«Изнасилования приняли массовый характер»

«Лента.ру» продолжает цикл публикаций, посвященных революционному прошлому нашей страны. Вместе с российскими историками, политиками и политологами мы вспоминаем ключевые события, фигуры и явления тех лет. О том, как в СССР после событий 1917 года произошла сексуальная революция, «Ленте.ру» рассказал доктор исторических наук Александр Рожков. «Лента.ру»: Какое место идеологи марксизма отводили в новом обществе любви? Рожков: Любовь не рассматривалась сама по себе, а вплеталась в марксистский или революционный «большой нарратив» и была всегда связана с ключевыми проблемами экономического либо политического характера. Маркс (который, что вполне логично, марксистом себя не считал) полагал, что именно отношение мужчины к женщине — мерило общей культуры человека. В чувстве, находящемся «в плену у грубой практической потребности», Маркс видел ограниченный смысл, деградацию человека. Вместе с тем он был сторонником эмансипации вообще (включая женскую) и довольно принципиально поддерживал свободу расторжения брака. Но здесь надо понимать и контекст той эпохи: брачные отношения зачастую отличались неравноправием, женщина не была свободна в выборе партнера, а мужчина имел широкие возможности для адюльтера. Развивая после смерти Маркса его идеи о любви, Энгельс пишет, что с разрушением экономических основ современной буржуазной семьи изменится и характер самих семейных отношений: уход за детьми станет делом общественным, независимо от того, родились они в браке или вне него. Вместе с тем он признается, что точно не знает, чем сменятся разрушенные брачные устои. Для понимания этого, пишет он, должно вырасти поколение мужчин, которым никогда в жизни не придется покупать женщину за деньги или за средства власти, и поколение женщин, которым не понадобится ни отдаваться мужчине из каких-либо других побуждений, кроме подлинной любви, ни отказываться от близости с любимым по экономическим причинам. Что говорили об этом лидеры российской революции? У Ленина не так много высказываний о любви и браке, как у двух его знаменитых предшественников. Однако и он сформулировал свою позицию по этому вопросу, заявив: «Коммунизм должен нести с собой не аскетизм, а жизнерадостность и бодрость, вызванную также и полнотой любовной жизни». И следуя за Марксом и Энгельсом, российский вождь пролетариата настаивал на свободе развода как способе укрепления семейных связей на «демократических основаниях». Стоит признать, что большевики с самого начала своих социальных преобразований были последовательны в предоставлении обещанного равноправия женщинам. Это декларировалось, например, в программе партии в марте 1919 года. Да и в реальности перед женщиной открылись все пути для саморазвития. Но разрушить пресловутый «семейный очаг», высвободив женщину из «кухонного рабства» за счет широкого развития сети роддомов, общепита, яслей, детсадов и школ, о чем мечтали большевики, долгие годы не удавалось. Как выразился Троцкий в своей книге «Преданная революция», произошел «семейный термидор», штурм старой семьи провалился. Из трудов идеологов сексуального вопроса наибольший резонанс вызвали «Двенадцать половых заповедей пролетариата» Арона Залкинда, опубликованные в 1924 году. Фрейдист-марксист Залкинд призывал пролетариат беречь свою сексуальную энергию, не растрачивать ее с ранней юности и до брака, поскольку силы понадобятся на фронте классовой борьбы. Для этого на пути к любви следует поставить трудовой коллектив: «Необходимо, чтобы коллектив больше тянул к себе, чем любовный партнер». Более того, Залкинд наделил пролетариат правом вмешиваться в сексуальные отношения отдельных пар. Вместе с тем заповеди Залкинда подразумевали половую связь только по любви, а половой акт воспринимался как высшая фаза любовных переживаний. Важно также обратить внимание на требование регулирования частоты половых контактов, постоянства сексуального партнера и ответственности за возможное рождение потомства. Половые извращения табуировались наравне с флиртом и ревностью. Более всех в этом плане, наверное, известна Александра Коллонтай и ее статья «Дорогу крылатому Эросу!». Из нее