«Не люблю шашлычников»

Джабраила Иножаева можно найти каждую субботу на Северном рынке Грозного. Его торговое место — одно из самых колоритных: здесь продается эксклюзивная деревянная утварь, без которой не обойдется ни одна кавказская кухня. Но оказалось, что Джабраил — не только мастер по дереву.

Деревья продолжают жить

— Я не люблю шашлычников: они сжигают такую ценность. Мне же хочется каждый брусок спасти. Может быть, я на своей волне… Но мне кажется, что в изделиях деревья продолжают жить.

А они забрасывают их в свой мангал и превращают в пепел. И все — нет дерева. Для меня это очень сложная тема…

Я рос среди бабушек и дедушек, поэтому мне интересен быт наших предков. Среди моих работ пользуются спросом старинные национальные предметы утвари. Больше люблю функционал — чтобы поделки не просто стояли в качестве сувенира и пылились, а использовались в быту.

Вот, например, блюдо для жижиг-галнаша, в центре выдалбливается емкость для чесночного соуса, куда макать галушки. Обычно такие блюда бывают большие — на всю семью. Я чаще делаю модифицированную версию — на одного человека.

Еще очень востребованы скалки — их в основном берут наши женщины для раскатывания теста на чепалгаш и хингалш.

Часто поступают заказы из магазинов. В основном на разделочные доски, скалки, салфетницы, сахарницы, подсвечники.

К одному из религиозных мероприятий наша грозненская церковь заказывала большую партию деревянных пиал.

А девушка из Москвы попросила сделать разделочные доски, склеенные из кусочков дерева. Восемнадцать штук в столицу уехали.

Как-то возил свою продукцию в Анапу, ее там раскупили за два дня. Я был очень удивлен — в Чечне так масштабно не получается все распродавать.

Диплом для отца

— Любовь к творчеству, к дереву у меня с детства. Помимо обычной школы я семь лет учился еще и в художественной. Кроме матери, об этом никто не знал, иначе со стороны отца приговор был бы жестоким. Он во мне видел только инженера — в галстуке, с портфелем, в кресле. Но это было не мое.

Ради отца поступил в Нефтяной институт, чтобы получить профессию инженера-строителя. Как-то отец спросил, получаю ли я стипендию? Ответил, как есть: не получаю, потому что у меня «хвосты». Клянусь, лучше бы он меня избил… Но он меня убивал морально.

Чтобы к следующему месяцу иметь эти 40 рублей в кармане, сколько я могил на кладбищах выкопал, сколько вагонов разгрузил… В итоге одни и те же 40 рублей я еще полгода показывал ему каждый месяц.

После окончания института принес отцу копию диплома. Раньше оригинал не выдавали, пока не отработаешь три года. Отцу нужен был именно оригинал. Пришлось отрабатывать. Меня отправили в Приэльбрусье, в город Тырныауз. Уехал на три года, а остался на пятнадцать.

Честно отработал мастером смены, получил диплом и привез отцу: «Ты хотел диплом инженера? Я тебе его отдаю. Мне он не нужен».

Все остальные годы работал художником-оформителем на туристических базах, в кафе и ресторанах. В Грозный вернулся уже семейным человеком, в 91-м году.

Как Высоцкому не дали отдохнуть

— Из дерева я мастерю всю сознательную жизнь, просто параллельно всегда занимался еще чем-то. Когда учился, подрабатывал художником-оформителем. Ездил в Кабардино-Балкарию.

Когда в 1971 году оформлял там турбазу «Юсенги» в Баксанском ущелье, познакомился с самим Владимиром Высоцким. Был у него в номере, сидели за одним столом.

Это было на турбазе «Иткол», Высоцкий отдыхал там с Мариной Влади. Видимо, как творческого человека, руководство делегировало меня к Высоцкому — попросить выступить на нашей турбазе. Мы поехали с коллегой. Тогда никакой охраны не было — подошли к администратору и выяснили, в каком номере живет Высоцкий.

Поднялись на второй этаж. Стучим в дверь. Открывает Марина Влади и говорит, что супруг в ванной. Позже он вышел, замотанный в полотенце. Не поймет, в чем дело. Я все объяснил. Он со свойственной ему грубоватой интонацией отвечает: «Я сюда приехал отдыхать, а не концерты давать». Марина Влади его немного осекла, пригласила нас войти, и за столом мы договорились, что в субботу он приедет.

