Семейный портрет в интерьере, или Толстой как зеркало русской эволюции
Режиссер Александр Созонов, взяв пьесу Ольги Погодиной-Кузминой, довольно свободно распорядился пространством. Зал «Эрмитаж» поделен на несколько зон. Две главные площадки соединены длинным помостом-языком, на котором происходит основное действие. Это как бы дорога, которая вьется через весь зал, соединяя гостиную с уголком сада. Действующие лица появляются одновременно в разных частях зала. Этот эффект полифоничности усиливается видеопроекциями на стенах и зеркалах бывшего ресторана «Эрмитаж» (причем черно-белыми, в стиле немого кино). Интерьеры же самого графского дома на одной площадке весьма аскетичны — что, кстати, соответствует реальности. Только обязательный буфет, стол, стулья, кресло, книжный шкаф... Сценография Лилии Хисматуллиной соединила старину и современность, великолепие зала «Эрмитаж» на Трубной с суровым аскетизмом яснополянской усадьбы. Фото: пресс-служба театра "Школа современной пьесы" Ее хозяйка, Софья Андреевна Толстая, наконец выходит из тени гения. Вы, конечно, знаете о ее роли в жизни Л.Н. А каких трудов и нервов это ей стоило, сколько боли и несправедливости пришлось испытать от близких людей — это для многих, вероятно, станет откровением. Графиня примерно вела хозяйство, переписывала тексты романов, рожала без устали и при этом, увы, похоже была лишена обычного человеческого и женского счастья... Софью Андреевн играет Ирина Алферова. Внешне сдержанно, как натянутая струна, но мы ощущаем, как внутри нее кипит вулканическая лава. Похоже, это та роль, которую она ждала всю жизнь. Роль, которая подошла ей и по возрасту, и по темпераменту. Алферова играет Великое Женское Терпение с большой буквы, которому приходит конец. Женщину, которая красива не только внешне, но и внутренне. Благородную в своем самопожертвовании семье, детям, мужу... Но уже на исходе сил. Иногда она шепчет. Иногда кричит, как раненая птица... И веришь — так и было в эти трагические дни. Все здесь по правде: спектакль основан на подлинных воспоминаниях, письмах и дневниках Софьи Андреевны... А в них — ее отчаяние и сомнения. Вопросы без ответов... А также черной меткой - ее неприязнь к толстовцам. Впрочем, одетый в черное последователь и издатель Толстого, зловещий Чертков (Николай Голубев) и в самом деле пренеприятный тип интригана. Только провинциальный доктор Сергей Иванович (Борис Вайнзихер) как чеховский герой вызывает у нее симпатию. Но он здесь чистая функция и не выходит из этой роли... А самого героя уже нет. Он уже в пути, хотя еще не вышел в дорогу. Очень правильно, что самого Льва Николаевича мы так и не увидим. В спектакле он дает о себе знать лишь звуком - стуком, хрипом, криком... Он уже в своем космосе и недосягаем — в 1910 году 82-летнему Толстому жить осталось считанные месяцы. Он как демиург, которого никто не видит, но все боятся, как высшая инстанция, которая диктует свои законы свите. И смотрит на нее из будущего — ведь классик опередил время на век: то, к чему он призывал (вегетарианство, самосовершенствование, просвещение, разумное потребление) сейчас становится образом жизни миллионов людей... Мы, конечно, хорошо помним, что каждая несчастная семья несчастлива по-своему. Здесь — по-детски. Похоже, природа в насмешку решила-таки отдохнуть на детях гения. Напомним, что в семье Толстых было рождено 13 (!) детей, пять из которых умерли в детстве. В спектакле мы видим троих: Льва (Павел Дроздов), Илью (Олег Царев) и Александру (Татьяна Циренина). И зрелище, прямо скажем, удручающее. Впрочем Александра Львовна все-таки воплотила некоторые чаяния отца, пожертвовав своей женской судьбой. Но остальные наследники, как говорится, оставляют желать — долги, пьянство, беспутство... Гены? Как знать... Не зря же сердцах кричит Софья Андреевна: «Какая мука видеть, какими ничтожествами стали твои дети!» Фото: пресс-служба театра "Школа современной пьесы" Но им безразлично, что думает о них мать. Намного важнее для них - написано ли отцом завещание,? Не смущаясь чужих глаз, они обсуждают это как навязчивую идею. Написал? Переписал? Спрятал? Тут нет уже приватности и хороших манер. Их не останавливает даже то, что российское общество пристально, буквально под лупой рассматривает и смакует все происходящее в семье. Все - и слова, и поступки - становится достоянием общественности. Здесь все шпионят за всеми... По сути, уход и смерть Л.Н. - первый репортаж он-лайн, за которым следила вся страна. И в спектакле камера выполняет роль Всевидящего Ока, которое фиксирует все оттенки чувств - и высоких, и низких. Дети (хотя это уже вполне себе взрослые мужики) не хотят видеть в отце гения, да и просто патриарха. Для них это вздорный старик, решивший лишить их наследства. Мы как бы заглядываем в замочную скважину, испытывая некоторую неловкость от довольно щекотливых ситуаций. Например, реальная история горничной Катюши (пластичная Ольга Грудяева). Кстати, внебрачной дочери Льва Николаевича, которую отдали замуж за садиста кучера (страшный, с кнутом, Николай Голубев). Нелегко впитывать этот нервный спектакль. Он еще искрит энергетикой будущих трагичных событий — и в истории этой семьи, и в истории страны... Атмосфера надвигающейся глобальной катастрофы, общей неотвратимой беды, которую не может остановить даже гений, пронизывает все действие. ...Земля дрожит под поездом, который идет в Астапово... И мы, зрители, ощущаем эту дрожь пола... Разлетаются по залу рукописи Толстого... Рушится фото-лик писателя... Весьма символична сцена когда персонажи одновременно кричат в зал, не слушая друг друга... Душевная глухота и слепота тут вырастают до космических размеров. Герои столетней давности оказываются очень похожими на нас, нынешних материалистов... А вот Толстого у нас уже нет.
