Тиран и жертва: девятый вал семейной драмы супругов Айвазовских
Ему 31, ей 19 – большая разница в возрасте не стала помехой для любви двух людей. Бывшая гувернантка, дочь врача-шотландца на русской службе Юлия Гревс считалась в кругу семьи супруга не лучшей партией. Все вокруг то и дело говорили о том, что знаменитый художник достоин лучшей женщины. Но автор «Девятого вала» не слушал никого и сделал предложение возлюбленной через 5 дней после знакомства, в 1848 году.
Такой поступок рассматривался как шаг огромной любви. Молодая и красивая Юлия и уже известный на то время художник-маринист армянского происхождения. Но так ли всё красиво и просто, как казалось на первый взгляд?
Любовь с первого взгляда или выгодная партия?
Иван Айвазовский – видный жених, однако в жёны взял молодую, скромную, тихую бесприданницу. Юлия была из бедной семьи, её родители не были влиятельными людьми, а уж о приданом и вообще речи не шло. Однако их брак казался крепким и надёжным.
Через месяц после свадьбы Айвазовский отправился в Москву, там он представлял свои картины на выставке. Многие ожидали увидеть рядом с ним молодую жену, однако Юлия на экспозиции так и не появилась. Возможно, уже тогда в их семье назревали первые размолвки, но публика оставила этот факт без внимания.
Люди считали, что Юлия просто выбрала себе удачного спутника жизни, проще говоря «погналась за положением в обществе». Некоторые жалели Айвазовского, ведь его брак с бесприданницей достаточно сильно взволновал общественность.
Через год после свадьбы у супругов родилась первая дочь – Елена. Чуть позже появились ещё три наследницы знаменитого художника – Мария, Александра и Иоанна.
Их семья была на хорошем счету в обществе. Жена во всём старалась помогать Ивану. Она разделяла его археологическую деятельность, самостоятельно просеивала землю из гробниц, вела учёт всем находкам, а затем сама отправляла их в Петербург.
Со временем успокоились все споры о том, кому этот брак был более выгодным – Юлии из-за денег, или же Ивану из-за не проблемности и покорности жены.
Что не поделили супруги Айвазовские?
Являясь живописцем Главного Морского штаба, Иван Константинович плотно обосновался в Крыму, в Феодосии, и не собирался менять место жительства. Вдохновляющие морские пейзажи, простор, свежий воздух и родовое поместье вполне устраивали художника.
Однако Юлия такой вариант отрицала. Ссылаясь на должное образование для четырёх детей, перспективы и уровень жизни, она старательно уговаривала мужа переехать в Москву, Петербург или Одессу из южной провинции. Но все доводы молодой супруги оказались тщетными. Чуть позже именно ссоры из-за переезда назовут основной причиной скандалов в семье Айвазовских.
Но так ли гладко проходила семейная жизнь великого художника?
Спустя время Юлия Гревс признается, что вспышки гнева супруга были настолько сильными, что могли закончиться рукоприкладством.
«От звука его шагов она вздрагивала. Всё внутри сразу сжималось. Юлия научилась безошибочно определять, в каком настроении вернулся её муж, если шагал вот так, размашисто, слишком твёрдо, надо ждать бури».
Со временем жизнь с автором морских пейзажей стала Юлии невыносимой. Однако, многие факторы заставляли её терпеть – четверо детей, репутация, воспитание.
В конце концов, кто поверит бесприданнице?
Юлия Гревс хоть и была намного младше супруга, но обладала стойким характером и мудростью. Плохое отношение к себе она терпела долго, ведь её пугало и то, что страшные признания приоткроют завесу тайны их дома.
Сердило художника практически всё – постоянные разговоры о переезде, недовольства, вопросы о будущем девочек – всё это буквально сразу выводило Айвазовского из себя.
«Ревнивый его характер… приучил меня к покорности и боязни. – Позже напишет Юлия Гревс. – Я была принуждена жить в продолжении двенадцати лет в кругу его семейства… пропитанного нравами восточными – во всём противоположными полученному мной воспитанию».
Айвазовский с женой Юлией Гревс и дочерьми, 1849 г.Фото@foto-history.livejournal
Последняя капля в море семьи Айвазовских
О нелёгкой жизни супруги Ивана Константиновича знали лишь близкие друзья и родственники, которым оставалось лишь сочувствовать несчастной женщине. Позже они расскажут, как в моменты ссоры Айвазовский мог запустить в Юлию подсвечники и прочую бытовую утварь. Однажды художник даже вывихнул супруге руку, о чём позже рассказал таврический вице-губернатор, имевший дружественные отношения с Гревс.
Всё чаще Юлии Яковлевне советовали уйти от супруга-тирана, но она медлила. Так продолжалось 19 долгих лет, и лишь в 1867 году Гревс собрала детей и уехала от Айвазовского в Одессу к маме, не имея при себе ни денег, ни документов. Общественность практически полностью обвинила Юлию в предательстве и легкомыслии, а также в разрушении брака. Оно и понятно, ведь где она, а где великий Айвазовский.
