Амина Назаралиева: «Женщины нередко думают, что сами виноваты в агрессии мужчин»

Сегодня мы решили поговорить на эту животрепещущую тему с Аминой Назаралиевой – врачом-психотерапевтом, сексологом и основателем клиники Mental Health Center. Она была одним из экспертов, которые приняли участие в документальном фильме, посвящённом теме домашнего насилия. — История с Региной Тодоренко наделала немало шума. Сначала она чуть ли не оправдывала домашнее насилие, а потом резко поменяла точку зрения. Но в российском обществе есть разные точки зрения на этот счёт. — Да, поэтому пример с Региной Тодоренко очень хорошо это показывает. Я знаю, что женщины начали писать в иностранные компании „Pumpers“ и „Pepsi», чтобы её лишили контрактов с ними, и это сделали, потому что там подобные высказывания абсолютно недопустимы. — Но то, что Регина сейчас резко поменяла точку зрения и «переобулась в воздухе» тоже не делает ей чести: как только ветер подул в другую сторону, так она сразу же сняла фильм против домашнего насилия и перешла на сторону его противников. — Я считаю, что это делает ей честь, потому что люди ошибаются, а в процессе роста и развития мы многократно меняем свои убеждения. Она транслировала очень банальную и распространённую вещь, которую Регина услышала по телевизору от подруг и т. д. Но, получив обратную связь, быстро связалась с экспертами и сделала фильм, который уже посмотрело почти 4 000 000 пользователей интернета. Общество реально меняется, хотя Регина сделала очень больно своими словами, но после этого она исправилась и компенсировала свою ошибку. У меня это вызывает уважение, а если бы все так делали, то давно бы жили в другом мире, и женщин убивали бы гораздо реже! — Не всякая женщина может стать жертвой. В психологии есть такое понятие виктимизация (процесс или конечный результат превращения в жертву преступного посягательства. Прим. автора). Какие есть признаки, указывающие на то, что женщина сможет стать потенциальной жертвой? — Тут мы не говорим о каком-то особенном профайле, а виктимизацию в будущем предсказывает опыт в прошлом. Например, девочка, которая была свидетельницей домашнего насилия в отношении её собственной мамы, с большей вероятностью может оказаться жертвой домашнего насилия в своей собственной семье. — Можно сказать, что девочки, которые в детстве видели такую модель, воспринимают её как норму, а не как отклонение? — В каком-то смысле так можно сказать, и такое поведение, к сожалению, воспринимается как некая норма, потому что ребёнок не видел ничего другого: это разрешено и считается правильным. Детский мозг адаптируется, и ему для выживания нужно подстроиться к поведению того, от кого он зависит. Если папа приходит пьяный и достаточно регулярно бьёт маму до синяков, то детский мозг, не видя никакой безопасности, начинает сканировать ситуацию. Нередко бывает, что дети даже начинают обвинять свою мать, что помогает обрести хоть какую-то иллюзию контроля. Девочки считают так: «Я буду себя вести по-другому, я буду умнее, сама себя вести как мужчина и буду более качественной женщиной», поэтому эти женщины думают, что смогут избежать таких ситуаций и думают, что что будет обеспечен успех, хотя никаких гарантий это не даёт, и нет ни одной женщины, которая абсолютно гарантированно была бы защищена от насилия. -В психологии есть связка «Палач-жертва», предполагающая зависимость с двух сторон, когда он не могут друг без друга. В какое-то время жертва становится зависимой от палача, и тут возникает некий мазохизм, а когда жертва отделяется от палача, то она страдает, так как уже привыкла к такому сценарию с побоями, а потом ей их, в какой-то мере, не хватает. Что вы думаете по этому поводу? — Это – не корректная модель, потому что нет жертв, которые хотят насилия, хотя, конечно, есть люди-мазохисты, получающие удовольствие от того, что им причинят боль или унижение в контексте БДСМ, например, когда они занимаются сексом. Объяснения на уровне «жертва-палач» – это такие же объяснения, как то, что «земля стоит на трёх китах». Они настолько же примитивны, хотя когда-то они казались логичными, но что происходит в действительности? Никакая жертва для себя не хочет никаких мучений и пыток, но если она оказываются в беспомощной ситуации и полностью зависима от агрессора, то всё начинается именно с психологического насилия, когда её «отрезают» от социума. Если женщина могла раньше выжить сама, то постепенно её самооценка втаптывается в грязь, и она начинает меньше верить в себя, поэтому у неё появляется иллюзия, что её партнёр, который способен её полюбить, является единственным и самым важным. Надо понимать, что такая динамика и подобные утверждения в собственной дефективности и неполноценности – следствие насилия. Кроме того, очень популярные идеи самопожертвования, которые часто являются гендерными стереотипами и впитываются. Убеждения агрессора «Я имею право на насилие!», как ключ к замку, подходят к убеждениям жертвы «Я не имею права». Тогда агрессор считает себя всё больше правым и придирается к каждой мелочи, и тут может