Туманин: застройки превращают территории не в городскую ткань, а в окраины

В текущем году Нижнему Новгороду исполняется 800 лет со дня его основания. Корреспондент ИА «Время Н» пообщался с нижегородским архитектором Сергеем Туманиным и узнал, какие проблемы и перспективы есть у города с точки зрения архитектуры.

Сергей Львович, есть информация, что один из ваших проектов сейчас связан с реконструкцией Усадьбы Рукавишникова в Нижнем Новгороде? Я занимаюсь благоустройством двора Усадьбы Рукавишникова в рамках проекта Музейной набережной. Этот проект предполагает задействовать дворики музеев, сделать их общественными пространствами. По нашему проекту, во дворике Усадьбы Рукавишникова будет несколько зон. Там будет заменено покрытие, установлено новое освещение, появятся мобильные и стационарные скамейки. Также будет установлена сцена, на которой можно будет проводить небольшие мероприятия. Кроме того, на территории дворика запланировано появление небольшого кафе в беседке. Мы уже согласовали проект и с Центром-800, и в Минкульте. Следующим этапом будет выход на строительство. Какими еще работами в городе занимается ваше «Архитектурное бюро»? Мы еще занимаемся благоустройством библиотеки им. Ленина на Варварке. У нас получился проект библиодворика. Там также появится стационарный бокс-кофейня, который будет работать на город. Тоже будет сцена для проведения лекций, площадка для детей. Вы также занимались проектированием домов для олимпийской деревни в Сочи. Как удалось принять участие в этом проекте? Как это и бывает сейчас, по конкурсу. Где-то в 2008 году инвестгруппа объявила конкурс. Было восемь участников — пять московских компаний, одна канадская, одна — мы из Нижнего Новгорода. И еще один участник из Сочи. Мы должны были подготовить проект разработки всей территории, прилегающей к Олимпийскому парку. Так называемые парково-морские зоны. Однако в процессе работы один московский проектировщик выбыл, и нам из трех зон досталось для разработки сразу две. У проекта было множество требований, которые мы должны были учитывать. Дома должны были проектироваться в соответствии с российскими нормативами, нормативами Международного олимпийского комитета. А также еще нужно было учитывать «зеленые стандарты», так как олимпиаду решили сделать самой зеленой в мире из всех прошедших. И каждый дом, квартиру, выход мы должны были проектировать, учитывая все это. Кроме того, нужно было оборудовать дома для Паралимпиады. Многие не знают, но после Олимпиады спустя примерно три недели проводятся Паралимпийские игры. И для них по новой нужно было подготовить все спортивные площадки для маломобильных групп, плохо видящих и слышащих спортсменов. Были и другие задачи. Например, территория домов у моря должна быть проветриваемой. И для этого мы поставили дома в форме каре, чтобы их продувал морской ветер, и воздух там не застаивался. Еще одна проблема — низкая береговая зона, волны во время шторма могут переливаться через променад. Решением этого вопроса мы также занимались. Кроме того, мы построили не только дома, а также благоустроили территорию возле них. В каждом дворе постарались предусмотреть бассейн, сделали озеленение. По тем меркам, аналогов такого жилья у нас в стране еще не было. А сейчас есть? В стране или в Нижнем Новгороде есть такие дома? Сейчас к 800-летию Нижнего Новгорода готовят несколько площадок. Однако есть большое количество проблем. Например, до сих пор нет скоростной связи с аэропортом, которая улучшила бы логистику. И есть проблемы с дорогами. Вот снег выпал — и город встал. В Нижнем Новгороде, как и во многих других городах, существует проблема с парковками возле жилых домов. Как вы считаете, возможно ли решение этой проблемы? Да, решение есть, и оно одно — использовать подземное пространство с точки зрения парковок. Конечно, можно запретить движение по центру, что улучшит трафик, но это не решит весь спектр этой проблемы. Мы видим, как идет строительство в Москве — там нет ни одного нового дома без подземной парковки. Автомобилизацию учитывают и при реконструкции заводских территорий под жилые кварталы. Я не знаю, какой процент автомобилей на семью сейчас, но судя по наблюдениям за своим жильем и местом работы, на каждую семью приходится примерно по одному автомобилю. А ведь в дальнейшем этот показатель будет расти до 1,5−2 автомобилей. Сделать разделение между приватной и общей территории мы пытались при проектировании ЖК «Новая Кузнечиха». По нашей концепции сформирована квартальная застройка, в которой есть приватная дворовая территория без машин и общая межквартальная территория где организованы благоустроенные парковочные места. А дома имеют проходной подъезд, в котором выход во двор на уровне земли, чтобы