Социолог РАНХиГС Дмитрий Рогозин: "COVID-19 отобрал у нас будущее"

Жизненный уклад россиян изменился безальтернативно, одномоментно и примерно во всем

"Когда мы задавались вопросом, есть ли социальные группы, которые если не выиграли от пандемии, то мобилизовались благодаря ей, мы поняли, что их две — это чиновники и военные. Это те группы, которые не работали, а служили, то есть выполняли приказы или распоряжения. А вот врачи в данном случае попали в ловушку. Они мобилизовались, но на них легла вся ответственность непропорционально тем действиям, на которые они способны. Сейчас врачи не понимают, как лечить COVID-19, но де-факто на них смотрят как на тех, кто понимает, но просто уклоняется", — рассуждает сотрудник Института социального анализа и прогнозирования РАНХиГС Дмитрий Рогозин. Известный социолог рассказал в интервью "Реальному времени" о долгоиграющих последствиях режима самоизоляции, социальном дистанцировании как "геноциде в миниатюре" и проблеме безопасного жилья, с которой столкнулась львиная доля россиян.

"У нас реально изменился жизненный уклад — причем одномоментно"

— Дмитрий, какие сущностные изменения вы как социолог наблюдаете в России в связи с пандемией COVID-19?

— Самое главное изменение, из которого вытекают все остальные, связано с изоляцией. За этим стоит то, что называется "ушла эпоха". То есть у нас реально изменился жизненный уклад, причем одномоментно, безальтернативно и, что еще более любопытно, — административно. То есть он изменился без личного выбора, без участия человека. И вот отсюда идут очень многие последствия, уже менее очевидные. Причем независимо от того, верите вы в коронавирус или нет, соблюдаете ли вы предписания или нет, испытываете страх перед будущим или нет — все это не имеет никакого значения. Потому что изменения произошли не на личностном уровне. Мы наблюдаем тектонические социальные изменения.

— В чем они выражаются?

— Тут можно оттолкнуться от социально-демографических характеристик. Возьмем людей среднего возраста — это экономически активное население. У них разрушился временной ритм. Как бы мы ни кивали на фрилансеров и самозанятых, все равно раньше у нас было время работы и время дома, семьи. Сейчас пандемия это время стерла. Твое время работы наложилось на время отдыха и в принципе ничем от него не отличается.

Это же с очевидностью отразилось и на пространстве.

С одной стороны, можно говорить: "Подумаешь — работать из дома. В этом даже есть свои преимущества — ехать никуда не надо, комфортная среда". Но это не так. Потому что мы жили в индустриальную эпоху, где есть дом — место, где ты спишь, любишь, воспитываешь детей, и есть рабочее место, которое тебе необходимо не только для заработка, но и для переключения, некоторого социального движения.

Не случайно многие, говоря о гендерном неравенстве, рассуждали, что женщина зачастую лишена этого переключения, особенно когда находится в декретном отпуске, и отсюда испытывает большой стресс. А сейчас это увидели и мужчины. Было так, что если папа пришел с работы, папе надо отдохнуть, мужчины всегда были очень привилегированным классом. А сейчас, когда работать стали дома, у мужчин открылись глаза, что домашний труд даже сложнее именно потому, что он непрерывный. Пришло понимание такого термина, как вторая занятость у женщин. И мужчина среднего возраста стал испытывать колоссальный стресс, так что пандемия по нему прошлась ой-ой-ой как — все переустроилось. Это если взять такой ядерный типаж экономически активного населения.

Фото: Ринат Назметдинов

"Пожилой человек стал не только социально, но и физически отрезан от своей семьи"

— А как пандемия изменила жизнь пожилых людей?

— С одной стороны, с точки зрения чиновника и людей, пытающихся заниматься социальной политикой, с пожилыми все более-менее неплохо. За время пандемии у них не упали доходы — государство, в принципе, выполняет свои социальные обязательства. Если и упали, то только из-за инфляции.

