Куда уйдут беженцы исчезнувшего Карабаха и почему они хотели бы вернуться назад

Мир разрывается от драматических новостей с театров военных действий. Еще одна не закончившаяся драма - 110-тысячный исход жителей Карабаха, существование которого недавно просто отменили, как и последнюю его 30-летнюю и не только историю. Как они вспоминают свою исчезнувшую республику? Куда ведут их пути изгнания? Что они ждут от будущего? Наш корреспондент побывал в Ереване и его пригородах и поговорил с карабахскими беженцами.

Грузовики с грузом прошлого

- Еще четыре дня назад тут шли машины, груженные узлами и тюками, и сразу было видно - из Карабаха, - рассказывает таксист по дороге из аэропорта Зварнотц. - На каждой машине умещались пожитки 4-5 семей. Некоторые не успевали ничего взять, уезжали в халатах и тапочках. Главу "Русского дома", в прошлом известного тележурналиста Вадима Фефилова на бесконечной беженской дороге поразил мужчина в свадебных туфлях. Когда в дом заходит глава сельсовета или сосед и говорит, что через полчаса автобус, хватаешь лучшее.

Сейчас эти машины уже прошли. Люди как-то оседают, уезжают в глубь страны и мира. Поворачивают в Россию. Не поворачивают пока только назад. Хотя многие, может быть, больше всего хотят как раз этого. Там - отломленная часть их жизни.

Как самую большую новость обсуждают виденного по азербайджанскому ТВ отца Эммы, известной степанакертской рукодельницы, владелицы ателье ("с другого конца города приходили с картинками из интернета, и мы им с мамой и сестрой по этим картинкам шили, вязали, вышивали"), актрисы Степанакертского русскоязычного театра и поэта, написавшего стихотворение про карабахскую блокаду.

От избытка сопереживания говорю: "Поедемте в Россию". Улыбки. Поставленный вариться прекрасный кофе. И стоические слова: мы хотим "на свою землю"

Отец Эммы из редких степанакертцев, решивших не уходить после 19 сентября. Остался, потому что раз уже уходил из далекой армянской деревни, где преподавал в школе английский и жил в брошенном крестьянском доме, приведенном им в порядок. Когда село заняли азербайджанцы, он взял садовую тачку, нагрузил ее книгами и памятными вещами и пошел в сторону Степанакерта. За ночь дошел. Дочь до сих пор сердится, что забыл взять оттуда книгу с автографом Солженицына: "Мог бы взять вместо связанного сестрой свитера и моей вышивки бисером".

Он заново построил дом в Степанакерте и в этом сентябре не смог из него уйти. Остался среди небольшого количества не включившихся в исход граждан, видимо, понадеявшись на свою русскую фамилию. Жена-армянка и дочь-полуармянка бежали. Младшая дочь Эмма, уехавшая в Ереван в марте на литературный семинар, не смогла вернуться из-за блокады и оказалась "беженкой заранее". Живет на квартире у подруги бесплатно. Что будет делать, не знает. Больше всего ждет возобновления театра. "Русский дом" на днях обещал дать помещение под репетиции…

Исход, изгнание - трагедия. Даже для тех, кто является его свидетелями. Фото: REUTERS

Театр - это увидеть своих и подключиться к прежней жизни. В Степанакерте они собирались ставить новый спектакль по стихам… Попробуют поставить в Ереване. И, может быть, что-то в их жизни соберется, склеится. И "не порвется серебряный шнур" их жизни и памяти.

Ереван

В Ереване рукодельный бизнес не запустишь. Красивый столичный город с нажитой еще в советское время архитектурной имперскостью и современными потребительскими культами, которые хоть разорвись ругай, но все им следуют. Тут иномарки, велосипеды, самокаты и самокатчики с зелеными и малиновыми волосами (говорят, преимущественно из релокантов), "доступная среда" и недоступные цены.

В их глазах отражается почти античная трагедия: сколько исходов пережили карабахские беженцы! Фото: Елена Яковлева/ РГ

Беженцев в нем на вид нет. Послушать разговоры, так они живут в семье и того, и этого, и вон того, но на улицах "не прочитываются".

С Эммой мы встретились в одной из демократичных кофеен на ул. Туманяна, где как раз собираются карабахцы, но они тоже ничем не отмечены, кроме того, что знают и приветствуют друг друга.

Ереван с виду абсолютно безыдейный город. Самое идейное место в нем - кладбище на горе с флагами над могилами погибших героев Карабаха.