Но Айвазовский не расстроился отъездом семьи, поскольку был занят творчеством. Он часто навещал семейство и поговаривали, что не за горами воссоединение супругов. Но так ли всё было на самом деле?
«Мы вздрагивали, когда слышали приближающиеся его шаги»
В архиве фонда III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии, хранящемся в ГА РФ, существуют интересные доказательства семейного конфликта Айвазовских. Именно они позволяют взглянуть на семейную драму с другой точки зрения.
8 марта 1870 года отчаявшаяся женщина решилась написать письмо, в котором описала настоящую жизнь со знаменитым Айвазовским. Письмо было адресовано императору Александру II.
«Молодой, не знающей жизнь и людей, я вышла замуж за художника Ивана Константиновича Айвазовского, с которым была знакома весьма короткое время. Ревнивый и властолюбивый его характер приучил меня к покорности и боязни мужа. Вскоре он повёз меня в Феодосию, где я была принуждена жить в продолжении двенадцати лет в кругу многочисленного его семейства, пропитанного воспитанием и нравами восточными — во всём противоположными полученному мной воспитанию, и я подпала под совершенную от них зависимость, под влиянием всех возможных с их стороны интриг с целью поселить раздор между мужем и мной и удалить его от меня и детей для своекорыстных целей. Характер моего мужа и прикрытая лишь только наружным лоском, из опасения света, необузданная его натура, всё более и более проявлялись в самом грубом и произвольном со мной обращении. Дурное на него влияние его семьи ещё значительно усилилось по приезде из-за границы его брата отца Гавриила, воспитанника иезуитов. Несправедливости и жестокость моего мужа ко мне, грубость и запальчивость внушили как мне, так и детям нашим, непреодолимое к нему чувство боязни и страха до того, что мы вздрагивали, когда слышали приближающиеся его шаги. Постоянные эти волнения и душевные огорчения, невыносимые нравственные страдания и угнетения мало-помалу подточили моё здоровье и наконец вызвали, при других ещё причинах, тяжкую болезнь, которая продолжалась три года, и последствия которой до настоящего времени кажутся неизлечимыми. Болезнь моя, не вызывая сострадания, лишь только усилила озлобление и необузданность моего мужа до варварства, и я нередко подвергалась насилиям, следы которых были видны на всём теле и даже на лице. Однажды муж мой бросил меня оземь в присутствии нашего управляющего; дети мои меня подняли, но от падения и нравственного потрясения кровь пошла у меня горлом. Другой раз он вывихнул мне руку, о чём может свидетельствовать вправивший её пользовавший меня врач Эргардт и таврический вице-губернатор Солнцев, посетивший меня вслед затем. С угрозой меня зарезать, он бросился на меня, больную женщину с бритвой, я успела с силой, которую даёт иногда отчаянье, вырвать её из его рук и выбросить в открытое окно. В припадке бешенства он другой раз схватил меня за горло, и я была освобождена из его рук сестрой доктора Эргардта, которая в то время находилась у нас в доме, но долго я носила на шее знаки от этого насилия. Этот последний поступок мужа моего вынудил меня послать за феодосийским полицмейстером Пасынковым, который при спросе о том должен будет подтвердить, как это, так и многое другое, хотя он потворствует во всём моему мужу. О болезни моей и о перенесённых мной от мужа многократно побоев и насилий может свидетельствовать доктор Эргардт, нередко, как домашний врач, бывший тому свидетелем, а также и домашняя прислуга… Вот та жизнь, которую я терпела двадцать два года, терпела, потому что единственным освобождением мне представлялась смерть, а также опасаясь осуществления угроз моего мужа, что он меня отправит к моим родным, а оставит у себя моих детей, единственное моё утешение, мою радость, мою жизнь. Физические и нравственные страдания окончательно отняли у меня всякую силу воли, всякую самостоятельность, и от страха я покорялась горькой и, как мне казалось, неизбежной моей судьбе! Три года тому назад, по счастливому стечению обстоятельства, нам удалось приехать в Одессу на зиму и, хотя муж мой чувствовал и понимал, что местные условия налагали на него узду общественного мнения, которой он не знал в Феодосии в кругу своих родных и других притворствующих ему лицах, — я тем не менее и тут должна была переносить его буйства, которые должны быть памятны прислуге гостиницы «Франции», в которой мы жили, и носить на лице следы его грубых оскорблений. С тех пор мне удалось оставаться в Одессе, так как продолжающееся до сего времени болезненное моё состояние лишило меня возможности предпринять путешествие, и муж мой возвратился без нас в Феодосию. Тут впервые мы вкусили блаженство спокойной богоугодной семейной жизни, нарушаемой лишь только кратковременными приездами и переполненными угрозами и упрёками письмами моего мужа; но тут и я стала сознавать свои человеческие права угнетёнными рабством, и все свои священные обязанности относительно моих детей, их счастья и нравственного спокойствия, — я узнала свои права как мать. Ввиду всего этого, по здравому обсуждению, поддерживаемая убеждениями моих взрослых детей, и их уверений, что они готовы даже своим трудом снискивать себе пропитание, чтобы спасти меня от тяжких мучений и истязаний, которым они были постоянными свидетелями, и уповая на помощь Всевышнего, я наконец решилась остаться в Одессе и не отправить в Феодосию, по требованию мужа, моих детей, для окончательного расстройства их здоровья».