нередко конъюнктурно выдергивают цитаты, но мало кто читал статью целиком. В чем ее суть? Речь идет не столько о любви и эротике (на что обманчиво указывает название), сколько об ожесточенной идеологической борьбе двух культур — буржуазной и пролетарской. Большевики ведь на все смотрели через призму классового подхода, включая и любовь. И второй важный посыл феминистки Коллонтай — реализация мечты об освобождении женщины. Пафос статьи Коллонтай в том, что с переходом к миру наступила пора дать дорогу «крылатому Эросу» (то есть чувственной любви), поскольку во время Гражданской войны расцвел «голый инстинкт воспроизводства», или «Эрос бескрылый». В военные годы нужно было оберегать душевные силы пролетариата от «побочных душевных переживаний». Теперь же, в мирное время, крылатый Эрос возвращается. Задачу пролетарской идеологии Коллонтай видела в том, чтобы воспитать чувство любви между полами в духе товарищеской солидарности. Причем любовь членов трудового коллектива друг к другу должна подчиняться более властному чувству — любви-долгу к коллективу. В 20-е годы молодежь создавала много коммун. Это была благоприятная среда для развития любви к коллективу? Пик коммун пришелся на 1923-1924 учебный год. В них могло быть от нескольких человек до десятков и даже сотен. «Не хотим жить по-старому!» — вот основной лозунг студенческой молодежи тех дней. Однако совместный быт очень быстро приходил в противоречие с эгоистическими устремлениями членов коммуны. Как правило, выживали те сообщества, где социальным поведением студентов двигала вполне прагматичная, а не идеологизированная цель — объединить свои скудные бюджеты, чтобы не умереть с голода. Парадокс, но для коммунаров, например, понятия «коллективизм» и «товарищество» были разными. Первое отражало общую дружбу со всем коллективом, второе — дружбу индивидуальную. Поэтому желание установить товарищеские взаимоотношения со всеми коммунарами не для каждого было значимым, хотя о пользе для коллектива думали все. Оставалось ли в коллективе место для любви? Наш современник, начитавшись сенсационных публикаций о «клубничной» жизни в молодежных коммунах 20-х, наверняка представляет себе коммуну как очаг беспорядочной половой жизни. Конечно же, студенческая коммуна вовсе не была монастырем, где запрещались всякие контакты с противоположным полом. Вместе с тем действовало как минимум два фактора, препятствовавших образованию семьи. Первый — моральный: все коммунары — братья и сестры, а не мужья и жены. Второй — материальный: коммунаров, как и всех советских людей, «испортил квартирный вопрос». Впрочем, в каждой коммуне были свои порядки. В коммуне 2-го МГУ, например, запрещалось даже думать о любви. Одна влюбленная коммунарская пара горячо обсуждалась на собрании, продолжавшемся всю ночь. В итоге их обвинили в нарушении коммунистической этики. Другой коммунар захотел пойти в театр с понравившейся ему комсомолкой. Свидание так и не состоялось, поскольку завхоз коммуны не выдал ему денег на билет, заявив, что средства нужны на ремонт подметок, а «не на индивидуализм». То есть парам противодействовал коллектив? Жилищные условия коммуны практически не позволяли заводить семьи. Молодожены, тем более с супругами извне, создавали не только серьезные жилищные, но и моральные проблемы: чтобы освободить для них комнату, коммуну должны были покинуть несколько человек. В коммуне ЖБК на собрании даже пытались принять решение об исключении из коммуны в случае женитьбы. В крайнем случае, жениться разрешалось студентам старших курсов или выпускникам. Но дело даже не в проблеме с жильем. На мой взгляд, сам принцип коммуны как автономного целого не позволял создавать внутри него параллельные миры и структуры социальных связей. Воспользовавшись удачным сравнением положения крестьян в русской общине с матрешкой (крестьянин — семья — община — государство), предложенным демографом Анатолием Вишневским, можно сказать так: коммунары не хотели, чтобы внутри их «большой матрешки» в виде коммуны возникали мелкие «семейные матрешки». Семья и любовь грозили разрушить единое поле коммуны, поэтому коммунары инстинктивно сопротивлялись любым сепаратистским