Преподавательница русской литературы в Степанакертском университете Нуне Аракелян живет на квартире друзей. "В музее еще ни в одном не была", - комментирует мое желание посмотреть Сарьяна и Параджанова. Ее занятия в Степанакерте остановились на теме "Преступление и наказание" у Достоевского. "Преступление мы разобрали, а наказание - нет. И уже никогда не разберем. Нет, лучше уеду в самую глухую деревню преподавать в школе сельским детям русский язык".

- Не забывайте, что есть медицинские и психические нормативы посттравматического синдрома, - напоминает Вадим Фефилов. - Он наступает недели через три, через месяц. Так что карабахские беженцы пока даже и не в посттравматике - в самом стрессе.

И "Русский дом" недаром рядом с материальными ответами на запросы обращающихся к ним беженцев запустил программы их психологического сопровождения.

Глава "Русского дома" Вадим Фефилов. Фото: Елена Яковлева/ РГ

Мой давний коллега, журналист Вардан Алоян, в чьем доме тоже жили беженцы, рассказывает, что его племянница Мария с подругами-волонтерками недавно скинулись и купили стиральную машину отцу четверых детей мал мала меньше. Мамочка у них в больнице с нервным или психическим срывом.

Так что за отретушированными кадрами столичной жизни, бурлящей самоуверенной современностью, - чьи-то страдания и старательные человеческие усилия помочь. В волонтеры кто только не подался, особенно молодежь. Хотя есть и исключения, кто-то поднимает цены на квартиры, кто-то на транспорт. С кем-то мы даже выводим формулу "50 на 50" - так разделяется мир на желающих помочь и желающих заработать на несчастье и неустройствах других. Но так ведь в любой стране.

110 тысяч беженцев на трехмиллионное население Армении - немалая нагрузка. На денежные выплаты правительства беженцам жизнь не построишь. Возможности их официального хорошего размещения в Армении тоже вряд ли велики. Местный волонтер говорит мне, что из карабахских беженцев 2020 года еще многие продолжают жить в общежитиях.

Раздача гуманитарной помощи волонтерами на одной из улиц Степанакерта. Фото: РИА Новости

Масис

В большом городе вязнешь в мучительных вопросах, что именно послужило триггером Карабахского исхода - страшный взрыв на бензоколонке, девятимесячная блокада республики или сдача Карабаха в политических верхах. И почему на сборы у них было до получаса?

За поиском ответов еду в Масис. В отличие от Еревана там беженцы видны, и это простые люди - медсестры, воспитатели детсадов, полицейские, ветераны еще первой Карабахской войны. И они отличаются и в очередях в кабинеты мэрии, и во временных центрах размещения - помечены какой-то мучительностью молчания.

- Вам трудно? - спрашиваю у мэра города Давида Амбарцумяна.

- Нет, - говорит он тихим, беспафосным и оттого еще более убедительным голосом, - это же наши родные люди.

Заммэра Хорен рассказывает о том, что сейчас нервным током проходит по большинству армянских сознаний и совестей - о несогласии со сдачей Карабаха. О вере в то, что беженцам вернут их землю и дома.

На крыльце мэрии старая армянка Тамилла рассказывает, что взяла в дом семьи теперешних беженцев. "Как я могла не взять? Сама бежала из Баку 35 лет назад". Фото: Елена Яковлева/ РГ

На крыльце мэрии старая армянка Тамилла рассказывает, что взяла в дом семьи теперешних беженцев. "Как я могла не взять? Сама бежала из Баку 35 лет назад. И представьте себе, работу тут так и не нашла, потому что… плохо знала армянский. У бакинских армян был не чистый, более русифицированный армянский язык, и я не выдержала конкуренции с местными", - смеется. Но судьба ее сложилась неплохо, они с мужем построили дом и, конечно, сейчас приняли к себе людей из Карабаха. Дали им и крышу, и еду.

Возле мэрии прозрачное, как аквариум, стеклянное здание - место помощи беженцам. На разговор охотнее откликаются женщины: "Меня зовут Сильва. Моим последним местом работы была карабахская армия, ПВО. Как вы считаете, могла я там остаться? Собралась за полчаса".