Второе с точки зрения чиновников — пожилые и так никуда не двигались. Действительно, мы фиксируем, что это маломобильные группы. Когда мы с ними разговариваем о выходе на улицу, они говорят: "Да ну, мне это не надо, я лучше дома посижу". А если речь идет о поездках за пределы своего города, то обычно пожилые кивают на то, что это "для молодых".

В общем, с точки зрения чиновника пожилой человек практически ничего не потерял. Но это только с точки зрения чиновника. На самом же деле самая большая болезнь, сопутствующая старению человека, не физическая — это одиночество. Различные ограничения создали ситуацию, что пожилой человек стал не только социально, но и физически отрезан от своей семьи. А семья, в широком смысле слова, — это единственное, что создает смысл существования пожилого человека. У некоторых пожилых людей семьей становятся соседи или сиделка. И изоляция все это отрезала.

Кроме того, для пожилых важна подвижность. Этот фактор критичен еще и потому, что если мы молоды, у нас сам организм требует движения. А если тебе за 75 лет, то тебе не хочется двигаться, организм блокирует движение, ищет оптимальных состояний покоя. Поэтому движение у пожилых сознательное, оно строится на том, что это надо делать. И это действительно правильно, потому что как только ты перестаешь двигаться в доступном тебе темпе, ты очень быстро перестаешь жить. Именно поэтому так быстро умирают люди, которые ломают шейку бедра и т. п.

И ситуация, когда легитимировалась неподвижность, в Москве же это безумные, варварские меры — заблокировать проездные у пожилых старше 65 лет, а потом вылавливать их в театрах… Как только подобные нечеловечные приемы начинают работать под видом поддержки, они убивают человека. Люди начинают умирать от сопутствующих причин. Очень часто пожилые люди страдают не от ковида, а от мер, принимаемых в защиту их от этого заболевания.

Во всем этом негативе важно отметить, что, несмотря на то, что я сейчас поругал мэра Москвы, эту всю московскую дурь, это один из немногих случаев, когда Россия практически ничем не отличается от остального мира. То есть дурь чиновников продвигается практически везде, просто в разной степени продвинутости. От этого страдают даже чрезвычайно развитые в демократическом развитии страны. Возьмем всю Западную Европу — там тот же кошмар, те же самые проблемы.

Это связано с колоссальным страхом чиновника, когда он видит, что нация подвергается серьезной опасности. И этот страх приводит к совершенно непотребному отношению к людям. Фактически то, что у нас называют социальным дистанцированием, то, как это реализуется, например, в первую волну в Москве в правилах поподъездного выхода на улицу, в запрете прогулок и т. д. — это такой геноцид в миниатюре, причем направленный на все группы населения.

Фото: Максим Платонов

"Дистант — катастрофа, если речь идет о школьном образовании"

— А что с детьми?

— Дети у нас были наиболее организованы во времени и пространстве. Это детсады, школы, кружки, постоянное перемещение, физическая активность. Большинство родителей все-таки выпихивают детей куда-то. Так что все это присутствовало. А во время дистанта это постоянное пребывание дома, необходимость мобилизоваться и слушать то, что слушать и не хочется.

В классе детская непоседливость компенсировалась разговорами за партой, баловством на переменах, общением со сверстниками, а дома ничего никто не компенсирует. То есть на детей это психологически сильно повлияло, и на переустройстве их мироощущения сказалось.

И на семье тоже — родители вдруг увидели своих детей. Если раньше все это скрывалось под флером позиции: "Ребенку надо учиться, а мне — зарабатывать на жизнь", то вдруг оказалось, что многие детей практически и не видели. В школьной беготне они пропадали с радаров, хотя бы на время давали возможность переключиться, подумать о себе. А тут пришло понимание, что с детьми жить интересно, но в постоянном режиме, без возможности смены обстановки, невероятно трудно. Дети не могут подождать, с ними нужно общаться, вникать в их дела, отставляя свои на потом, теряясь и забывая о многом, что ранее составляло немалую часть жизни — начальники, коллеги, друзья и т. д.

— Второй дистант родители переживут?

