Личная жизнь шпиона. Глава 25

(Продолжение. Начало здесь)

Глава 25

Орлов открыл дверь в квартиру своим ключом, он никогда не звонил, потому что тетя Лиза плохо слышала. Зажег свет в прихожей, скинул плащ и башмаки. Достав из-под ремня, положил на высокую полочку, до которой тетка не достает, пистолет, вторую снаряженную обойму, нож в кожаном чехле и латунный кастет. В своей комнате он скинул джинсы, пошел в ванную и принял душ.

Вскоре Орлов устроился за столом на кухне и ел котлеты, купленные в буфете, и вчерашнюю картошку, разогретую на сковородке. Тетя Лиза сидела через стол, глядела куда-то в сторону и ни о чем не спрашивала. Она знала, что Виктор работает в какой-то конторе, очень важной, где ловят жуликов и убийц, - но не в милиции. Она была старая и Орлову казалось, что она родилась старухой, никогда не была молодой. К плохому слуху еще и видела неважно, спина сгорбилась, а голова клонилась куда-то на бок. И еще большая доброкачественная опухоль, похожая на горб, выросла на правом плече.

Если посмотреть в теткины глаза, будет казаться, что они ничего не видят. Если о чем-то ясно и громко спросить, пожалуй, заволнуется и от волнения не поймет смысла вопроса. Но она не была развалиной, через день ходила в булочную за хлебом, возила на детских санках белье в прачечную, стирала вещи, свои и племянника, варила щи. У нее большая, по мнению самой тетки, пенсия: сорок пять рублей, недавно пятерку прибавили, с пенсии она каждый месяц платила за квартиру двенадцать рублей сорок пять копеек, и за свет.

Он выпил вторую стопку водки и спросил себя, чем тетка занимается дома целыми днями? Иногда она разговаривает с собой, телевизор она не видит, радио почти не слышит, хотя оно громко играет целыми днями: повторяют одни и те же новости и поет Кобзон. Еще по телефону говорит, ну, всего два-три раза в месяц, она номеров ничьих не знает, изредка сюда звонят племянницы. Стирает, щи варит, его ждет с работы… Захотелось сказать тетке что-то хорошее, какую-то новость или про погоду, но хороших новостей давно не было, а погода уже месяц не менялась. Он отодвинул пустую тарелку и спросил:

- Ну чего, как дела?

- А-а-а?

- Я спрашиваю, - Орлов возвысил голос, - спрашиваю, дела как?

- А-а-а, - тетка махнула рукой. – Какие у меня дела…

Вот и все общение, он поднялся и пошел в свою комнату, а тетка стала мыть посуду.

* * *

Орлов успел обосноваться на диване, когда позвонила подруга Рита Фомина, она сказала, что сегодня пятница и сам бог велел отдохнуть, прошедшая неделя была какая-то дикая, чудовищная. На «Интурист», где она работала старшим администратором, с понедельника свалилось месячная норма иностранцев. Поэтому надо срочно, прямо сейчас, отправляться в «Аист» и взять то немногое, что позволяет человеку скудный и убогий социалистический быт. Она уже начала одеваться и ждет его.

Орлов ответил, что уже выпил, и в этом состоянии не может сесть за руль, а такси в пятницу не поймаешь, а поймаешь ‒ водила не повезет даже за тройной счетчик. Рита ответила, что под хмельком он водит лучше, чем трезвый. Орлов не стал держать глухую оборону, - единственной женщиной, которой он не мог отказать, была Рита. Он ответил, что заедет через сорок минут и стал одеваться. Он надел джинсы и пиджак, во внутреннем кармане пистолет незаметен. Сказав тетке, что уезжает, надо запереть дверь и ушел.

Дорога заняла минут двадцать, он остановился возле подъезда Риты и дважды посигналил. Она выглянула в окно и быстро спустилась. Парни, курившие у подъезда, при ее появлении расступились. Рита, одетая в короткую искусственную шубку и высокие сапоги, закрывавшие колени, ходила как манекенщица, ставила ноги в линию и ни на кого не смотрела. Кто-то из парней присвистнул, другой захлопал в ладоши.

Она села на переднее сидение, чмокнула Орлова в щеку и сказала, что он настоящий рыцарь. Через полчаса они сидели в «Аисте», где Орлова в любое время ждал резервный столик. Рита была натуральной блондинкой с прямыми волосами ниже плеч и пышным бюстом, который она подчеркивала кофточками с вырезом и обтягивающими водолазками. Может быть, на Мерлин Монро она не тянула, но очень старалась. Рита была в новой ядовито-желтой кофточке и черной юбке.

Официант, принимая заказ, поглядывал в разрез кофты, на выпирающий бюст, который Рита вывалила на стол, что-то записал в блокнотике, нарочито медленно, будто вдруг грамоту позабыл. Он пропал, но моментально вернулся, принес водку в графинчике, бокал вина для дамы и тарелочку с финской колбасой и сыром, медленно расставил на столе закуску и выпивку. Пропал, появился и поменял пепельницу.

* * *

Разговор зашел об общих знакомых, которые подали документы на выезд в Израиль, прошло уже полгода, но ответа из ОВИРа не было, а на их звонки отвечали одним словом: ждите. Прошло еще три месяца, знакомые продали все, что можно было продать, включая кооперативную квартиру, и теперь теснились у родственников, где очередь в туалет ползет медленнее черепахи. В результате распродажи имущества была выручена весьма значительная сумма, но тут выяснилось, что за границу нельзя вывести ничего ценного.