быть два варианта: какие-то женщины понимают, что его поведение абсолютно неадекватно, но из-за страха вынуждены подчиняться, чтобы спасти себя, какие-то, если у них уже изначально низкая самооценка и чудовищная внутренняя критика, могут верить в то, что они – плохие и всё делают не так и поэтому они заслуживают наказания. Мы знаем случаи, когда, например, женщин похищают, и они ведут себя так, чтобы угодить агрессору, потому что они – умные и понимают, что это спасёт не только их, но и других жертв. Агрессора нельзя злить, потому что он сможет убить, либо – лишить воды или еды. — Но мы сейчас не берём экстремальные случаи с захватом заложников и не говорим о «стокгольмском синдроме», когда жертвы даже испытывают к своим мучителям некую симпатию. — Это – очень похожие ситуации, потому что там прослеживается такая же динамика: когда ты полностью зависишь от человека, особенно, если это – твой родитель или партнёр, то у тебя включается система привязанности. У нас есть определённые структуры, которые отвечают за привязанности. Мы – социальные животные и рождаемся абсолютно беспомощными, поэтому, в отличие от других животных, не можем сразу становиться на четыре ноги и бежать добывать себе еду. Мы должны висеть на маминых ручках и очень долго идём к независимости. — Кстати, по поводу независимости. Мне кажется, что основанная проблема российских женщин в том, что они, в основном, очень сильно зависят от мужчин, прежде всего, в финансовом плане. Если бы они были более эмансипированы, то существовало меньше проблем, и этим женщинам было бы куда идти – у них была бы своя жилплощадь и личное пространство. Вы согласны с этим мнением? — Это – одна из частей проблемы, потому что у нас существует гендерное неравенство, а в странах, где есть гендерное равенство, женщинам есть, куда уйти, поэтому там очень трудно «отрезать» женщину от всего и стать единственным источником её выживания. Но я хотела бы вернуться к теме «стокгольмского синдрома». Если мы говорим о ребёнке в плане виктимизации, то почему это происходит? Когда идёт насилие над матерью, то у ребёнка активизируется система привязанности, но одновременно работает и система защиты от этого человека, потому что он несёт насилие. Эти противоречивые мотивы и тенденции – очень яркие и эмоциональные, но и очень тяжёлые, поэтому мы видим взрослых и успешных женщин, у которых отцы были агрессорами. Они могут годами с ними не общаться, но всё равно – страдают и переживают и хотят, чтоб их папа полюбил и признал ошибки. Эта боль не уходят, хотя дети уже выросли, но система привязанности также противоречиво реагирует. Кроме того, существует страх перед этим человеком и эмоции. Тут не идёт речь о том, что жертва не может жить без палача, – нет, поэтому женщины часто ничего не испытают по отношению к «хорошим парням»: им скучно с безопасными партнёрами и они тянутся к «плохим парням». Но тут акценты расставлены – не там. Когда мы вырастаем, наша система привязанности очень часто реагирует на людей, похожих на наших родителей, так что в схеме «жертва-палач» не верно расставлены акценты, и обвиняется жертва, как будто она сама выбирает палача и получает удовольствие от насилия. Жертва находится в ловушке из-за того, что с ней сделали, когда она была маленькой и этого не выбирала, а когда стала взрослой, то мозг с ней это сделал, чтоб она просто выжила, и её не зарубили в первый же год совместной супружеской жизни. — Я хочу, чтобы вы прокомментировали историю певицы Валерии с первым мужем. Она никогда не вызывала ощущения слабой женщины, но почему с ней произошла эта ситуация? — По данным ВОЗ, каждая третья женщина в мире подвергается насилию со стороны партнёра. Это происходит очень часто, поэтому тут абсолютно неважно – сильная ты женщина, либо – нет. Например, ты вышел в дождливую погоду и вернулся с мокрыми ногами. Но тут – дело не том, что у тебя какие-то ненормальные ботинки, а в том, что на улице дождь. Насилие – это распространённая проблема. Я не очень хорошо помню детали истории с Валерией, но у неё на руках было трое маленьких детей, и она жила в клетке и в изоляции. Она думала, что ей некуда деться и неоткуда ждать помощи. — И тут присутствовал материальный фактор: Валерия в финансовом плане полностью зависела от мужа-продюсера, который ей внушил мысль о том, что без него она вообще пропадёт. — Да, ей угрожали, и очень часто это – страх за детей. Я не знаю, что происходило в их отношениях, но нередко влиятельные мужчины грозят тем, что отнимут детей и сломают им жизнь. Это – типичные вещи, которые говорят агрессоры, чтобы контролировать жертву. Потом доходит вообще до крайностей. Я не знаю, как это было в случае с Валерией, но очень часто агрессоры обещают убить детей, потом убить свою партнёршу, а затем совершить суицид: я всех вас заберу и уйду сам, потому что мне уже нечего терять, так что иногда дело доходит и до таких чудовищных вещей! — Но есть – более «свежий» кейс. Я имею в виду жуткий случай с Ритой Грачёвой, когда её муж вывез в лес и отрубил девушке руки. В данной ситуации не идёт речь о