— Точно переживут, но неизвестно, с какими последствиями. Это действительно катастрофа, если речь идет не о вузовском, а о школьном образовании. При этом хватит даже одного ребенка-школьника, чтобы оценить весь этот ужас. Но здесь нужно понимать, что когда этот ужас наступает, а еще и маячит шанс заразиться, то вся эта совокупность факторов начинает обрушиваться на семью и возникает очень мощный аргумент: лучше не потерять образование совсем, чем отказаться от дистанционного, лучше, чтобы ребенок был хоть во что-то погружен, чем он будет просиживать только в компьютерной игре.

То есть по-хорошему это все ужасно, но когда вы находитесь в окопе, то вши вас не очень беспокоят. А если вы в домашних условиях, на чистых простынях, то, наверное, вши — это ужас ужасный. Вот мы в текущей ситуации, фигурально говоря, попадаем в окоп.

Фото: Алексей Кунилов / oblgazeta.ru

"Нам нужна прививка не только от ковида, но и от новой нормальности"

— А каким, на ваш взгляд, должен был быть механизм действий?

— Когда я все это говорю, я не выступаю противником мер и неким критиканом по отношению к властям. Потому что если меня спросят: "А что делать?", я говорю, что не знаю. Это действительно патовая ситуация с этой абсолютно непонятной эпидемией. Надо лишь отдавать себе отчет, что принимаемые меры — ненормальны, бесчеловечны и оправданы лишь одним — военным положением, окопной жизнью. Очень страшна даже не сама ситуация, а привычка к ней. Нетвердые пока, но набирающие силу голоса: "А что такого?", "Это же нормально так жить".

Нам нужна прививка не только от ковида, но и от новой нормальности, которая так притягательна для тех, кто порядок ставит выше свободы и видит в человеке не личность, а часть рабочей силы или населения. Поэтому необходима критика существующего порядка, направленная не на его отмену, а на диагностику происходящего и на фиксацию потери свободы как базовой ценности человека. Одним словом, пока мы живем в негативном контексте, для позитивных решений и действий еще слишком мало информации, понимания происходящего.

Я все говорю про плохое, но это только цветочки плохого. Даже смертность — это цветочки, хотя что может быть важнее человеческой жизни. А самое страшное во всей этой истории — что ковид, кроме свободы, отобрал у нас будущее. Он лишил нас возможности думать в перспективе хотя бы года. Сейчас никто не может сказать, что будет в январе. Очень мало кто берет на себя смелость сказать, что будет в ноябре. А можем ли мы себе представить человеческую жизнь, когда ты не знаешь, что будет через месяц? В общем-то это приравнено к военному времени, и мы действительно практически на поле боя.

— Выявила ли пандемия что-то положительное в жизни общества?

— Когда мы задавались вопросом, есть ли социальные группы, которые если не выиграли от пандемии, то мобилизовались, мы поняли, что их две — это чиновники и военные. Это те группы, которые не работали, а служили — выполняли приказы или распоряжения. Так повелось: то, что иногда с пренебрежением называется "ручной режим" — визитная карточка российской госслужбы. А теперь в пандемию кристаллизовалась миссия, выходящая за пределы привычного документооборота. Это такая мобилизация, которая позволяет создавать внутреннюю культуру, придает смысл не только работе, но и жизни.

И, конечно же, эти группы не потеряли в зарплатах, у них нет риска потери работы, потому что работа только увеличилась, она стала осмысленной, их семьи почувствовали значимость. Способы и приемы организации государственной службы наиболее приспособлены для чрезвычайных, форс-мажорных ситуаций.

Что говорить, ручной режим оправдан только тогда, когда не работают регламенты и записанные на бумаге предписания. Мы живем именно в это время. Государства стало очень много — и это плохо, государство стало более осмысленным — и это хорошо.

Фото: Ринат Назметдинов

— А почему в эти группы вы не включаете врачей?