устремлениям. Как изменилось отношение к вступлению в половую связь? Хаотичное переплетение разных практик интимности, актуализация вопроса о «свободной любви» и стремительное разрушение прежних взглядов на сексуальную мораль позволяют говорить о взрывном, дионисийском характере этих изменений. Наиболее переменилось отношение к сексуальным связям в женской психологии. Одна студентка 20-х годов с гордостью признавалась: «Наши девушки прекрасно знают, чего они хотят от парня. Многие без особых "переживаний", по здоровому влечению сходятся с ними». В повести Пантелеймона Романова «Без черемухи» одна из героинь сообщала, что «на всех, кто в любви ищет чего-то большего, чем физиология, смотрят с насмешкой, как на убогих и умственно поврежденных субъектов». Что запустило революцию в сексуальной жизни граждан? Скажу сразу, что для сексуальной революции в Советской России краеугольными были два декрета большевиков, принятые практически сразу после установления советской власти — 19 и 20 декабря 1917 года. Это декреты «Об отмене брака» и «О гражданском браке, о детях и о внесении в акты гражданского состояния», которые Ленин рассматривал как революцию в браке. Супругами теперь считались мужчина и женщина, находящиеся по обоюдному согласию в половом сожительстве, независимо от того, зарегистрирован ли их брак в ЗАГСе. Мужчина лишался безграничной власти в семье, женщина объявлялась равноправным брачным партнером. Сексуальную революцию 20-х в России нельзя рассматривать и вне так называемого второго демографического перехода — от многодетной семьи к малодетной в связи с необходимостью планирования и регулирования рождаемости. Как раз по этой причине с самого начала советской власти были разрешены аборты. Именно эти два фактора — базовые для понимания причин, условий и содержания сексуальной революции, а вовсе не голые девушки на петроградских улицах с лентами «Долой стыд!». Такие «перегибы» действительно были? В «красном» Ревеле (нынешнем Таллине) в декабре 1917 года в городском трамвае разъезжала красивая молодая женщина, вся одежда которой состояла из меховых ботиков и красной ленты с надписью «Долой стыд!». В 1918 году в Петрограде среди обнаженных демонстрантов с плакатами «Долой стыд!» шествовали лесбиянки. В 1990-е годы появилось немало спекуляций по этой части, достоверно не доказанных свидетельств, которые тиражируются в СМИ. В частности, это широко известные «документы» о «социализации» (свободном сексуальном использовании) женщин в годы Гражданской войны, требующие серьезного источниковедческого анализа. Есть данные, что они, если применять современную терминологию, — умело сфабрикованные в ОСВАГе фейки для информационной войны против большевиков. Но совершенно бесспорно, что революционные потрясения, хаос в полуразрушенной и голодной стране создавали питательную среду в том числе и для сексуальной разнузданности. Нельзя забывать и о «птенцах Керенского» — выпущенных в марте 1917 года по амнистии тысяч уголовников. «Отмирание семьи» было воспринято молодыми людьми как долгожданная доступность женщин? Полагаю, доступность женщин тогда не воспринималась тотально. По документам первых послереволюционных лет складывается впечатление, что были некоторые категории женщин в ситуации доступности — например, «буржуйки», дворянки в период «военного коммунизма». В определенных кругах пролетарских юношей насилие над ними воспринималось как торжество классовой справедливости. А революционное законодательство за изнасилование «буржуйки» поначалу карало не строже, чем за кражу селедки. Доступными были (либо таковыми воспринимались в мужском сообществе) также «товарки» по комсомольскому коллективу. Считалось более нормальным вступить в половую связь без любви с членом комсомольской ячейки, нежели идти к проститутке. В 20-е годы изнасилования приняли массовый характер. Насилие над женщиной вначале маскировалось в Уголовном кодексе термином «хулиганство». Это было очень распространено на селе с конца XIX века, но в 1920-е годы стало серьезно угрожать правопорядку в стране. К тому же «хулиганство» заметно молодело. Сам акт насилия над женщиной, как правило, представлялся в среде