Своё обращение к императору Юлия Гревс завершила весьма строго и лаконично.
«Убеждённая по совести, перед Богом, что я свято исполнила свой супружеский долг, что я переносила от мужа сверх своих сил, и не желая срамить отца моих детей судебным преследованием и обнаружением сокровенных семейных тайн — я припадаю к стопам Вашего Величества, моля о справедливости и ограждении моего материнского достоинства, моих человеческих прав, дарованных щедротами Вашими каждой вышедшей из крепостной зависимости крестьянке. Я молю для себя и детей моих одного только спокойствия и ограждения от грубого произвола! Вашего императорского величества верноподданная Юлия Яковлева Айвазовская, рождённая Гревс».
Письмо адресата не достигло. Но оно дошло до III отделения, где и началось разбирательство семейной драмы Айвазовских.
Жандарм Кноп и его руководитель, шеф Отдельного корпуса жандармов Пётр Андреевич Шувалов, внимательно изучив жалобу, встали на сторону матери и дочерей. Они принуждали художника – тирана отпустить жену.
Параллельно были опрошены и свидетели многолетних страданий молодой англичанки. Среди них лечащий врач Айвазовских Эргардт, который неоднократно залечивал раны Юлии Яковлевны.
Развод или свобода?
Есть подтверждения из докладов Шувалову о том, что в апреле 1870 года Айвазовский лично прибыл в Одессу, но остановился в гостинице. Детям он высказал крайнее недовольство поступком их матери, назвав его подлым. С полной уверенностью он спланировал визит к генерал-губернатору, чтобы «показать жене, что значит на него жаловаться».
Однако визит к генерал-адъютанту Коцебу не оправдал надежды художника, ведь тот полностью занял строну Гревс.
«Айвазовский, бледный как смерть, едва сдерживал своё бешенство, но хотя угрожал и оправдывался тем, что докажет, что жена его жила в близких отношениях не только с доктором Эргардтом, но и со всякими другими, – он, однако, согласился разрешить ей избрать вместе с дочерьми место жительства по её усмотрению, но только не в Одессе, где её будто бы подстрекают против него и выдавать ей по 300 рублей в месяц».
Позже Айвазовский всё-таки успокоится и возьмёт слова об изменах назад. А спустя время напишет расписку, которая также хранится в государственных архивах страны.
«Признавая необходимость жить отдельно от моего семейства, я, нижеподписавшийся, даю сию расписку в том, что я: 1) добровольно разрешаю моей жене Юлии Яковлевой Айвазовской вместе с четырьмя нашими дочерями: Еленой, Марией, Александрой и Иоанной – жить в г. Одессе или в другом городе, по её усмотрению, а также, в случае надобности, временно выехать за границу, и с этой целью выдаю бессрочный вид на свободное её с дочерями жительство; 2) на содержание жены моей с дочерями я обязуюсь выдавать ей ежемесячно впредь по триста рублей, а также передать моей жене или уполномоченному ей лицу, принадлежащее ей имение Кринички; 3) выслать моей жене тотчас по приезде моем в Феодосию метрические свидетельства о рождении и крещении наших дочерей. Условия эти обязуюсь исполнить свято и ненарушимо; но ежели жена и дети пожелают приехать ко мне в Феодосию временно или на постоянное жительство, то я приму их с удовольствием, в чём подписываюсь г. Одесса, апреля 7 дня 1870 года».
Спустя время, в 1877 году супруги Айвазовские официально оформят развод. А ещё через 5 лет Иван Константинович, которому на тот момент уже исполнилось 65 лет, женится вновь. Избранницей автора морских пейзажей станет 25-летняя вдова мелкого купца армянка Анна Бурдазян.
Анна Саркисова-Бурназян. Фото@foto-history.livejournal
Детей в новом союзе не родится, а своим дочерям и бывшей жене Айвазовский подарит поместья. Позже он будет просить императора об усыновлении своего внука, дабы передать ему свою фамилию и дворянский чин.
Юлия Гревс проживёт до 1898 года, периодически жалуясь на непорядочные действия от бывшего супруга.
До сих пор биографы, исследователи и художники не могут прийти к единому мнению. Кто же на самом деле виноват в разладе и семейной драме четы Айвазовский? Как человек, писавший такие удивительные картины, мог быть домашним тираном? И как у робкой Юлии Гревс хватило смелости обратиться к императору?
Драму семьи Айвазовских до сих пор сравнивают с произведениями Ивана Константиновича. Получается, что их семейный корабль разбился в шторме знаменитого девятого вала.
Также рекомендуем вам прочитать ещё одну интересную статью: 5 интересных фактов из жизни художника-абстракциониста Василия Кандинского
Модные сапоги-казаки 2025: выбираем идеальную пару