— Это очень любопытно, потому что врачи в данном случае попали в ловушку. Они и мобилизовались, но на них легла вся ответственность непропорционально тем действиям, на которые они способны. Сейчас врачи не понимают как лечить COVID-19, но де-факто на них смотрят как на тех, кто понимает, но просто уклоняется. Им достаются претензии по поводу очередей, отсутствия больничных коек, неправильно выписанных диагнозов. Врачи, как это ни странно, вроде бы прямая группа, которая должна выигрывать в части мобилизации, но они находятся в сложной ситуации. О врачах надо больше писать, многие из них — подвижники, герои нашего времени.

"То жилье, которое мы считаем базовой ценностью, создано не для жизни"

— Какие еще плюсы можно рассматривать как следствие пандемии?

— Пандемия, как и любая катастрофа, не столько обнажает проблемы, сколько позволяет человеку задуматься о своей жизни и увидеть, что вокруг него происходит. Мы всегда живем в коконе текущих забот, это давно сформулировано в книге Экклезиаста: "Все — суета сует". Так вот, пандемия позволила человеку увидеть эту суету, а над суетой поставить важные вопросы: "Где я живу? С кем я живу? Зачем я живу? Что я хочу? Для кого я живу?". Это те вопросы, которые в рамках суетного сознания вообще отдают демагогией. Обычно говорят: "Да что ты болтаешь? Давай делом займись — деньги зарабатывай, семью корми, детей поднимай".

Большинство людей всего мира обнаружили, что то жилье, которое они считали достойным и к которому они стремились, не соответствует требованиям. То есть то жилье, которое мы считаем базовой ценностью, в основном создано не для жизни. Даже если взять жилье наших высших чиновников площадью под 200 квадратных метров, оно все создано, чтобы переночевать, посидеть на кухне или в гостиной и уйти на работу. То есть в нем некомфортно находиться долго.

И тут возникает вопрос: "Можно ли жить в этом жилье, как живут старики, то есть не ходя на работу, в 24-часовом цикле", и ответ на него — нет. Потому что жилье измеряется не квадратными метрами. У него есть гораздо более значимые для человека характеристики, которые мы вообще не замечали.

— Какие, например?

— Первое — это качество воздуха внутри помещения. Оно практически нигде у нас не выполняется, и кондиционирование не помогает и даже усугубляет проблему. Второе — качество воды. Третье — вид из окна. Четвертый фактор — это соседи. Я перечисляю по значимости то, что квартиросъемщики при выборе жилья раньше вообще не рассматривали или рассматривали как вторичные факторы. Обычно при покупке жилья мы смотрим на квадратные метры, транспортную доступность, удаленность от центра.

Качества жилья, о которых я говорю, сейчас вышли на первый план. Это очень позитивно, потому что дается шанс осознать самую базовую потребность человека — безопасное жилье. Фактически если до пандемии мы кричали, что этой потребности лишены только бездомные, то сейчас мы видим, что ее лишены буквально все. Особенно она проваливается у людей в мегаполисах.

Фото: Максим Платонов

И вот здесь второй позитивный момент. Мы в России много говорим, что Москва, Санкт-Петербург и, кстати, Казань, стягивают как пылесос все лучшее, разрастаясь, забирая из провинции все лучшие мозги. А сейчас, в пандемию, мы увидели, что подобная градостроительная политика — это путь в никуда и критика ее — не капризы отдельных интеллектуалов, а насущная необходимость, ответственность людей, разбирающихся в вопросах урбанизации и градостроительства.

Ковид показал, что крупные мегаполисы, и чем они крупнее, тем явственнее это проявляется, наименее приспособлены для жизни. Все эти скворечники, задымленность, огромное количество людей — все это не для жизни.

В пандемию выиграли те, у кого были хоть какие-то дачки. У кого можно было хоть куда-то выехать на природу и находиться там в изоляции. Огромнейший фактор — то, что твой дом не заканчивается твоим дверным проемом. Твой дом — это парк, который рядом, река, огород, где ты можешь что-то посадить, поле, где можно погулять. Это все важно для человеческого существования независимо от того, директор ты крупной корпорации или нянечка в детском саду. Это тебе нужно точно так же, потому что ты — человек.

Продолжение следует