Она испила горькую чашу до дна еще в детстве: холодная мать, жестокий отчим, отец, которого вычеркнули из ее …
Источник: –MK.RU
Она испила горькую чашу до дна еще в детстве: холодная мать, жестокий отчим, отец, которого вычеркнули из ее жизни. Родной брат — инвалид, единоутробная сестра — чужой человек… Не во искупление ли всего этого Бог дал певице Ольге Зарубиной огромный талант? Она могла бы стать звездой первой величины… Ей помешала несчастливая любовь с Александром Малининым. Она отказалась от сцены ради дочери, которую увезла в США от не нуждающегося в общении со своим ребенком отца, подальше от саднящей боли. Но в ней осталась сила. Та, что вывела ее на сцену, сделала звездой и которая сегодня вновь позволила возродиться ей, как птице Феникс, в своем творческом амплуа. К юбилейному дню рождения Ольга Зарубина дала самое откровенное интервью в своей жизни.
— Совсем недавно вы с триумфом победили в телепроекте. Говорят, во время финала едва вышли на сцену из-за проблем со здоровьем. Что случилось? — Нагрузка на проекте была очень большая. На съемках нужно было находиться где-то с двух часов дня и до часу ночи практически каждый день. Но особенно сильно на меня действовала мощность звука. Настолько было громко — звучание просто нечеловеческое. Поэтому у меня начали сдавать нервы. Я чувствовала, что прихожу на съемки из последних сил. Самое страшное для меня было подвести Вадима Такменева: я даже не за себя переживала, а больше за него. Когда я пришла на финальное шоу, понимала, что моя песня — довольно-таки сильная, и мне нужно ее спеть. А я подхожу к сцене, и меня начинает шатать. Специально не надевала высокий каблук, хотя стилисты настаивали на этом. Но я боялась, что могу упасть. При каждом движении головой меня шарахало в сторону. Я думаю, что это последствия ковида. Где-то год прошел после того, как я перенесла ковид. Это очень мало, потому что у меня была тяжелая форма заболевания. На четвертый день я уже не могла стоять. Две недели я не вставала с кровати. Я болела «Дельтой», а этот штамм ковида бьет по желудочно-кишечному тракту. В первые два-три дня я потеряла сразу 4 кг. Слабость была ужасная. Плюс ко всему ковид бьет по нервной системе, а значит, вызывает неврологические симптомы: панические атаки, чувство страха, тошноту, жуткие боли в животе. — А потом в вашей жизни случился «Суперстар», и вас стали обвинять в том, что вы подкупили всех членов жюри. Потому что они неизменно ставили вам самые высокие баллы. — В 2007 году, когда я первые поучаствовала в этом проекте, меня члены жюри «рубили на капусту ножницами». А здесь, конечно, я не ожидала такой реакции со стороны жюри. Но могу сказать, что реакция была адекватной. Как правило, у нас же как шоу — на черное показывают белое, на хорошее — плохое, и наоборот. А здесь как раз было похоже на реальное шоу, когда тебя оценивают по заслугам, по достоинству, честно. «В США можно было петь только «Владимирский централ» — Вы начинали свою карьеру в советское время. Платили тогда за песни, за съемки на ТВ? — Нет, конечно, я лично ничего не носила и ничего не платила. — Все композиторы, которые для вас писали самые значимые хиты, сами предлагали их? — Да. В то время был отбор строгий, не каждого могли взять на сцену. — Как показывает сегодняшняя действительность, цензура — это не самое плохое? — Да. Сегодня у нас действительно талант ничего не значит. Как правило, у нас талантливых людей забивают. Побольше намесить грязи на таланте, чтобы он не был заметен среди серых мышек. И когда ты — талантливый человек, то на тебя почему-то уже смотрят как на какого-то изгоя, которого все ненавидят и презирают. Хотя талант — это данность от Бога. И вы обратите внимание, талантливые люди все очень скромные. Я часто встречала людей, которые умеют петь, но их никто не знает. А они поют как фирмачи. «Да я там просто намурлыкал», — говорят они мне, когда я им говорю слова восхищения. Какое намурлыкал?! У тебя такая подача фирменная, крутая. Но этих людей нет ни на телевидении, ни на радио. Талантливый человек никогда не скажет, что он лучше всех. — А почему у вас в Америке не получилось в шоу-бизнесе? — Во-первых, я этим не занималась и даже не пыталась. Во-вторых, там нужен совершенный язык, чтобы петь. Я этим похвастать не могла. — Вы же в свое время работали в советских ресторанах? — В варьете я работала. — А почему в Штатах русские рестораны не рассматривали? — У меня был на руках маленький ребенок (от брака с Александром Малининым Зарубина родила дочь Киру. — Авт.), и нужно было с ней заниматься, отводить в школу. А работа в ресторанах — это ночная жизнь. И потом можно было петь только в русском ресторане. Не мой репертуар… — «Владимирский