1938 его в Саратове и арестовали – за компанию с главным редактором газеты. И расстреляли. Тоже, надо полагать, «за компанию».

Ничто не убережет вас от государственной карательной машины, ничто. Если она вас зацепила, не помогут ни искренняя вера в идеалы государства, ни искреннее ему служение. Ни тогда не помогало, не помогает и сейчас.

- Но при этом, нет никаких понятных схем, - разводит руками Алексей Голицын. – Жизнь всегда сложнее. Нельзя по фабуле дела предсказать его результат, исход.

Фото Анна Мухина

У другого карикатуриста, Юрия Зубова, судьба сложилась несколько иначе. Он, его товарищ художник Фёдор Русецкий и их общий коллега, фельетонист Кузьма Черепанов были осуждены все вместе в 1935 году. За организацию сборищ и участии в контрреволюционных обсуждениях политических вопросов. Якобы Зубов сотоварищи распространяли слухи о том, что советское правительство искусственно создало голод в Нижнем Поволжье, советская печать нагло лжет о плохих материальных условиях рабочих в капиталистических странах, советское правительство желает начать войну, т.к. иначе революцию в капиталистических странах не вызвать. Зубов не отрицал, что собрания художников были. Но никаких контрреволюционных речей они не вели, а собирались «по 3-4, а иногда по 5-6 человек, преследуя только цели пьянства». Многих, собственно, и сгубила болтовня «по пьяной лавочке».

По словам Голицына, творческим людям было нестерпимо держать в себе свои воззрения, а особо осторожные писали «куда надо», поскольку рано или поздно пошли бы по этапу за недоносительство.

В отличие от Франца Весели, Зубов с Русецким, можно сказать, отделались лёгким испугом. В процессе работы над книгой нашелся семейный архив Юрия Зубова, где есть его фотографии из Волголага. Там заключенные сколотили «джаз-оркестр зверей» и выступали в масках животных, которые склеивали из подручного материала. Конец тридцатых, атмосфера всеобщего страха, тревожный чемоданчик, разговоры полушёпотом. А заключенные в Волгалаге играют джаз!

История за историей открывают нам непростую жизнь саратовской творческой интеллигенции. Полупьяные мечтатели обсуждают, как убегут из Союза через афганскую границу; бывший офицер торгового флота, уставший от ежедневных поездок в холодных дребезжащих трамваях на Увек и обратно, в сердцах срывается на всю это власть; в редакциях обсуждают «эльтонский» чай – пустой, голодный чай, что становится поводом к заведению дела о контрреволюционной пропаганде; старый человек пишет открытку в издательство «Детгиз» о том, что Тургенев хорош, а в Союзе не осталось хороших писателей, потому что вокруг царит сталинская диктатура, переходит улицу и бросает открытку в почтовый ящик на стене обкома. Потом они исчезают. И восстановить их историю, найти затерявшиеся следы можно далеко не всегда. И всегда эти следы находятся совершенно случайно. Потому что всё связано со всем.

Фото Анна Мухина

Для Алексея Голицына всё началось с мемуаров одного не слишком известного и, как говорит сам Голицын, не слишком талантливого саратовского писателя. Воспоминания под названием «Страшные годы. Пережитое» были опубликованы несколько лет назад в журнале «Волга», а также публиковалисьв проекте «История репрессий»на сайте «Свободных новостей». Голицын, готовя материал к первой публикации, вдруг понял, что не знает имен тех писателей, поэтов, художников, которые постоянно упоминал в своих воспоминаниях автор.

- Вот они выпивают у Крытого, вот идут по той же самой, знакомой нам улице Советской к Волге, - рассказывал он во время презентации книги. – Узнаваемые места и совершенно неизвестные мне фамилии.

Как главный редактор, Алексей обязан был проверить факты, установить, кто все эти люди. Он понял, что они вышли из литературного, художественного пространства не по своей воле. Кто-то был сослан, кто-то расстрелян, кто-то предпочел эскапизм, внутреннюю эмиграцию, кто-то «залез в норку» и жил там тихо-тихо.