мамы с детьми могли выйти и не упасть, а с внешней стороны дома вход в этот же подъезд служит для подъезда машин, погрузки-разгрузки, скорой помощи. Комфорт заключается во многих таких деталях. Однако сейчас у нас часто в городе проводится точечная застройка. И у администрации нет какого-то задания для застройщика. Застройщик сам считает, что ему нужно построить. Нет никаких требований. В итоге дворы исчезли. Эти территории стали ничейными. Территория, которую берет ТСЖ, — это обычно граница отмостки вокруг дома и все. Остальные территории остаются городу — по факту ничьи, это видно по уборке снега — «чужую» землю ТСЖ не чистит. Проблему с парковками можно решить с помощью парковочных терминалов. Они бывают разными — этажерки, с подъемниками, с опусканием угла платформы, когда удается поместить сразу два, а не один автомобиль. Есть карусельные, транспортеры — когда автомобиль везет автоматика, и даже сам хозяин не видит, где он хранится. Однако это все импортные разработки, которые к нам не дошли. Можно заняться поиском территорий для парковок-перехватчиков. Еще при главном архитекторе Харитонове был принят Генплан города, когда вокруг центра хотели построить несколько таких парковок, на которых можно было бы оставить автомобили. Однако у каждой такой парковки была бы небольшая емкость из-за ограничительных норм. Кроме того, крытую парковку построить достаточно дорого. Там же нужны меры пожаротушения и очистные сооружения. На это тратились бы большие бюджеты, которых у города просто нет. А отдать строительство таких парковок коммерции — и тоже ничего не выйдет. Это будет дорого, и все будут парковаться, где хотят. И еще как делают во многих странах: если там строится многоэтажный торговый центр, то вместе с ним строится совмещенная с ним парковка, рядом стоящая, не подземная — люди, раздевшись, выходят сразу на этажи ТЦ. А какие в Нижнем Новгороде есть еще проблемы, помимо отсутствия парковок? Мы строим низкорейтинговые дома. Их могут называть комфорт-класса, бизнес-класса, даже элитным жильем. Но оно ничем не отличается от точечных типовых домов. Там все также используется штукатурка и малобюджетная отделка. Я не вижу прорыва в этой сфере. Кроме того, дома строятся так, что уже не будет кварталов. Не будет приватных дворов, где мама выглянет из окна и крикнет: «Петя, обедать», как это было в детстве. Я всегда говорю, что проектирую жизнь, а не метры. Говорю заказчикам: «Продайте образ жизни, а не метры, и у вас будет совершенно другой потолок цены». Но все упирается в одно — «мы продаем метры». В такой ситуации о жильцах думают мало. В первой очереди «Новой Кузнечихи» было продумано много, что делает город городом: кварталы, улицы с ритейлом в шаговой доступности, переулки, среда. Но много ли таких застроек? Тенденция сохраняется: в основном застройки превращают территории не в городскую ткань, а в окраины. А есть у города какие-то перспективы развития в архитектурном плане? У города есть проблема — мы не развиваем нормативную базу, и даже разговоров об этом нет. Мы не можем увеличить плотность по метрам в центре города относительно окраин, потому что у нас нормативная база по федеральному законодательству, а там очень низкий процент плотности. Есть такие исследования, по которым если на территории в один гектар проживает меньше 400 человек, то она приходит в упадок и стагнацию. Посмотрите на территорию вокруг Почаинского оврага, на Ильинку. Все эти склоны в сторону Рождественской. Там же нет никакой плотности населения. Это все территория дикого упадка, если глядеть с высоты птичьего полета. Еще мы знаем примеры развития московских арт-кластеров на бывших заводских территориях «Винзавод», «Флакон», «Артплей». Они все развиваются как площадки для совмещения бизнеса, дизайна, культуры, выставочных площадей и образования. У нас это только офисы, только сдача в аренду. Так не может образоваться синергия развития города. Вся территория центра должна быть обязательно многофункциональной. Не должно быть одной функции. Даже в каждом доме в принципе это возможно сделать — и торговлю, и ритейл, и какие-то офисные помещения, и жилье, и арендные площади. Но это все должно как-то гармонично развиваться. Есть еще одна проблема — обозначить весь центр памятником. Тогда мы точно уроним инвестиционную привлекательность до нуля. Это вообще тупиковый путь. Парадокс, но это так. Если не даете развиваться даже памятникам, не будет развития и вокруг. А что же делать? У нас много домов — объектов культурного наследия. Все начинается с местной нормативной базы, с охранных зон. Потому что ничего невозможно сделать. Два года назад закон вступил в силу по охранным зонам, который регламентирует эти вещи. И у нас весь центр пришел в