Высоцкий сдержал слово. После концерта мы организовали большое застолье, где он пел уже такие песни, которые мы никогда не слышали.

За его согласие выступить на нашей турбазе мне пришлось отработать — оформить сцену на турбазе в Терсколе, где у него намечался концерт. Это была его просьба.

Ни одна работа не повторяется

— Когда вернулся в Грозный, спроса на художников-оформителей не было. Устроился работать во вневедомственную охрану, потом — механиком, преподавателем в школе. Не мог сидеть без дела, поэтому хватался за все. И, конечно, мастерил из дерева, но так — для души.

После военной кампании открыл рекламное агентство, занимался наружной рекламой, интерьером и ландшафтом. Пять лет назад продал агентство и основательно занялся деревом.

Сначала я все всем дарил. В особенности — разделочные доски и скалки. А для своей кухни вообще все всегда делал сам. Потом меня заметили и стали приглашать на выставки народных умельцев.

Недавно на одной пилораме нашел своеобразный спил дерева, из которого сделал весьма оригинальные часы. Ценность ручного труда в том, что ни одна работа не повторяется.

Мои внучки очень любят поделки. Спрашиваю: «Алина, что тебе подарить на день рождения?» Отвечает: «Деньги мне не нужны. Сделай копилку».

О женской панике и связи с природой

— Никогда не забуду преподавателя, который впервые дал мне поработать за токарным станком по дереву. Сделал тогда отцу ручки для напильника. Это была первая моя работа.

Потом помогал учителям в оформлении кабинетов и залов — выпиливал вручную различные буквы, макеты, таблички.

Всегда любил запах дерева. Он дает мне энергию. Любое дерево, даже веточки, стараюсь использовать. Вот, например, ваза, трещину на которой я обыграл — обмотал зигзагообразным жгутом. 95% мастеров эту деревяшку выбросили бы, а я не могу. Жалко.

Кстати, эта трещина появилась, потому что дерево было спилено весной или осенью, во время обильного сокодвижения. Самое ценное дерево — спиленное зимой, когда оно спит.

Вот тут я использовал шелуху от семечек, ненужные кусочки дерева и эпоксидную смолу. Залил в ведерко от сметаны, потом обработал, и получилась эксклюзивная ваза.

Очень редко что отправляю в мангал сыновьям — когда уже совсем безнадежно.

Работаю практически со всеми породами. Из местных — в основном фруктовые: яблоня, слива, груша, черешня, вишня. Также привожу из Краснодарского края дуб, ясень, ольху. Там у меня друг работает в мебельном цеху — забираю то, что они не используют.

А где-то соседи спилили орех или акацию — тоже хожу, собираю.

Мастерская у меня находится на даче, в Моздоке. Менталитет чеченских женщин вы, наверное, знаете: все устелено плиткой, чистота, нельзя нигде сорить. А тут я со своими опилками — и сразу же женская паника… А там я себя не ограничиваю.

Там же у меня бараны и кролики. Люблю любую связь с природой. Не люблю квартиры. Не люблю однообразие.

В кортеже — только «Явы»

— Возможно, поэтому с молодости люблю гонять на байке. У меня есть мотоцикл «Ява», которому 46 лет. Он как новый.

Точно такой же у меня пропал во время военной кампании. А этот увидел на техстанции в Ялте у паренька и уломал продать. В память о моем. Они просто идентичные.

В советское время у нас была группа байкеров — именно «явистов». На других мотоциклах мы к себе никого не подпускали. По Грозному гоняли, ездили по Северному Кавказу.

Часто зарабатывали своими «Явами» — делали эскорты на свадебных мероприятиях. Помню, на одной из свадеб в Грозном было 50 мотоциклов и ни одной машины. Каждому байкеру девушки сзади на куртку прикололи разноцветные ленты длиной метра три.

Мне потом рассказывали знакомые, отдыхавшие на Чернореченском водохранилище, что видели невероятно красивую свадьбу, в кортеже которой были только «Явы» с развевающимися на ветру лентами.

Я и сейчас с местными байкерами гоняю. Правда, уже без лент.