Алик Якубович: это мое пространство. И оно черно-белое

Знаменитый нижегородский фотограф и поэт Алик Якубович рассказал ИА «Время Н» о вехах своей жизни, атмосфере мастерской, а также об отношении к цвету и черно-белой фотографии.

I

Фотография навсегда

С треском ушел из мединститута; уже понимал, что не хочу быть врачом, а хочу быть фотографом. Зашел в магазин «Кругозор» на Автозаводе, увидел работу Бориса Смелова в журнале «Советское фото». Это был чистый гипноз для меня. И я уже понял, кем хочу быть. В этом журнале был и Владимир Вяткин — совершенная противоположность Смелову. Эти два человека изменили мою жизнь. Со Смеловым, к сожалению, не удалось познакомиться, а с Вяткиным мы друзья: спустя много лет совпали в одном жюри. Если приезжаю в Москву, обязательно ходим с ним к Донскому монастырю, где гуляем и обо всем разговариваем.

Я слишком поздно пришел в фотографию. Сначала был на выставке фотоклуба «Волга» в 1978 году, увидел такую работу, о которой не имел никакого понятия. Это были такие космические картинки. В тот момент Юрий Шпагин организовал молодежную фотостудию «Поиск», где собралась вся талантливая молодежь. Меня оттуда по причине неготовности выперли. Через полгода я снова пришел, принес новые фотографии; Шпагин оценил мою настойчивость. Так я пришел в фотографию навсегда.

Потом в моей жизни был Александр Лапин — известный столичный фотограф. Шпагин организовал поездку в Москву, были встречи в разных фотоклубах. Я ездил к Лапину больше года, он воспитывал меня в хорошей фотографии и печати, а я это не очень любил. Мы остались товарищами в не учебном режиме. А дальше — сам. Поиск закончился, а темы — продолжались. И я жил в них.

II

Фотограф Лев Урусов

С Львом Урусовым мы познакомились на турбазе под Дзержинском. Были тогда школьниками. Лева был очень красивый, нравился девушкам. Он уже тогда был тонкий психолог: рассказывал про себя грустные истории, а девушки… он поджигал их сердца на раз, что мне очень нравилось. Он меня по тем временам выбрал за младшего — был гораздо начитаннее; умел брать три аккорда на гитаре и знал стихотворения многих поэтов. Так мы с ним познакомились, а после турбазы я стал ездить к нему в гости на Белинку, он жил в двухэтажном деревянном доме.

Уже позже я поступил в техническое училище №6 на Стрелке. Рано утром ехал на первое занятие, на задней площадке автобуса появился Лева. Выяснилось, что мы оба ехали учиться на фотографов. Нас снова свела судьба: учились в этом училище, потом пошли к Шпагину в «Поиск». Ходили по Свердловке и пили портвейн. Но это было интеллектуальное общение. Он был инакомыслящим — даже в фотографии. Его фотографии были другими, позже он ушел в арт-фотографию, а я — в жесткий фоторепортаж. У него была небольшая мастерская в Казбекском переулке. Когда мастерская появилась у меня — он просто брал ключи и шел туда фотографировать. Он гораздо больше меня понимал в цвете.

Лева очень красиво врал. В хорошем смысле. Это было блестяще. Трудно было в это поверить, но приходилось. Да и не надо было это оспаривать. Он был волшебником. И в его фотографиях это происходило.

III

Мастерская — моя церковь

Мастерская — моя церковь. Я пришел сюда, когда закончил со всеми своими бизнес-проектами. Место постепенно начало намыливаться. Здесь мне уютно; это пространство. Есть любимые вещи, есть много зон общения, когда я один. Надо понимать, что здесь надо постоянно работать, труд — это как молитва. Иначе пространство начнет сильно отказывать. Я не сам к этому пришел, у меня был друг — скульптор Вячеслав Потапин. И на его примере я понял, что такое мастерская. Он работал кровью и потом.