стагнацию, потому ничего невозможно здесь проектировать и строить. Историки добились монополии на эту территорию. И все. А памятник — это что такое? Есть даже определение, которое в свое время в Санкт-Петербурге на конференции по охране памятников местный ГиОП сформулировал. Что такое памятник? Это в первую очередь уклад жизни, который должен сохраниться. Но у нас не сохраняется такой уклад жизни. Как бы мы не вешали многочисленные таблички, они приводят, на мой взгляд, только к одному: мы каждому из этих зданий даем приговор. Нет ни одного дома, который сейчас не «реставрируется методом сноса». В кавычках говорю это, потому что реставрация идет только одним способом. Сначала все снести, зачистить, а потом то же самое как бы восстановить. Но, понимаете, даже ЮНЕСКО не признает такие новоделы памятниками и никогда не признает. Есть международное право и международный закон. Поэтому в Москве Храм Христа Спасителя никогда не войдет в фонд ЮНЕСКО как историческое здание. Покойный Юрий Михайлович Лужков очень удивился этому, когда он построил это здание. Потому что надо читать и понимать, что такое реставрация. Есть международное определение этому слову. Там, где нет ни одного факта, что это и есть натуральное, раритетное, материальное подтверждение этого памятника, они трактуют это как «нет и предмета реставрации». Наши пытаются снести и на фундаментах, которые там есть, проводить реставрацию. На самом деле это новоделы, которые никак к реставрации по-научному не относятся. Новые вещи, которые пристраивают или делаются на памятниках в той же Европе, они всегда имеют современный вид так, чтобы мы видели новое и старое. Чтобы мы могли это отделить. Есть хартия, которая была принята еще в 64 году международным союзом реставраторов и архитекторов. Там написано черным по белому, что архитектор современности не должен создавать фальшивые свидетельства прошлого. Вот так, понимаете. Новодел есть новодел. Он не является памятником и не может вокруг себя быть окружен охранной зоной. Если развивать город, нужно иметь в виду, что любая его территория подлежит развитию. Но ведь это объясняется тем, что они раньше там были, а теперь восстанавливают исторические здания. Еще раз — не мои слова — архитектор современности не должен создавать фальшивые свидетельства прошлого. Новодел в любом случае не уклад жизни, который был. Вы его никак не воссоздаете. Возможно, это сложно понять. Воссоздали то же самое, но это не есть то же самое. Потому что нет жизни той самой. Вы видите, например, если есть Колизей, то он стоит в руинах. Его же никто не доделывает, как Лужков. А там были мраморные плиты, сидения. Все это в принципе можно сделать. И это даже такая страна, которая в состоянии это сделать. Почему не делают? По российским канонам, это легко — взяли и сделали. Будет новее всех новых сооружений и шикарно выглядеть. Получается, нужно просто оставить памятники умирать? А лучше разрушить памятник до основания вместо того, чтобы с ним заниматься, — это ли не смерть? Конкретный дом на Пискунова, где был Шахматный домик. Его же снесли и реставраторы в том числе. Не какой-то злодей. А до этого он 20 лет стоял и разрушался, потому что это памятник, и с ним по законодательству сделать ничего невозможно без вмешательства реставраторов. А реставраторы также спокойно ждали, пока он рухнет, крыша рухнет, стена отвалится. Вот это метод. Я просто констатирую факт. Нет в том числе и дискуссии, что же лучше делать? Например, при Лужкове в Москве памятники продавали инвесторам, которые должны были реставрировать то, что там осталось памятником, но при этом могли развивать памятник. Не перестраивать его, а вносить в него новую жизнь и новые функции. Каждый год он выпускал каталог лучших произведений этих обновлений. Это тоже российская практика. А какая мировая практика? В Стокгольме был целый район из деревянных сараев на окраине в 19 веке. Он стал сейчас богемным районом для элиты. Власти страны побеспокоились, чтобы освободить новых собственников от налогового бремени, чтобы они восстановили эти дома и привели их не в сарайный вид, который был, а изменили функцию на жилую. Внешне они оставили такие, но перестроили внутри, подвели сети. Сейчас там благоустроено все. Но они оставили город в том виде, который существовал. Это самое элитное жилье. Но ведь внутри них тоже новодел. А у нас что? Они тоже разрушались, как и у нас. Но там власть смогла сделать так, чтобы они не разрушились, приобрели новую функцию, и при этом увеличилась стоимость этого места и инвестиционная привлекательность. Разве увеличится инвестиционная привлекательность, если мы оставим охранную зону вокруг всех этих памятников, и все они будут разрушаться? Ведь ими занимаются только после падения.