Директор Института лимфологии СО РАН Максим Королев рассказал о новых лекарствах от артрита
- Что такое лимфология? - Лимфология — это область медицины, которая изучает лимфатическую систему. Научно-исследовательский институт клинической и экспериментальной лимфологии — это институт, созданный в 1991 году последним приказом Совета министров СССР, и на данный момент это единственный институт на территории России, который специализированно занимается лимфологией. Мы изучаем лимфатические сосуды, лимфатические коллекторы (крупные лимфатические сосуды, собирающие лимфу, оттекающую от лимфатических узлов не-скольких областей тела или нескольких органов), лимфатические узлы и лимфоидные органы — это такая дополнительная третья транспортная система в организме человека. Такие институты есть в каждой стране мира. - Одна из функций лимфатической системы — перебрасывание клеток иммунной системы в ходе активации иммунитета. Вы занимаетесь иммунными проблемами? - У нас широкая палитра исследовательских задач. Прежде всего, мы занимаемся разного типа отеками. У нас есть клиника, где работают очень классные сосудистые хирурги, которые почти первыми стали оперировать с помощью специальных микроскопов, потому что лимфоидные сосуды очень маленькие. Еще одно направление, которым институт очень давно занимается, — это синдром диабетической стопы. При диабете страдают и лимфоидная, и иммунная системы. Развиваются специфические инфекционные осложнения, когда людям с диабетом вынуждены ампутировать ноги, пальцы. Сейчас наш институт — это хаб, где под одной крышей работают и серьезные ученые, и высококлассные клиницисты. Мы решаем задачи в следующих областях: это клиническая лимфология, это сосудистая хирургия, это эндокринология, это ревматология со всем спектром аутоиммунных заболеваний, это гинекология, это травматология и ортопедия. Кроме того, мы активно занимаемся фармакологией: у нас 5 специализированных фармлабораторий. - Вы лично по специальности ревматолог. Какими именно заболеваниями занимается ревматология? — Это широкая палитра ревматических заболеваний — ревматоидный артрит, болезнь Бехтерева, системная красная волчанка, системная склеродермия и другие. Например, сахарный диабет I типа — классическое аутоиммунное заболевание. Или, например, есть ряд заболеваний нервной системы, например, рассеянный склероз. - Артрит и артроз - это заболевания, которые очень сильно распространены в мире. В чем разница между ними? - Артроз — это проблема, связанная со старением хряща. Он стареет у всех. То есть нет человека на Земле, который дожил бы до 65 лет, и у него не было бы признаков артроза. Но это не воспалительное заболевание. Артрит – воспалительное. Как быстро понять: артрит у тебя или артроз? Все, что связано с воспалением (артрит), болит утром, сопряжено с утренней скованностью, нестероидные противовоспалительные препараты помогают, нагрузка облегчает боль. При артрозах все болит вечером, нагрузка не помогает, а ухудшает состояние, нестероидные противовоспалительные препараты малоэффективны. - Артрит может в любом возрасте начаться? - Абсолютно. И у младенца, и в 80 лет. Никакой зависимости нет. Есть такой миф, что аутоиммунные заболевания — это болезни молодых. Это не так. Средний пик заболеваемости — это возраст 40 лет. - Много ли людей, которые имеют диагноз "артрит" в России? - Ревматоидный артрит — это 1% населения, то есть в России это почти полтора миллиона человек. Но тут важна еще другая цифра: ревматические заболевания занимают уверенное 4-е место по случаям временной нетрудоспособности во всем мире. А вот это уже очень много. Прямые затраты на лечение ревматоидного артрита точно такие же, как на острый инсульт. - Можно ли отложить поход к врачу, если вы заподозрили у себя артрит, ведь заболевание развивается медленно? - Раньше считалось, что можно. Современные данные говорят, что это ургентная медицинская ситуация (Urgent – неотложный). То есть ты должен все сделать в первый год, тогда можно добиться стойкой ремиссии. - Что обычно назначается в первый год при диагнозе "ревматоидный артрит"? - В первый год мы назначаем быстро адекватную дозу метотрексата (мощный противовоспалительный препарат) и в 30% случаев имеем ремиссию. Ремиссия — это когда человек себя ощущает здоровым. 70% пациентов, к сожалению, ремиссии не достигают, но часть из них имеют довольно высокую активность. Если сие происходит за границей двух лет, там гораздо более скромные результаты. Здесь важна скорость. - Какие анализы надо сдать? - Это небольшая по объему биохимия и общий анализ крови, антитела к цитруллину, антитела к ревматоидному фактору, рентгенография кистей и стоп. Ничего сверхъестественного. - А что на рентгене можно увидеть? - Эрозии. Мы должны исключить эрозивный тип артрита. Это опять же умеют делать все ревматологи. Если мы видим эрозию, значит, мы уже опаздываем. - Таблетки придется принимать всю жизнь? - Да, это пожизненный тип лечения, как при гипертонической болезни. - Если взять ревматоидные заболевания, какое следующее по встречаемости после артрита? - Болезнь Бехтерева или анкилозирующий спондилит. Если