насильников как молодецкая удаль, и «герои» хвастали содеянным. Многие комсомольцы, особенно на селе, были замечены в половой распущенности. За отказ от вступления в связь с комсомольским функционером девушку нередко исключали из организации под надуманным предлогом. Были и другие формы преследования, вплоть до убийства за отказ от «свободной комсомольской любви». Какой на этом фоне была ситуация с венерическими заболеваниями? В целом ситуация в этой сфере в 20-х годах не сильно отличалась от дореволюционных лет, а по статистике порой даже выглядела несколько лучше. В начале ХХ века в России среди студентов-мужчин примерно 25-27 процентов были заражены вензаболеваниями, в то время как в Советской России — около 20 процентов. Это объясняется разными факторами: революция в России намного облегчила вступление в брак, чего не было раньше, как и за рубежом, что толкало молодых мужчин к сексу с проститутками и случайными партнершами. Кроме того, в 20-х опрашивались преимущественно крестьянские парни (в деревне венболезни встречались реже, чем в городе), поступившие в вуз, — до революции таких практически не было. Опрос 242 зараженных советских студентов показал, что самый неблагополучный период — годы революции и начала нэпа. Пик заражения венболезнями пришелся на 1918 год, к 1924-му количество зараженных уменьшилось в четыре раза и далее снизилось до статистической погрешности. Как после революции изменилось отношение к гомосексуализму? Мужской гомосексуализм был запрещен в дореволюционной России, хотя сексуальные практики однополой любви богатых и знатных особ (достаточно упомянуть князей Феликсов Юсуповых — отца и сына), как правило, полицией не преследовались. Более того, юнкера, солдаты, молодые крестьяне были вовлечены в качестве «живого товара» в рынок гомосексуальных услуг. В России и до, и после революции в обществе (за исключением столичных богемных слоев) гомосексуализм воспринимался как нечто ненормативное, порочное, но особых проявлений агрессии не было. Можно сказать, терпели, игнорируя. Большевики, придя к власти, не стали вносить добровольное мужеложство совершеннолетних в УК РСФСР 1922 года (лесбиянство и при царизме не каралось судом). В 1928 году СССР Всемирной лигой сексуальных реформ (эта организация вовсе не выдумка Ильфа и Петрова) был признан едва ли не образцом секс-терпимости. Стоит заметить, что прогрессивное отношение новой власти к содомии вписывается в негативное отношение к Русской православной церкви. Кстати, на Кавказе и в Средней Азии статья за мужеложество сохранялась. Но в 1934 году она была негласно возвращена и в УК РСФСР, инициатором чего, по некоторым данным, было ОГПУ (как известно, уголовная ответственность за гомосексуализм просуществовала до 1993 года). В 30-е годы многое из завоеваний сексуальной революции 20-х годов было нейтрализовано консервативной реакцией. Как начался этот процесс? К середине 20-х в дискурсе идеологов власти о любви, семье и браке наблюдается нивелирование прежних прямолинейных заявлений, отказ от утопических идей. В речах, статьях Николая Бухарина, Анатолия Луначарского, Льва Троцкого становится заметным стремление приструнить «революционные наскоки» пролетарской молодежи, усмирить юношеский пыл «сексуально освобожденных» борцов за «новый быт». Концепция «свободной любви» подается как некий революционный угар, от которого пора отказаться, а в противовес ей внедряется идея коммунистической морали в отношениях между мужчиной и женщиной. В середине 30-х наступает уже настоящая «заморозка» официального дискурса о половом вопросе. Власти насаждают в общественном сознании и поведенческих практиках аскетизм и деэротизацию. Известен случай, когда в 1935 году бюро ВЛКСМ фабрики «Красный треугольник» исключило из комсомола молодого слесаря за то, что он «гулял одновременно с двумя». Во второй половине 30-х, в разгар борьбы с «вредителями», пропаганде «буржуазных взглядов» на вопросы любви и брака придавался политический смысл, что реально могло грозить репрессиями. С тех пор и, пожалуй, до начала 90-х в стране царило морализаторство в интимной сфере, квинтэссенцией чего стал знаменитый тезис «в СССР секса нет».