Сохраняя дух времени. Лауреаты конкурса «Московская реставрация» — о своих проектах
В Москве в этом году продолжалась работа по сохранению памятников архитектуры: реставрационные работы завершили на 99 объектах. На этой неделе в старейшем кинотеатре столицы «Художественный» Сергей Собянин вручил награды авторам лучших проектов на конкурсе «Московская реставрация — 2020». Лауреаты рассказали mos.ru, как проходила реставрация и какими открытиями она сопровождалась.
Северный речной вокзал
В этом году москвичам вернули легендарный Северный речной вокзал — порт пяти морей, как его называли в советское время. В проекте были задействованы 400 архитекторов-реставраторов со всей страны. Масштаб проведенных ими работ сложно даже представить. О реставрации года рассказал Виктор Кувшинников, генеральный директор компании «Инженерная геология исторических территорий» — генпроектировщика Северного речного вокзала:
— По многообразию различных компонентов, которые приходилось реставрировать, это один из самых сложных и интересных проектов в нашей практике. Мы провели работы и по усилению фундаментов и конструкций, и по реставрации интерьеров, живописи, фонарей, светильников, фонтанов, звезды с драгоценными камнями.
Реставрация шпиля — это отдельный большой проект. Конструкция уникальная, она была разработана в 1930-е годы специально для речного вокзала. Верхушка шпиля в поднятом состоянии находится в 75 метрах от земли, притом что в длину здание 150 метров. С началом навигации шпиль выдвигался, а когда сезон заканчивался, опускался почти на 17 метров. Несколько десятилетий этот механизм был сломан, но мы его восстановили, и теперь он будет работать так, как было задумано.
Проект очень непростой. С одной стороны, нужно было бережно отреставрировать уникальный памятник, с другой — восстановить его транспортную функцию и приспособить под современное использование. Мы полностью обновили все инженерные коммуникации: отопление, вентиляцию, канализацию. Сложно сохранить баланс между реставрацией и приспособлением, чтобы здание сохранило все свои подлинные элементы и соответствовало современным нормам. Но я думаю, нам удалось это сделать.
Реставрацию проводили на основе комплексных научных исследований. Это очень кропотливая работа. Например, когда мы восстанавливали звезду, венчавшую шпиль, специалисты тщательно изучали все камни и минералы, украшавшие ее, все материалы, из которых она выполнена. Выяснилось, что специально для этой звезды в советское время разрабатывали особую нержавеющую сталь.
Или возьмем фонтан «Север»: на нем были утрачены фигуры полярных гусей. Скульптор и команда реставраторов воссоздавали эти элементы по историческим фотографиям и по чертежам. То же с живописью: утраченные элементы воссоздавали по архивным фотографиям. Или, например, паркет в ресторане. Еще в советские времена сверху было настелено несколько новых слоев, и оригинальный паркет практически не сохранился. Его воссоздавали по рисункам и архивным материалам. Сейчас он выглядит так же, как и в 1937 году, когда открылся Северный речной вокзал.
Все сделали меньше чем за три года. Сложно самим себя оценивать, но я думаю, проект удачный. Работы были разбиты на два этапа: противоаварийные и непосредственно ремонтно-реставрационные. 45 процентов участников голосования на портале «Активный гражданин» назвали Северный речной вокзал лучшим объектом реставрации 2020 года. К тому же проект получил несколько премий, в том числе «Московской реставрации». Это, бесспорно, очень почетная и важная для нас награда. Сегодня практически все реставрационные компании стремятся к тому, чтобы в их портфолио были объекты, которые получили эту премию.
Дом Наркомфина
В этом году завершилась реставрация Дома Наркомфина — уникального памятника конструктивизма 1930-х годов. В этот легендарный дом снова въехали жильцы, и здание получило вторую жизнь. Кстати, реставрацией занимался внук автора проекта Моисея Гинзбурга. Архитектор и реставратор Алексей Гинзбург рассказал, что было самым важным в проекте и почему дом до сих пор остается современным:
— У этого дома в свое время была важная задача: он стал манифестом нового образа жизни. Он должен был стать комфортным жильем для человека современной эпохи. Отсюда идея новой организации жилья, нового подхода к созданию вокруг него общественных пространств, организации коммунально-бытовых удобств. Как результат — создание не просто жилого дома, а комплексной среды, в которой человек отдыхает и развивается. Это привычно нам сейчас и было совершенно понятно авторам проекта уже тогда.
Моисей Гинзбург в своей программной книге «Стиль и эпоха» писал о глобальных изменениях в мире, о смене исторической эпохи на современную, о том, как меняются потребности людей. Этот дом учитывал новые потребности, и то, что в нем люди купили квартиры и с удовольствием живут, подтверждает актуальность этого проекта. Но в свое время он, конечно, был мегасовременным. Он называется Домом Наркомфина, но там жили не только клерки из министерства финансов, там жила интеллигенция. И ученые, например Николай Семашко, и писатели, как Антон Антонов-Овсеенко, художники, как Александр Дейнека, сам Моисей Гинзбург, Николай Милютин, по инициативе которого и было построено здание. Самые разные люди, яркие фигуры своего времени.
