Против лома нет приема, или "Угодило зернышко промеж двух жерновов"

В декабре 2023-го — 50 лет, как на Западе начали печатание "Архипелага ГУЛАГа". Примерно тогда же – точнее, в феврале 1974-го, с высылки — начинается действие обозреваемой книги — которую я во всей полноте прочитал только сейчас, через четверть века после первой публикации на Родине (а вы читали?). Итак, А.Солженицын. "Угодило зернышко промеж двух жерновов". Я отношусь к поколению, которое статью "Литературный власовец" прочитало раньше, чем хотя бы строчку, написанную героем сего "фельетона". Чуть позже, в конце семидесятых-начале восьмидесятых, когда передавали друг другу "там-" и "самиздат", все знали: особо осторожничать надо с Солженицыным (а многие за него и вовсе не брались), КГБ именно его вещи отслеживает, потому что ("сведущие люди" приводили объяснение) его фонд всякое нехорошее в Стране Советов финансирует. И очень долго имя — под строгим запретом. Даже когда перестройка наступила. Гумилева печатают, "Мы" и "Собачье сердце" публикуют, а его — и называть вслух нельзя. Фото: yablor.ru. 1 января 1988 года придумали лидеры США и СССР: обратиться к народу наперекрест, Горбачев — к американцам, Рейган — к советским гражданам. И вот в новогодней речи американского президента — цитата из Солженицына, но безымянная, а имя не произносится. А спустя год всего — понеслось: открываю первый номер "Невы" (январь 1989-го) и обалдеваю: Виктор Конецкий, в рассказе "Париж без праздника", перепечатывает письмо Солженицына к съезду советских писателей. Тогда, в 89-м, в самый разгар гласности, я работал в журнале "Смена" — иллюстрированный, цветной орган ЦК ВЛКСМ, 35 копеек, разовый тираж, на минуточку, 2.500.000 экземпляров (два с половиной, Карл, миллиона!). Помнится до сих пор: с каждым днем открывались тогда новые двери. В номере за август 89-го на обложке (!) наш бестрепетный орган ЦК комсомола печтатает двух голых (!) дам, на диком пляже. Ну, как голых. Талия видна, изгиб бедра и часть груди. Но без одежи, да. Говорят, в Одессе на Привозе и на других черных рынках страны обложка эта перепродавалась за три, пять, а то десять рублей. И в сентябре 89-гохорошо помню разговоры в коридорах: у Солженицына в декабре юбилей, и мы дадим его портрет НА ОБЛОЖКУ! На обложку?! Солженицына?! Сверстали. О! А! Я помню тот "кавер", по силе воздействия куда превосходящий обнаженку: сидит автор, на природе, на сваленном дереве, в рубашке с карманами, похожей на френч. А внутри статья — пересказ своими словами (как это сейчас видно) "Бодался теленок с дубом". А ведь к тому времени официально ни одной строчки в перестроечной Москве не опубликовано; "Новый мир" вроде хочет, да автор поставил условие, что первым должен идти "Архипелаг", а это ох как властям и редакции стремно! И само Политбюро собирается обсуждать: можно ли печатать? Обложку с Александром Исаевичем все в секретариат ходят разглядывать, потом главный редактор куда-то едет, возвращается, говорит: "Да, статья пойдет, но на обложку С. ставить пока не будем". Вот такие образованские муравьиные ходы. Сейчас "Смена" выложила весь свой архив в Сеть. Тот самый номер (17-й за 89-й) передо мной, там если не все, то многое в советской печати — впервые. Заметка Валеры Гуриновича о благотворительной столовой (В СССР? Благотворительная столовая? Серьезно?) Там эссе Андрюши Кучерова о дефиците табака: "Пять неглубоких затяжек". Статья (чуть не впервые) о финской войне 1940 года. Заметка Сергея Микулика о молодом вратаре "Спартака" Станиславе Черчесове. Там мой большой очерк "Горим" о работе пожарных — тоже впервые со всей откровенностью и проблемами. Рассказ Роберта Шекли. И детективный роман с продолжением про журналиста Флетча. И огромный очерк про Солженицына. А фото не на обложке, но внутри. И почти одновременно, начиная с сентябрьского номера 1989-го, в "Новом мире" запускают "Архипелаг". А потом весь 1990 год проходит под