Когда-то было помещение в подвале пединститута, около того места, где, согласно легенде, был зачат Ленин. Это скорее была тусовка, конечно. Там была хорошая печать для советского времени. Но помещение совершенно не проветривалось, а мы приходили с портвейном и сигаретами. Но это другая мастерская, другое общение и другое время.

Потапин стал для меня примером.

IV

Тема должна тебе нравиться

Если тебе надо, если ты прав — значит, получится. Я старался удивить; быть там, где до меня никого не было. Так случилась тема с фотографиями из вытрезвителя в середине восьмидесятых, из дома престарелых; снимал крестные ходы в Кировской области. Когда ты делаешь свое дело — тебе начинает везти.

Потом случилась серия с поцелуями. Был период, когда занимался рекламой, и мне не хватало воздуха. Начал снимать, как люди целуются; потом они начали меня замечать — и я снимал это. Много было разных каверзных моментов. Тема рождает тему. Тема — как девушка, она должна нравиться. Она должна быть в тебе, ее надо почувствовать и полюбить.

Выходишь на мероприятие — и все видишь, входишь в толпу, раскачиваешься вместе с ней, находишь своего героя. Думаешь: «Этот лысый, который всех задирает, точно мой. С ним обязательно что-то случится». Делаешь съемку, а его держишь краем глаза. Потом он сцепляется с каким-то парнем, начинает драться. Была такая история, я сделал картинку. Важен режим интуиции.

V

Снимаю свои стихи

Стараюсь не снимать так, как снимают фотографы. Мне Александр Дымников очень помог в этом вопросе, он председатель филиала Союза фотохудожников России в Санкт-Петербурге. Приехал и спросил, почему я снимаю не на полную матрицу, из-за этого теряется качество. Мы с ним ходили и разговаривали. А на следующий день он пришел и сказал: «Чего я тебя лечу. Ты же снимаешь свои стихи. Зачем тебе полная матрица?».

Понимание иногда приходит не в момент съемки, а в момент отбора. И ты видишь зону брака, видишь гипноз, видишь стихи. Случается, что в зоне брака видишь потрясающую картинку.

Я не так давно был на кинки-вечеринке, ничего ужасного со мной не случилось, но была интересная публика. Они пытались быть другими. А карточки в итоге получились в стиле босховского абсурда. Стараюсь снимать то, что мне интересно. Всегда интересно проверить свою форму, найти свое.

Случается, что я выхожу, сажусь в первую попавшуюся маршрутку, которая меня привозит на картинки. Надо отдаваться пространству и отключаться от суеты.

VI

Черно-белая фотография

Я родился в такое время, когда увидеть настоящую европейскую фотографию в журнале Revue было практически невозможно. И первой настоящей фотографией, которую я увидел, была американская фотография. Были и цветные фото, но они не имели ничего общего с тем гипнозом, который я получил от черно-белой.

Мне повезло — я начал смотреть с нормальных фотографов. Их было немного, но они так зашли в меня подсознательно, я уже видел то, каким это должно быть. Это мое пространство. И оно черно-белое.

Прошло, скажем, тридцать лет, я понимаю — настоящая фотография — это переход. Ты в нее смотришь, тебя пропускают дальше. Неважно рассказать о том, какие у девушки ноги или грудь; важно то, куда тебя это ведет дальше. Как и в поэзии.

VII

Что делает меня счастливым

Что делает меня счастливым? Книжка, фотографии и тексты. Меня сделал счастливым мой последний текст, который я написал позавчера:

Здравствуй, Господь,

Теперь у меня есть мастерская,

Не то чтобы теперь,

Но теперь особенно,

Так что приходи ко мне

Пить чай с овсяным печеньем,

И я сделаю твой портрет,

Хочешь, как Ирвинг Пенн,

Или как Юсуф Карш,

Или как ты хочешь,

Чтобы люди увидели,

Что ты все еще есть,

И перестали молиться

Чертям в телевизоре,

А еще у меня есть портвейн.

Мне все больше кажется, что надо писать о том, что ты знаешь. И все будет нормально.