У нашего проекта были две главные задачи. Первая — сохранить функцию здания, чтобы оно отвечало всем современным требованиям к жилью, в том числе техническим. Вторая задача — сохранить дух этого дома. Делая реплики, воссоздавая утраченные элементы, нам было важно максимально сохранить то, что осталось, в режиме консервации. Чтобы люди, видя и осязая сохранившиеся части дома, понимали, что ему 90 лет. Нам было важно, чтобы дух этого места проявлялся не только через сохранившиеся конструкции, например перекрытия (которые, кстати, практически все оригинальные), но и через архитектурные элементы и детали. Мы их не сглаживали, не выравнивали, чтобы они сохранили дух своего времени.
Обозначить точное соотношение подлинных элементов и реплик по всему зданию невозможно: в различных его частях оно совершенно разное. Например, если мы говорим о наружных стенах, перекрытиях и колоннах, то там оригинального около 85–90 процентов, все хорошо сохранилось. Если мы говорим про стальной витраж коммунального корпуса, то там примерно 50 на 50, половина сохранилась, половина сделана заново. А оригинальных деревянных рам на фасаде осталось совсем немного — процентов 15.
Проект реставрации занял последние пять лет. Мне кажется, этот дом достоин самого перфекционистского подхода, но я считаю, что мы выполнили задачу по максимуму. Нам удалось показать пример сочетания консервации подлинных элементов и реплик, которые были выполнены точно по технологиям 1930 года. Самое ценное из того, что мы сохранили, на мой взгляд, стальной витраж коммунального корпуса.
Самое сложное в работе реставратора — убедить всех участников процесса в том, что дух времени передается только через подлинные элементы, через подлинные поверхности. Чем больше их удается сохранить, тем полноценнее результат реставрации. Нам повезло, у нас был очень заинтересованный девелопер, который практически жил на объекте. Это дорогого стоит, с ним вместе мы смогли добиться такого результата.
А самое приятное в нашей работе — это когда ты видишь итог и понимаешь, что дом сохранился как целостное явление, не потерял дух места, не превратился в новодел и не утратил своей подлинности.
Московская межевая канцелярия
История здания в Хохловском переулке, известного москвичам как Межевая канцелярия, насчитывает четыре столетия. За это время оно пережило перестройки, реконструкции, надстройку третьего этажа, два пожара, сменило множество владельцев. До реставрации канцелярия дожила в плачевном состоянии. Как раскрывали подлинные детали этого памятника, рассказала Татьяна Борисова, главный архитектор проекта:
— В основе здания — палаты XVII века, а до нас оно дошло уже в варианте конца XIX века. Это достаточно рядовой московский дом, трехэтажный, оштукатуренный, с простым декором. До того как началась реставрация, это были практически руины: сгорела крыша, деревянные перекрытия прогнили.
Мы сделали первые исследования на натуре, отбили штукатурку внутри и снаружи здания — искали следы XVII века. Это было непросто, потому что дом неоднократно подвергался преобразованиям. Если изначально это был теремок с украшенными наличниками, то в начале XIX века, когда туда заехала Межевая канцелярия, всю эту красоту, весь кирпичный декор, просто срубили, как и своды внутри. Кроме того, проводились мероприятия по утеплению стен, и в результате окна XVII века оказались в простенках более современных окон. Было достаточно сложно обнаружить оригинальные элементы, и это было большой удачей.
И все же, когда на фасаде сняли штукатурку, срубленный декор там читался. На окнах второго этажа мы сразу обнаружили сложные узорчатые тимпаны. А вот окно и бывшую дверь на первом этаже обнаружить было сложнее.
Наличник второго этажа воссоздавался буквально по кусочкам. На боковом фасаде мы оставили зондаж, показывающий набор элементов, из которых состоит наличник второго этажа. От него мы и отталкивались. В итоге желтый фасад — это полностью декор XIX века, а два белых фрагмента, которые мы оставили без штукатурки, датируются XVII веком.
Нашей первой находкой внутри стала печура — ниша в стене, игравшая роль встроенного шкафчика. Это была несказанная радость для нас. Планировку интерьеров мы воссоздавали по образцу XIX века. На первом этаже располагался клуб Межевой канцелярии, то есть место для отдыха. Интерьеры здесь были очень богатые: картины, красивая дорогая мебель, бильярдная и даже свой собственный театр. Нам удалось сохранить планировку капитальных стен, арки и карнизы.
Пользователь объекта арендовал это здание по программе «1 рубль за 1 квадратный метр». Он, конечно, не предполагал такой серьезной реставрации. И когда начались такие серьезные исследовательские работы, для него это было неким шоком. Но мы смогли убедить инвестора, что это нужно делать, более того, что это будет изюминкой этого дома. Самое интересное, что в процессе заказчик сам вошел во вкус: я планировала раскрыть два-три участка XVII века, но в итоге предложили сделать еще несколько раскрытий.
Иногда использование, которое предполагает заказчик, не вписывается в видение реставраторов, могут возникать конфликты. Но на этом проекте все было мирно. Заказчик предполагал оставить свободные пространства, поэтому все капитальные стены дома, которые включены в предмет охраны, мы сохранили. Лифт тоже очень удачно удалось вписать в лестничную клетку. Лестница проходит вдоль стен, а лифт мы поместили по центру в стеклянном коробе. То есть предмет охраны сохранился, а приспособление минимально затронуло некоторые части здания.
Реставрация подразумевает сохранение и поддержание или воссоздание подлинных элементов. А приспособление — это уже совсем другой процесс. И проект приспособления нужно подружить с проектом реставрации, чтобы первое не противоречило второму. Нам это удалось.