ревматоидный артрит — это периферические суставы, в первую очередь кисти, стопы, то болезнь Бехтерева — это позвоночник. Там другой тип воспаления, сразу фиброзный. То есть сразу начинает формироваться избыточная костная ткань и соединительная ткань, которые нарушают объем движения, и позвоночник перестает гнуться. В первую очередь страдает объем движения. Болезнь довольно быстро прогрессирует, известен случай с писателем Николаем Островским, который в результате развития болезни Бехтерева был в итоге прикован к постели и потерял зрение. Главная задача — это сохранить функциональную активность пациента. Сегодня основной и почти единственный метод лечения, который реально позитивно влияет на болезнь, это генно-инженерные биологические препараты. Это моноклональные антитела к ряду провоспалительных цитокинов. Эта же группа препаратов используется при тяжелом COVID-19, когда понимают, что развился цитокиновый шторм. Ведь именно COVID-19 показал всему миру, какие ревматологи молодцы, потому что они умели работать этими препаратами. И именно ревматологи оказали методическую помощь инфекционистам. - Моноклональные тела - это довольно дорого… есть ли более дешевая альтернатива им? - Да, действительно, стоимость лечения - это важнейший фактор, который ограничивает максимально широкую доступность терапии моноклональными антителами. Во всем мире идут исследования по поиску более дешевых альтернативных стратегий лечения. Большие надежды возлагают на аптамеры. Аптамеры — это относительно небольшие одноцепочечные молекулы ДНК или РНК, специфически связывающиеся с определенными молекулами-мишенями. Мы как раз занимаемся разработкой таких лекарств. Почему именно они? Во-первых, аптамеры делают с помощью химического синтеза, который дает хорошо прогнозируемый результат. Во-вторых, аптамеры - это понятная химическая формула, не трехмерная, в отличие от моноклональных антител, что сильно облегчает дело. В-третьих, раз сделав аптамер, дальше можно получать четкие клоны, которые на 99,9% эквивалентны оригиналу. В-четвертых, аптамеры - это не только фармпрепараты для лечения, но и диагностикумы. То есть это системы, которые могут что-то определять. - Вы делаете аптамер от болезни Бехтерева? - Мы работаем над созданием прототипа и лекарства, и тест-системы. - У Вас есть партнеры на этом сложном пути? - Да, безусловно! В современных реалиях ничего по-настоящему стоящего невозможно сделать в одиночку. Мы работаем в тесной коллаборации с химиками из новосибирского Института химической биологии и фундаментальной медицины СО РАН. В лаборатории химии РНК (зав. лаб. Мария Воробьева) проводятся очень важные работы по синтезу аптамеров. - На каком вы этапе? - Самом начальном. Мы создаем аптамер к интерлейкину 17А. На данный момент у нас есть самое главное – "сваренный" аптамер. Прототип создан. Кроме того, у нас есть разработка биологической модели мышки, на которой мы это будем тестировать. Также мы имеем первый маленький экспериментальный фрагмент, который говорит, что токсичность лекарства довольно приемлемая. С осени мы уже запускаем исследования в полной мере, где будет нормальная доклиника с биологической активностью и острой токсичностью. - Сколько будет длиться доклиника? - Я думаю, что 2 года. Но это такие очень оптимистичные цифры. - А клиника? - Как всегда, 5 лет. - То есть получается, что к 2030 году вы сделаете прорывное лекарство? - Мы очень надеемся на это. Разработка Тромбовазима, - препарата, который уже есть в аптеке, - заняла у нас 7 лет. - Аптамеры от болезни Бехтерева в мире уже существуют? - Нет, таких нет. - А для ревматоидного артрита вы тоже делаете аптамер? - Я скажу честно, у нас такие мысли есть, но рук не хватает. Но в целом аптамерная технология может побороть любое аутоиммунное заболевание. - А лечение от COVID-19 может быть аптамерным? - Думаю, что это вполне возможно. Например, хорошо известные Левилимаб, Тоцилизумаб (введены в рекомендации Минздрава для лечения цитокинового шторма при COVID-19) - это моноклональные антитела к рецептору интерлейкина 6. Технологически это ровно то же самое. - Но только зачем делать новые лекарства, если эти работают? - Ни для кого не секрет — случился COVID-19, и известный на тот момент препарат Тоцилизумаб тут же пропал. Почему? А его нельзя быстро сделать. Потому что клеточная линия имеет биологические законы производственной эффективности. А у химического синтеза таких ограничений значительно меньше. Поэтому можно быстрыми темпами наращивать производство препарата. - Аптамеры нужно будет колоть? - Да. И колоть всю жизнь. Поэтому мы задумываемся о некоем гаджете, который представлял бы собой аналог инсулиновой ручки. Ты ее носишь в кармане, она при тебе, ты в любой момент можешь подколоть необходимое количество. Что это значит? Это значит, что в этой шприц-ручке лекарственный препарат, который не портится при обычных температурах. Моноклональные препараты хранятся только при очень низких температурах, поэтому носить их с собой не получится. А вот аптамеры можно. Поэтому в наших планах и создание такого гаджета, который сделает пациентов свободными.
