Тиран и жертва: девятый вал семейной драмы супругов Айвазовских

 «От звука его шагов она вздрагивала. Всё внутри сразу сжималось. Юлия научилась безошибочно определять, в каком настроении вернулся её муж, если шагал вот так, размашисто, слишком твёрдо, надо ждать бури».

«Ревнивый его характер… приучил меня к покорности и боязни. – Позже напишет Юлия Гревс. – Я была принуждена жить в продолжении двенадцати лет в кругу его семейства… пропитанного нравами восточными – во всём противоположными полученному мной воспитанию».

«Молодой, не знающей жизнь и людей, я вышла замуж за художника Ивана Константиновича Айвазовского, с которым была знакома весьма короткое время. Ревнивый и властолюбивый его характер приучил меня к покорности и боязни мужа. Вскоре он повёз меня в Феодосию, где я была принуждена жить в продолжении двенадцати лет в кругу многочисленного его семейства, пропитанного воспитанием и нравами восточными — во всём противоположными полученному мной воспитанию, и я подпала под совершенную от них зависимость, под влиянием всех возможных с их стороны интриг с целью поселить раздор между мужем и мной и удалить его от меня и детей для своекорыстных целей. Характер моего мужа и прикрытая лишь только наружным лоском, из опасения света, необузданная его натура, всё более и более проявлялись в самом грубом и произвольном со мной обращении. Дурное на него влияние его семьи ещё значительно усилилось по приезде из-за границы его брата отца Гавриила, воспитанника иезуитов. Несправедливости и жестокость моего мужа ко мне, грубость и запальчивость внушили как мне, так и детям нашим, непреодолимое к нему чувство боязни и страха до того, что мы вздрагивали, когда слышали приближающиеся его шаги. Постоянные эти волнения и душевные огорчения, невыносимые нравственные страдания и угнетения мало-помалу подточили моё здоровье и наконец вызвали, при других ещё причинах, тяжкую болезнь, которая продолжалась три года, и последствия которой до настоящего времени кажутся неизлечимыми. Болезнь моя, не вызывая сострадания, лишь только усилила озлобление и необузданность моего мужа до варварства, и я нередко подвергалась насилиям, следы которых были видны на всём теле и даже на лице. Однажды муж мой бросил меня оземь в присутствии нашего управляющего; дети мои меня подняли, но от падения и нравственного потрясения кровь пошла у меня горлом. Другой раз он вывихнул мне руку, о чём может свидетельствовать вправивший её пользовавший меня врач Эргардт и таврический вице-губернатор Солнцев, посетивший меня вслед затем. С угрозой меня зарезать, он бросился на меня, больную женщину с бритвой, я успела с силой, которую даёт иногда отчаянье, вырвать её из его рук и выбросить в открытое окно. В припадке бешенства он другой раз схватил меня за горло, и я была освобождена из его рук сестрой доктора Эргардта, которая в то время находилась у нас в доме, но долго я носила на шее знаки от этого насилия. Этот последний поступок мужа моего вынудил меня послать за феодосийским полицмейстером Пасынковым, который при спросе о том должен будет подтвердить, как это, так и многое другое, хотя он потворствует во всём моему мужу. О болезни моей и о перенесённых мной от мужа многократно побоев и насилий может свидетельствовать доктор Эргардт, нередко, как домашний врач, бывший тому свидетелем, а также и домашняя прислуга… Вот та жизнь, которую я терпела двадцать два года, терпела, потому что единственным освобождением мне представлялась смерть, а также опасаясь осуществления угроз моего мужа, что он меня отправит к моим родным, а оставит у себя моих детей, единственное моё утешение, мою радость, мою жизнь. Физические и нравственные страдания окончательно отняли у меня всякую силу воли, всякую самостоятельность, и от страха я покорялась горькой и, как мне казалось, неизбежной моей судьбе! Три года тому назад, по счастливому стечению обстоятельства, нам удалось приехать в Одессу на зиму и, хотя муж мой чувствовал и понимал, что местные условия налагали на него узду общественного мнения, которой он не знал в Феодосии в кругу своих родных и других притворствующих ему лицах, — я тем не менее и тут должна была переносить его буйства, которые должны быть памятны прислуге гостиницы «Франции», в которой мы жили, и носить на лице следы его грубых оскорблений. С тех пор мне удалось оставаться в Одессе, так как продолжающееся до сего времени болезненное моё состояние лишило меня возможности предпринять путешествие, и муж мой возвратился без нас в Феодосию. Тут впервые мы вкусили блаженство спокойной богоугодной семейной жизни, нарушаемой лишь только кратковременными приездами и переполненными угрозами и упрёками письмами моего мужа; но тут и я стала сознавать свои человеческие права угнетёнными рабством, и все свои священные обязанности относительно моих детей, их счастья и нравственного спокойствия, — я узнала свои права как мать. Ввиду всего этого, по здравому обсуждению, поддерживаемая убеждениями моих взрослых детей, и их уверений, что они готовы даже своим трудом снискивать себе пропитание, чтобы спасти меня от тяжких мучений и истязаний, которым они были постоянными свидетелями, и уповая на помощь Всевышнего, я наконец решилась остаться в Одессе и не отправить в Феодосию, по требованию мужа, моих детей, для окончательного расстройства их здоровья».

«Убеждённая по совести, перед Богом, что я свято исполнила свой супружеский долг, что я переносила от мужа сверх своих сил, и не желая срамить отца моих детей судебным преследованием и обнаружением сокровенных семейных тайн — я припадаю к стопам Вашего Величества, моля о справедливости и ограждении моего материнского достоинства, моих человеческих прав, дарованных щедротами Вашими каждой вышедшей из крепостной зависимости крестьянке. Я молю для себя и детей моих одного только спокойствия и ограждения от грубого произвола! Вашего императорского величества верноподданная Юлия Яковлева Айвазовская, рождённая Гревс».

«Айвазовский, бледный как смерть, едва сдерживал своё бешенство, но хотя угрожал и оправдывался тем, что докажет, что жена его жила в близких отношениях не только с доктором Эргардтом, но и со всякими другими, – он, однако, согласился разрешить ей избрать вместе с дочерьми место жительства по её усмотрению, но только не в Одессе, где её будто бы подстрекают против него и выдавать ей по 300 рублей в месяц».

 «Признавая необходимость жить отдельно от моего семейства, я, нижеподписавшийся, даю сию расписку в том, что я: 1) добровольно разрешаю моей жене Юлии Яковлевой Айвазовской вместе с четырьмя нашими дочерями: Еленой, Марией, Александрой и Иоанной – жить в г. Одессе или в другом городе, по её усмотрению, а также, в случае надобности, временно выехать за границу, и с этой целью выдаю бессрочный вид на свободное её с дочерями жительство; 2) на содержание жены моей с дочерями я обязуюсь выдавать ей ежемесячно впредь по триста рублей, а также передать моей жене или уполномоченному ей лицу, принадлежащее ей имение Кринички; 3) выслать моей жене тотчас по приезде моем в Феодосию метрические свидетельства о рождении и крещении наших дочерей. Условия эти обязуюсь исполнить свято и ненарушимо; но ежели жена и дети пожелают приехать ко мне в Феодосию временно или на постоянное жительство, то я приму их с удовольствием, в чём подписываюсь г. Одесса, апреля 7 дня 1870 года».

Также рекомендуем вам прочитать ещё одну интересную статью: 5 интересных фактов из жизни художника-абстракциониста Василия Кандинского