каком-то психическом расстройстве? Тут нет патологии? Как вы прокомментируете эту историю? — Я не знаю особенности именно этого дела, хотя психические расстройства иногда могут объяснять агрессивное поведение, но проблема – в том, что чаще всего дело-то – не в психическом расстройстве. Есть мужчины с чертами нарциссизма, импульсивности, но они часто вообще не дотягивают ни до какого медицинского диагноза, поэтому их признают психически здоровыми и вменяемыми. Они себя ведут агрессивно, потому что так можно делать, а с точки зрения закона у них не будет последсствий. Кроме того, от них не отвернутся друзья, они не лишатся карьеры или работы. Такое агрессивное поведение «эффективно» в краткосрочном плане, когда агрессор получает то, чего он хочет. Он избил жену, а потом ходит – «тише воды – ниже травы», но при этом начинает получать негативные последствия гораздо позже, а не сразу после проявления агрессивного поведения. Жена начинает его раздражать, потому что когда-то он встречался с цветущей и яркой женщиной, а теперь она забитая, и в сексе уже не та, не хочет его и т.д. Мужчины не видят связи между насилием и тем, что потом происходит с их партнёршей. Но они это делают, потому что это можно делать, а мы как общество позволяем ему это делать, так как в нашей стране даже нет для этого закона. — Тут дело даже не в отсутствии закона, а в осуждении, которого тоже, к сожалению, нет. Вы сейчас говорили о том, что муж избил жену и в воздухе возник «дух» Марата Башарова, потому что его действительно никто особо в обществе не осудил, а некоторые, наоборот, поддержали: «Молодец, мужик!». Башарова приглашали на телешоу, никто не лишал работы, он не подвергся какому-то остракизму. Вы согласны, что российское общество в этом плане не совсем здорóво? — Да, не порицается, поэтому человек и не лишается работы, контактов и т.п. Он может приближаться к жертве на 50 метров и даже ближе и не теряет ничего ценного, что у него было ранее, поэтому большинство мужчин и даже женщин встают за агрессора горой: мол, сама – дура и виновата в том, что её избили, что просто так мужик руку не поднимет, так что такое поведение даже одобряет насилие. — Чем вызван высокий уровень агрессии в российском обществе? — Я думаю, что ключевые факторы, это опыт насилия как внутри семей, так и за пределами семей – в разных институциях, где тоже много насилия и жестокости по отношению к простым людям. Во-первых, мы исторически так прожили, когда жизнь не считалась ценностью, а эмоции не воспринимались как важные, и счастье не считалось чем-то важным. Во-вторых, это – бедность и недоверие к людям и к общественным институтам, а также – усталость. — Почему жертвы домашнего насилия часто не хотят об этом признаваться публично? — Прежде всего, им стыдно, вторая причина – то, что они не получают поддержки, а их, наоборот, начинают обвинять и вываливать в помоях. Но женщины нередко думают, что сами виноваты в агрессии мужчин, которых их избили. Они не только боятся осуждения окружающих, но и сами так считают после того, как это произошло. Кроме того, они ещё боятся и последствий, например, того, что придёт служба опеки и заберёт детей или того, что они не прописаны в данной квартире, а муж говорит, что она будет валяться в канаве. У него могут быть связи в той же полиции, как это было в случае с делом сестёр Хачатурян. Они пытались обращаться в полицию, но потом, как рассказывали дочери, их отец хвастался, что прокурор лично порвал протокол о нарушении ПДД, хотя Михаил Хачатурян – совершенно криминальный элемент. Если последствия для тебя будут хорошие, и ты получишь поддержку, то тогда ты можешь публично заявить о насилии в семье, но если последствия станут хуже, чем насилие, которое закончилось, а тебя будут 15 раз допрашивать и унижать у гинеколога, то это каждый раз будет тебе наносить боль. Жертва часто считает, что это со мной уже произошло, но боль закончилась, а если она снова обо всё расскажет, то ей придётся опять переживать эмоции – дополнительно к тому «дерьму», которое она уже «съела», а потом злой партнёр ещё отберёт её детей. Обычно женщины, ради собственной безопасности и сохранения хоть каких-то частиц психического здоровья, обоснованно не хотят ни о чём рассказывать. — Последний вопрос – о многострадальном «Законе о домашнем насилии», который никак не примут. Как вы считаете, есть какие-то шансы на его принятие в обозримом будущем? — У меня сейчас, судя по тем же заявлениям Татьяны Москальковой (Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации. Прим автора), очень выросла надежда на то, что общество готово и вынудит власть принять этот закон, не говоря о том, что уровень насилия во время самоизоляции вырос. Это уже дошло и до тех не очень умных людей, которые в своё время не только не приняли «Закон о домашнем насилии», но и сделали всё для того, чтоб он не был принят! Именно на их совести – такое большое количество смертей из-за домашнего насилия… Беседовал Евгений Кудряц

Амина Назаралиева: «Женщины нередко думают, что сами виноваты в агрессии мужчин»
© CBS MEDIA