централ»? — Да, не те песни, которые я хочу петь. Я, кстати, на «Суперстаре» поняла, почему мне не нравился «Теплоход», который любят у нас в России. Я поняла, что это не мое. Все-таки певица должна исполнять репертуар, который ей близок по энергетике, по ее темпераменту. И по моей энергетике это все ближе было к року, именно туда. — Очень многие известные люди говорят: «Я не люблю свой самый известный хит. Все любят, а я — нет». Может быть, это психологические проблемы такого неприятия хитов? — Нет, думаю, нет. Просто это не моя энергетика. — Пугачева на своем сольном концерте назло всем не спела «Арлекино», хотя все ждали… — Нет, я пою «Теплоход». Я всегда пою, даже когда мне не хочется. Могу даже и дважды за концерт: сначала в старой аранжировке, потом в новой.Она ближе уже туда, к року. «Сработали гормоны и появилась страсть» — Вы, когда спели «Теплоход», уже замужем за Малининым были? — Нет, я уже была с ним в разводе. — Как он вдруг появился в вашей жизни? Наверное, хорошо ухаживал? — Малинин для меня был просто мужчина. С ним было не очень хорошо, была депрессия, человек гулял. Он изначально был не мой человек. А почему мы делаем ошибки? Потому что мы любовь принимаем за другое состояние. Когда увидела его — сработали гормоны и появилась такая страсть, такое влечение роковое к нему, такие бабочки в животе. Это основная ошибка всех женщин и мужчин. Потому что это не любовь, это всегда заканчивается очень плохо и плачевно. К судьбоносному мужчине, который свяжет с вами свою жизнь, бабочек не будет. Будет все постепенно и ровно, по нарастающей. — А с Малининым сразу бабочки и сразу загс? — Да, было прямо все сразу и быстро. — Какой-то короткий промежуток времени вы были с ним счастливы? — Ну, в самом начале, да. Когда он меня добивался. — Может быть, это у вас последствия детской травмы, вы же выросли с отчимом? — Да, я думаю, что и последствия травмы… — Вы, наверное, всю жизнь искали человека, который будет любить? — Да, который будет любить, оберегать. Поэтому я так быстро вышла замуж и быстро ушла из дома. — У вас плохие были отношения с отчимом? — Очень плохие. Холодные, жестокие… Мой отчим — злой человек. — Он бил вас? — И бил. Если как-то реагировала на него, пыталась что-то ответить для защиты, то он мог ударить очень сильно своей огромной рукой. Я помню, как он меня однажды ударил так, что я с лестничной площадки летела, мама за мной бежала. Он меня ударил, когда мы вернулись от маминой сестры, было очень поздно, где-то два часа ночи. Брат мой уснул, а у нас не было ключей. И отчим начал со всего маха ломать дверь. Он прямо разбегался, он ее ударял, входная дверь шаталась, а я начинала кричать, мне было лет 7. А он боялся, что услышат соседи. Он же должен быть перед ними белым и пушистым. И вот когда я начала кричать, он подошел ко мне и наотмашь ударил по лицу лапой своей. И потом я его боялась, я старалась ему не перечить, ничего не говорить, и с этой болью внутри, со страхом я жила. — Как же мать это терпела? — Мне кажется, что она относилась к женщинам, к тому типу женщин, которые считают, что такая звериность мужчины — это норма. Значит, это настоящий мужик, который может тебя послать, ударить. — Мать вашу тоже мог ударить? — Да, конечно. И свою собственную дочь. Там не было разницы свое — не свое. Он был психопат. — А вы маме не говорили: мама, как ты можешь жить с этим извергом? — Нет, я это потом сказала, значительно позже, когда уже жила отдельно. Мама придумала какую-то отговорку, сказала: «Сначала я была глупая, молодая, потом мне было не до этого, я содержала семью, а потом уже было поздно». Она работала, содержала семью, она была мужчиной в доме. И мы практически ее не видели. А он практически все время был с нами. Это тихий ужас был. И когда я однажды сказала: «Мама, я задыхалась в этой среде», она ответила: «Ой, что это такое, ты одна только задыхалась». «Нет, не я одна, еще брат задыхался», — сказала я. Брат был просто мягче, он был как мой отец по характеру и ей никогда ничего не говорил. — А отчим его тоже бил? — Его в первую очередь. Саша (брат Ольги. — Авт.) пить начал именно из-за отчима, это было как протест. Он не мог ему ничего сказать, когда трезвый. А когда выпивал, он ему выговаривал все, что у него накопилось в душе. И вот тут начиналась… не то что драка, это сложно назвать дракой, потому что Саша был инвалидом. Он его просто избивал. — После того, как вы стали известной, какие отношения были с отчимом? — Он притих… У меня было такое ощущение, что в конце своей жизни все-таки он… — Раскаялся? — Что-то у него такое было. Нет, он не просил прощения, ничего не говорил, но было такое ощущение, что он чувствовал, может, свою какую-то вину. Мама — нет.