Фото Анна Мухина

Восемь лет провел Голицын в пыльных архивах с фотоаппаратом, а иногда только с тетрадкой и карандашом - далеко не все уголовные дела разрешали отснять. Разбирая каракули следователей и доносчиков, показания «преступников», без какой-то надежды на то, что труд этот выльется во что-то вещественное. Он работал как сыщик, по крупицам собирая информацию о людях, о которых почти никто не знал, восстанавливая их биографии, очищая их историю от наслоений лжи. Просто из чувства долга перед людьми, которые жили, творили, просто потому, что Голицын думал – ведь не напрасно же они это делали.

- Иногда хотелось всё бросить, все эти бесконечные уголовные дела, весь этот ужас, который разворачивался передо мной страница за страницей, - признается Голицын. – Но и бросить это всё я не мог.

Ложь первого уровня – это ложь человека, который написал «куда надо» из каких-то личных побуждений. Ложь второго уровня – ложь следователя, у которого был свой интерес. Там, где «стучали» на одиночку, следователь «докручивал» дело до группового преступления, вовлекая в «преступный» круг как можно больше приятелей и знакомых подследственного. Так, к примеру, на свет появлялась антисоветская террористическая группа художников, планировавшая взорвать машину Сталина.

Была, по признанию Голицына, еще и ложь третьего уровня. Когда пошла волна реабилитаций и те, кто писал доносы, оговаривал, начали рассказывать, что они этого не делали, не слышали, не знали, что ничего не подписывали. И из этой лжи было важно достать реальную историю людей и их дел.

- И тут стали происходить неожиданные вещи, - вспоминает Алексей. - Я, сидя в этой теме плотно несколько лет, полагал, что моя точка зрения на эти вещи единственно верная. Что я один всё верно понял. И тут выходит Галин текст.

Галина Беляева, старший научный сотрудник Радищевского музея, рассматривает эти истории в контексте конструирования памяти. По ее словам, история и память – материи тонкие, эфемерные, которые живут параллельно нам, не формируются каким-то одним человеком или институтом. В этом смысле, художники – счастливая профессия. Память о них хранят музеи.

- Музей и в России – структуры государственные, а, значит, мы имеем дело с государственным контролем памяти, - заметила она.

Серди тех одиннадцати художников, о которых написал Алексей Голицын, только два имени не были известны искусствоведам Саратова – это карикатуристы Юрий Зубов и Франц Весели.

- Интересно было смотреть, чьими руками формировалась память о том или ином человеке, как это происходило, - объясняла Галина Беляева. – Детали биографии многих художников, которые были нам ранее неизвестны, проясняет работа Алексея Голицына. То есть, хранителем памяти об этих людях оказались те, кто стремился этих людей уничтожить.

Галина Беляева

Беляева заметила, что книга Голицына – потрясающий источник сведений для исследователей самых разных областей жизни. Например, по книге можно проследить эволюцию карательной системы. То, за что в 33-м году давали три года, в 38-м уже расстреливали.

Из сотрудничества Алексея Голицына с музеем Радищева родилась идея возвращенных имён. Осенью прошлого года музей провел выставку работ всех тех художников, карикатуристов, скульпторов, о которых в своей книге рассказывает Алексей. И он там был, по собственному признанию, самым заинтересованным зрителем.

- Видеть работы людей, чью биографию ты собирал по крупицам, особенно, если это работы 30-х годов – это, скажу я вам, такой удар по психике, - признавался он во время презентации.

Книга вышла благодаря, в том числе, и Фонду президентских грантов, который выделил деньги на подготовку и публикацию книги. Но информации, которую собрал Алексей Голицын, намного больше. Все факты биографий, уголовные дела, протоколы допросов, работы, фотографии исчезнувших из истории Саратова людей Алексей публикует на сайте.