- Я бы не поехала, - Рита не говорила, а шептала, а что шептала, можно понять по движению ее губ. - Чего я там забыла… В этой пустыне… Не дай бог…

- Тебя пока и не зовут. Если позовут, я не отпущу.

- Ну, перестань… У Миши я взяла три доски. Самые дорогие из его коллекции. Серебряные оклады с камнями, - шик. Он говорил – семнадцатый век. Но продать не может, боится, что заметут с деревяшками. И отправят на крайний север. Просил помочь. Короче, я отдала…

Рита замолчала, показала пять растопыренных пальцев и нолик. Значит, пятьдесят долларов. Если попадется иностранец с толстым кошельком, многие приезжие теперь спрашивают, нет ли на продажу икон, - пятьдесят потраченных долларов легко превратятся в пятьсот, а то и в семьсот долларов, а при Ритином обаянии, если наденет кофточку с вырезом до пупа, - в тысячу. Явился официант и, глядя лунатическим взглядом в разрез кофточки, спросил, можно ли принести закуску.

Орлов с аппетитом съел салат, махнул пару рюмок и почувствовал, что недельной усталости больше нет. Музыканты на сцене доиграли первое отделение: обязательные песни на военно-патриотическую тему, и теперь, после короткого перерыва, выдадут песенки отечественных композиторов и даже из репертуара «Битлз». Рита разрумянилась, позвала официанта и заказала бутылку вина.

- Куда поедем после посиделок?

- Ко мне, - сказал Орлов. - А завтра я тебя отвезу.

- К тебе не поеду. Там сидит эта старуха и смотрит на меня, как на последнюю шлюху.

- У тетки своя комната, она тебе не мешает.

- Говорю же: я не хочу, чтобы на меня так смотрели. Она все время открывает дверь в коридор. Сядет на кровать, свет зажжет и смотрит. В ванну сходить неудобно. Надо какой-то халат надевать, от него пылью пахнет. Я с ней здороваюсь, а она молчит. Чувствую себя как шлюха на панели.

- Господи, тетка почти не видит. И слышит плохо.

- Все она видит и слышит лучше тебя. Но любит притворяться. Я тебе сто раз говорила, надо устроить ее в интернат. Она там еще с какой-нибудь старушкой подружится. Будешь иногда навещать ее, если соскучишься. В чем я очень сомневаюсь. Привезешь ей зефир в шоколаде. Она и рада будет. Лиза тебе не мать, всего лишь тетка. Ее давно надо было сплавить.

- Когда мать умерла, Лиза меня растила, обувала и одевала. Она всю жизнь работала уборщицей. Она не была замужем, у нее нет своих детей. Я ей дороже всех на свете. И вдруг отправляю ее в богадельню, где старики с голоду пухнут.

- Ну, смотри сам… Ты вечно все усложняешь. Ко мне сегодня нельзя. Из Питера на голову свалилась двоюродная сестра с дочерью.

Орлов ел цыпленка, пил «нарзан» и старался не показать вида, что Рита, как и в прошлый раз, испортила ему настроение. Три года назад он вытащил ее из истории, о которой Рита сейчас не любит вспоминать. Ее взяли с поличным в номере богатого западного немца. Она принесла на продажу две старинные иконы, которые он заказал, и вернулся в Москву, узнав, что заказ готов. В тот вечер в люксе гостиницы «Москва» Рита уже получила на руки деньги. Она отказалась от секса, за который немец обещал хорошо заплатить, - это ее принципы, - не путать бизнес с развлечениями, особенно с развлечениями сомнительными.

Она собиралась доесть пирожные, допить шампанское, уйти и все забыть. У оперативников КГБ, которые взяли ее прямо там, были все карты на руках, а у Риты никаких шансов отпереться. В гостиной немца была установлена не только прослушка, но и скрытая камера наблюдения. Тогда Рита работала гидом в «Интуристе», ездила с экскурсиями по Москве, водила иностранцев в Большой театр и на Таганку, а заодно проворачивала некие комбинации, без которых работа с интуристами теряла всякий смысл.

Орлов с трудом вытащил Риту из той заварухи, ей пришлось задним числом написать агентурную расписку и превратиться в нештатного осведомителя КГБ. Позже, когда страсти улеглись, он помог Рите перебраться из гидов в центральный аппарат Интуриста и сделаться хоть и небольшим, но все-таки начальником. Теперь комитетские стукачи, а также сотрудники Интуриста, смотрели сквозь пальцы на Ритины эксперименты с валютой, иконами и модной одеждой.

* * *

Орлов доел цыпленка, но почувствовал, что аппетит еще не утолен. Поманив официанта, заказал еще одну мясную закуску и двести водки в графине. Рита болтала о работе, об иностранцах из капиталистических стран, которых в Москве почему-то все меньше и меньше, но мало того, те, что приезжают, как на подбор – жадные и наглые, позволяют себе такое, чего на родине никогда не позволят. Орлов расправился с водкой и закуской и сказал, что один приятель, холостяк, оставил ему ключ от своей квартиры, а сам, бедняга, в командировке.

Через час они оказались на Сретенке, поднялись пешком. В квартире было тепло и чисто, пахло луком. Он кое-как открыл бутылку, потому что штопор не нашли, вместо магнитофона с записями «Роллинг стоунз» здесь было трехпрограммное радио, вызывавшее икоту. А потом они лежали на широком диване и о чем-то говорили, хотя смысл слов ускользал, Орлов начал забавную историю про то, как в детстве, в пионерском лагере, у него образовался фурункул на попе и что из этого вышло. Он говорил, пока Рита не уснула на его плече, потом поднялся, посмотрел на машину внизу и, открыв форточку, выкурил сигарету.

(продолжение здесь)