Виталий Стадников: "Фабрика-кухня - это контейнер любых функций"

— Для начала хочется еще раз проговорить терминологию. На Фабрике-кухне проходит именно ремонт, а не реконструкция, верно?

— Да, потому что Фабрика-кухня — это объект культурного наследия. По закону об охране культурного наследия по отношению к памятнику нельзя производить реконструкцию. Поэтому работы на Фабрике-кухне это реставрация, ремонт и приспособление объекта культурного наследия для современного использования.

Реставрировать всегда лучше, чем реконструировать. В Самаре реконструировали, например, Филармонию — снесли здание и заново построили другое. Железнодорожный вокзал — это тоже реконструкция, как и ДК "Звезда", который изначально был Домом культуры сталинского типа 50-х годов. То есть реконструкция — это, как правило, тотальная замена всех конструкций, и в советской и постсоветской практике, это означало, что оставляют лишь одну стену.

— Можно было восстановить Фабрику-кухню с помощью новых материалов, которые визуально были бы идентичны и помогали бы сохранить оригинальный вид здания, но соответствовали своему времени — были бы технологичнее и надежнее?

— Можно. Можно какую-нибудь старую картину восстановить новыми красками, Тиккурилой, например. Может она даже крепче будет. А можно реставрировать ее и максимально сохранить те материалы, которые были изначально. Тут вопрос подлинности. Он самый ключевой в плане подхода к памятникам, историческим зданиям. И если подлинности нет, то зачем вообще имитировать эту подлинность. Уж лучше снести и другой дом поставить. Но поскольку он все-таки признан памятником — он ценный. Ясное дело, что резиновая кукла похуже, чем настоящая женщина. Так и с памятниками.

— Часто говорят, что построить заново дешевле, чем отремонтировать.

— В целом и в общем, это, как правило, правда. Вопрос в какой перспективе измерять эту дешевизну и какими ценностями оперировать. Если вопрос в том, чтобы просто сделать дом со стенами и крышей, то построить новый дом — проще. Даже построить новый, похожий на изначальный, дом, наверное, было бы проще. Но если мы берем полный цикл — временные потери, стоимость сноса, стоимость времени, стоимость денег во времени, которые редко просчитывали, то мы начинаем смотреть на такой тип подхода к наследию уже совершенно по-другому.

Этот стереотип о дешевизне превалировал в начале нулевых, когда экономика пухла как пузырь — денег девать было некуда и в них не было проблемы, поэтому и быстро сносить и быстро строить где-нибудь в Москве и Питере было проще. Потом был кризис, и к 2009 году у нас появилось полным-полно новых арт-бизнес центров в старых зданиях по всем городам, потому что возник другой тип девелопмента — стали считать стоимость денег и временных затрат на то, чтобы снести и сделать проект, все оформить.

То есть ты сразу в перспективе считаешь сколько у тебя стоят деньги, взятые в кредит с процентами, и ты уже не сравниваешь сколько стоит коробка новая и сколько стоила коробка реставрированная. Потому что реставрированная коробка, ну ок, в полтора раза, ну даже в два раза дороже. Но, когда ты кредитные деньги умножишь на время — вот это ответ на вопрос о ценности. Это даже чисто с меркантильных позиций.

А главная ценность — либо у тебя настоящее здание, либо черт пойми что, как какие-нибудь лужковские новоделы. Например, когда на Арбате стоит дом — на нем написано "здесь жил Пушкин с Натальей Гончаровой", а он в 2002 году построен из новых материалов. А что это за новые материалы — они что, лучше старых? Позорный кирпич с рынка!

— Фабрика-кухня была построена в 1932 году, но в 1944 ее достаточно сильно реконструировали. Сейчас здание реставрируют по проекту 1932 или 1944 года?

— В первую очередь, ориентируемся на проект 1932 года. Проект переделки здания в сталинский стиль в 1944 году тоже, на самом деле, своеобразный. Им занимался Иван Георгиевич Салоникиди, известный в том числе работой над жилым домом ПриВО на углу улиц Красноармейской и Арцыбушевской. Он в Самаре сделал много классных сталинских домов, очень клевый архитектор.

И было понятно, почему на Фабрике-кухне в 1944 году заложили все проемы — потому что протопить здание было невозможно. С другой стороны, эти изменения кардинально преобразили облик Фабрики-кухни — конструктивистский объект, полностью остекленный, вдруг стал таким глухим зданием с какими-то карнизами и другими причиндалами сталинского времени. В этом была своя прелесть, и, конечно, перед нами стояла дилемма, что выбрать — можно ли сочетать эти проекты и так далее.