светом Солженицына: "Новый мир" из номера в номер публикует весной "В круге первом", а осенью — "Раковый корпус". А в 1991-м печатает — "Бодался теленок с дубом". Как сейчас помню: летняя августовская ночь, неделя до путча; отпуск, щелястая самодельная веранда старой родительской дачи. Светает, а я не могу оторваться, читаю тот самый "Бодался…" А потом путч, "мы летим в другую страну", и наступивший 92-й год все в жизни меняет. Становится неважно, кто что напечатал, прочел, поделился, подумал. Весь народ в новых капиталистическихусловиях бросился выживать. И продолжение "Теленка" — "Зернышко" — которое впервые публикуется на Родине все в том же "Новом мире" в 1998 году — хорошо если один из ста былых читателей "Н.М." прочитывает. Фото: lib.rin.ru И вот теперь — когда все давно отпылало и застыло, а три четверти имен, некогда горячих, благополучно забыты — читаю в "Зернышке", как все выглядело с другого берега. Хроники двадцатилетнего изгнания, с 1974-го по 1994-й. До чрезвычайности модный сейчас жанр "автофикшн" — конечно, именно этот жанр. Ясный, простой, свежий, прозрачный, наступательный стиль. Непримиримый к себе и другим тон — особенно к советской власти и западным пошлякам. Вот, для примера, страница 69-я (лето 1974-го): "…И тогда же, в конце лета, узналось про случай с рязанкой Светланой Шрамко – благодаря её редкой настойчивости прорвалось, а то ведь из Рязани и знать не дашь, всё глухо. Протестовала она против той самой отравы от завода искусственного волокна, которая невидимым сладковатым шлейфом травила целую полосу города, и меня тоже – в моём ближнем сквере и через форточку в квартире. Но я вот не протестовал, а она, беззвестная, беззащитная, – посмела! Как было мне теперь не подать ей помощи своим голосом? Послал письмо в "Нью-Йорк таймс". Там ещё долго перебирали, больше месяца не печатали – а когда и напечатали, так что? Помогло ли это Светлане хоть чуть? (Примечание: В 1991 узнал, письмо от нее: много мучили ее, много преследовали, а уцелела)". Мощное впечатление! И все повествование в том же духе: абсолютно неколебимый автор, полностью уверенный в себе и в своей Миссии (именно так, "миссия", конечно, с большой буквы в этом случае!) И ничто больше его не интересует! Ничего не нужно! Ни славы, ни денег! Ни комфорта, ни уюта! Есть только Бог и нравственный магнитный компас, указывающий направление! И Задача (опять-таки с большой буквы): теперь, когда прозвучал "Архипелаг" — бороться за права и добрую память зэков, живых и умученных, и — написать Книгу о Революции (снова не обойтись без прописных букв!). И это совершенно не авторская поза — потому что в позе стоять тысячу с лишним страниц — устанешь. Где-нибудь да сорвешься. А он нет. И одно обидно, что эта самая Книга ( "Красное колесо" ) , пятьдесят лет автором вынашиваемая и еще двадцать лет писанная, десять плотных и умных томов, прочитана — кем? Многими ли? Единицами! Фото: combook.ru. А даже если прочитана? Еще один сюжет из "Зернышка": написал автор брошюру для перестроечной "Комсомолки" — "Как нам обустроить Россию?" и вышла она тиражом 23.000.000; двадцать три миллиона — а много из его предложений применили тогда, в 91-м, когда советский строй приказал долго жить? Но это, конечно, не к автору претензия — к нам. Точнее, к властям нашим, для которых пророк и праведник — совершенно лишняя фигура, коль скоро они столь упорно мытьем (изгнанием) или катанием (невниманием) от него (от них) избавляются. В названии книги автор уподобляет себя зернышку в двух мельничных жерновах; один жернов — советский, а второй, — западный: масс-медиа, местная "образованщина", многочисленные эмигранты третьей волны и пошляки. Не знаю, насколько сильно второй, западный жернов, истолок автора — но вот первый, советский, сработал с Солженицыным наподобие лесопилки, внутрь который мужики засунули лом: хрустнула она, хрястнула, испустила длинный шлейф вонючего дыма да издохла.