Но, все равно, реставрация связана с докапыванием до истоков: какая здесь была штукатурка, какие покрытия на полу, что было изначально, какая кровля — потому что она сначала была плоская в одном месте, потом все это сделали скатом, были перголы. Все это требовало выяснений и, в общем, мы до сих пор производим определенные находки довольно часто: то окна круглые нашли, то штукатурку 30-х годов — не обычную покраску, а так называемую терраццо с вкраплениями камушков.

Терраццо это такая высококачественная серая штукатурка с камушками, чуть-чуть похожая на бетонные полы с белыми вкраплениями, какие были в советское время, но не в 70-е годы с крупной точкой, а с мелкой. Сейчас фрагменты найдены, и рассматривался вопрос с центральными научными реставрационными мастерскими, с их технологами, — как восстанавливать по той же технологии эти поверхности, в том числе керамическую, так называемую, метлахскую плитку, коричневую совковую плитку — то она шестигранная, то она квадратиками. Это было в советское время очень распространено, и на Фабрике-кухне к этому тоже отнеслись как к предмету охраны: сейчас ее сняли, она лежит на складе и ее будут застилать назад на разные поверхности, где она раньше лежала.

Вот такие, казалось бы, совершенно обычные детали и материалы, к которым вроде бы глаз привык, потом, на самом деле, отвык, забыл чего это такое, мы сейчас находим. В принципе, вся эта история про реставрацию, это история как находить глубину материальной культуры в объекте, который тебе казался всю жизнь сараем — что это за такой дом, перекошенный и весь убитый какими-то пристроями, достроями, и еще чем-то.

Невозможно было увидеть эту красоту в загаженном доме. Также, когда, условно говоря, фасад зданий 70-х годов начинают счищать от сумбурного остекления, ты вдруг находишь, что это было хорошо прорисованное здание. А Фабрика-кухня это еще более высокого качества архитектура, которая сейчас проявляется.

— Вы рассказываете, что находите какие-то новые интересные объекты, требующие консультаций и дальнейшей работы. То есть к первоначальному плану ремонта в процессе появляются еще какие-то доработки?

— Это допускается в рамках реализации проектов реставрации, определенный люфт на эти авторские изменения есть.

— На смете это как-то сказывается? Это же ведь долгая и кропотливая работа.

— Разумеется, это не просто взять и помазать. Но, в принципе, это искусство организации производства. Есть вещи, на которых можно сэкономить, а есть те, на которых экономить не надо. Но, в целом, я еще раз подчеркиваю, есть определенный объем работ, который возможен к изменению, и в рамках этого объема совершаются дополнительные работы.

— А что касается времени?

— Со временем здесь гораздо сложнее, потому что работы не остановишь. Можно остановить работы на каком-то участке, чтобы перебросили силы на другой участок, и в результате общие объемы или срок не изменятся. То есть теоретически такое может быть, но в общем объеме работ одно должно заменять другое, поэтому это уже вопрос организации.

— Филиал Третьяковской галереи планируется открыть в 2022 году. Пока вы укладываетесь в срок?

— Дата есть. Она в силе. Было опоздание в весенний карантин, но все нагоняли, и работы все это время не останавливались. Опоздания были не критичные, и связаны с поставкой материалов из-за карантина, а не из-за невыполнения работ.

— Ситуация с пандемией диктует новые стандарты, в том числе по посещению музеев. Обычно архитектура достаточно быстро реагирует на все изменения. Как-то уже продумывалась идея работы с пространством здания, учитывая новые реалии?

— На самом деле снизить объем посетителей и сделать между ними условия для соблюдения дистанции — не проблема, тем более что у здания есть определенные ограничения по объемам посещений и нагрузки. Как показало время организовать здесь онлайн-трансляции без людей — это тоже не такая сложная ситуация. Тут здание само по себе не единый объект. Тут же целая территория с павильонами, с площадками, образовательными и арт-пространствами и прилегающими территориями, которые тоже будут обустраивать: улица Луначарского, сквер Памяти Борцов Революции, Ново-Садовая вместе с трамвайными путями — это все будет ремонтироваться.

В проекте всего 8 тыс. метров, из них только 2 тыс. метров — классический музей, а всё остальное это инфраструктура — образовательные центры для детей, художественные мастерские, рестораны, лектории и тому подобное. Все это, конечно, в новой системе может работать, и я не вижу в этом проблемы.

Мне трудно представить изменения именно музейного пространства в связи с какими-то новыми санитарными нормами. Я могу представить это по отношению к образовательным и торговым учреждениям или к офисам.

Здание Фабрики-кухни очень гибкое по своей структуре пространства — оно каркасное и приспосабливаемое. Везде, где есть движение, это здание будет легко приспосабливаться, а вот к статичным функциям — плохо. Вопрос с ковидом, с эпидемией, на самом деле, вопрос динамики и потока, потому что это вопрос того, каким образом пространство может реагировать на напряжение использования.

Фабрика-кухня на это реагирует нормально. Плохо будет реагировать, например, статичная хрущевка, в которой все стены несущие, и все заточено на 2,45 — шаг несущих конструкций, или какая-нибудь классическая сталинская застройка. А Фабрика-кухня это конструктивизм, это контейнер любых функций.

— Для реставрации вы подбираете какие-то аналогичные прошлому материалы или это все-таки новые решения?

— К счастью, отечественные технологии строительства не сильно изменились с 30-х годов, многие даже деградировали. Что касается штукатурки и штукатурных работ: в 30-х и 50-х годах можно увидеть сталинскую застройку с естественной штукатуркой под шубу или еще под что-то, но когда ее начинают ремонтировать, то без слез не взглянешь. Например, как в здании Энергосбыта на Самарской площади — лучше бы его не ремонтировали никогда, лучше бы оно упало.

На фабрике-кухне, что касается штукатурки, обошлось без евроремонта, то есть была применена штукатурка, использующая исторические неровности стены. Нельзя же все выровнять, это как, например, в исторической церкви взять всё и сровнять — кому она потом нужна будет в таком виде?

Что касается оконных конструкций, то это две линейки дерева. Тут дело в том, что еще в 90-е годы большая часть оконных конструкций соответствовала 30-м годам. Сейчас их сложнее найти, но они есть, как и фирмы, которые традиционно изготавливают такие окна. Конечно, все перестроилось на пластик, так как его легче найти и дешевле. Но, на самом деле, деревянные конструкции получаются не дороже даже для такого рода проекта как Фабрика-кухня.

По кровле тоже ничего мудреного — дрова и жесть. Понятно, что конструкция плоской кровли, которая от входной группы, была менее совершенна. Тут нельзя не переделать, и не сделать новую современную крышу, которая не будет течь. Потому что та, конечно, очень сильно текла, и ее очень быстро переделали из плоской в скатную. Но следы от этих конструкций 1932 года остались на торцах лестничных блоков, которые заключаются под нынешней кровлей, из которых видно, где была плоская крыша, где была пергола и так далее.

С железобетоном тоже все просто. Дело только в том, что сами технологии железобетонные и подход к расчету конструкции сильно изменился — запасы прочности сильно поменялись.

И самые волнующие вопросы: большие окна вернутся и какого цвета будет здание?

Да, окна вернутся. Сама Фабрика-кухня будет светло серого цвета, а окна — темно-серого. Крыша тоже будет сделана в графических тонах.

— Сейчас во многом переосмысляется история, порой даже сносят памятники. А тут такой сильный идеологический символ, как серп и молот: восстанавливается, может быть и архитектурная, но дань эпохе. Как вы на это смотрите?

— С моей точки зрения, наоборот, сам архитектор Екатерина Николаевна Максимова девальвировала значение серпа и молота этим зданием. Ей плевать было на то, что она в технологию вписывает: циркуль в Фабрику-кухню на Ленинградском проспекте, 7 в Москве, или самолет в здание фабрики завода МИГ. В Самаре — серп и молот — конвейер и технология производства еды первична по отношению к самой форме.

Сама Екатерина Максимова была из глубоко православной семьи, репрессированной за свою религиозность. Может быть и ее бы забрали, если бы она не попала под поезд. Через два месяца после ее смерти за ее семьей пришли НКВДшники по программе "Пасхальный набор".

— Со зданием Фабрики-кухни была долгая история передачи. С 2015 года говорили про ГЦСИ, сейчас передали уже Третьяковской галерее. Как сказались на здании эти пять лет?

— Есть секция, которая была утрачена — были разрушены перекрытия. Она, правда, была порушена еще в 90-е годы, но там, в общем-то, внутренние конструкции больше всего пострадали — остались только стенки. Это было уже в промежуток, когда "СОК" продал здание, а новый владелец все думал, что ему с ним делать.

А когда уже была реставрация под ГЦСИ, в самой институции случилась пертурбация — по сути, центр упразднили и засунули в Росизо. А Росизо оказался такой организацией, которой это здание было как пятая нога, и в результате контора, которая работала со зданием, не имела никакого опыта с памятниками — получили заказ, контракт, и не знали, что делать. Тогда лучшее, что они придумали — снять кровлю со всего здания и сдать ее на металлолом, выбить все окна и оставить его в таком виде почти на год. Как раз за этот год сильно пострадали конструкции, но не принципиально, они не утратили рабочей способности.