Живя в детсадике на капремонте, они не жалуются на быт. Но не могут забыть свои дома в Арцахе. Фото: Елена Яковлева/ РГ

Детский садик в состоянии капремонта - временный пункт размещения беженцев. Стены с потеками, и их еще поскребли перед ремонтом для лучшего нанесения штукатурки. Но не до эстетического бунта, хорошо, что тепло и сытно, горячее питание два раза в день.

Бэла ждет сына из школы, и Артем является во всей красе еще не выбравшегося из времени баловства ( так хорошо описанного Андреем Битовым в "Уроках Армении") армянского мальчика.

- Какая школа у вас здесь считается хорошей? - это первый вопрос, который задают в Армении карабахские беженцы. Потерявшим все, им хочется отдать детей в хорошие школы.

Корю себя, что не спросила у них про душ, полагаю, что в детском садике он есть. Но, честно говоря, не душ их волновал…

- Россия понимает, что Карабах был самым пророссийским, самым русофильским регионом на Кавказе? С начала XIX века вместе. Были Армянской губернией в составе России… Россия понимает, что Карабах - это наше начало? Там хачкары, могилы наших дедов и прадедов…

Они боятся, что без них это все сровняют землей. И хачкары, и дружбу с Россией.

Молодая мама, беженка, ждет сына из школы. Фото: Елена Яковлева/РГ

От избытка сопереживания говорю: "Поедемте в Россию". И вижу улыбки, поставленный вариться прекрасный армянский кофе, но слышу стоическое: мы хотим "на свою землю". Впечатлительные интеллигенты и прагматичные бизнесмены пока не готовы вернуться в Карабах. "Знакомая бизнесвумен говорит: у меня там дом с двумя бассейнами, но я не вернусь", - рассказывает глава Русской общины Нагорного Карабаха Александр Бордов. А у этих и одного бассейна нет, но они хотят назад. В свои дома. К могилам отцов. На Родину.

Исход, изгнание - трагедия. Не только для них. Но даже для тех, кто является его свидетелями. А тут исходы и изгнания переплелись еще со времен бакинских событий, связанных с сегодняшним днем бикфордовым шнуром. Убегавшим из Баку армянам советовали занимать в Карабахе дома изгнанных оттуда или уехавших под давлением азербайджанцев. И вот сейчас, когда Нагорно-Карабахская республика исчезла и многие жившие здесь раньше азербайджанцы или их дети наверняка вернутся, как быть двойным владельцам одного и того же дома? Один его построил, другой перестроил и обжил…

Русский дом

У Елены Шуваевой, выпускницы Московского литинститута, журналистки, известной в Ереване своей помощью армянским беженцам самой разной поры, теперь главы русского волонтерского штаба, остался список 2200 беженцев еще со времен 44-дневной войны 2020 года. Многие из них вернулись, когда в Карабах вошли российские миротворцы, но теперь опять вынуждены были уйти, и Еленин список снова оказался актуальным.

В знаменитые три дня исхода после 19 сентября Елена в команде главы и сотрудников "Русского дома" в Армении ждала их на границе, в Горисе. Привезли новенькие одеяла, одежду. Встречающие предлагали им все оставить и уезжать, но кто-то подсказал, что хорошо бы заглянуть в частные гостиницы, где бесплатно приняли беженцев. Они раздали одеяла и стали собирать заявки на самое необходимое - детскую одежду, памперсы, теплые куртки, лекарства. Заявки идут до сих пор, Вадим Фефилов показывал их мне прямо с экрана своего телефона: нужна куртка на маленького мальчика, на мальчика постарше…

Горис. Взрослые и дети перед заселением, в ожидании помощи. Фото: РИА Новости

- Мне запомнился деревенский мужчина, которому захотелось поблагодарить нас за помощь, - вспоминает Елена. - Вынес маленькую бутылочку знаменитой карабахской водки. Казалось, что не с водкой она была - со слезами. И руки у него были желтые-желтые, чистил для нее грецкие орехи.

К концу девятимесячной блокады, когда в карабахских городах и селах опустели полки магазинов, люди жили садами и огородами, собирали виноград, абрикосы, варили варенье, делали водку.

- Одна женщина рассказывала нам, что закрывала варенье в красивые-красивые баночки. Это было ее сопротивление обстоятельствам. Ее вера в лучшее. Конечно, все эти баночки остались там, - печалится Елена.

Тяжело быть свидетелем исхода, но не легче - свидетелем блокады, которая в память россиян, мне кажется, не очень-то впечаталась. Даже знание о ее подробностях обжигает, а каково ее пережить?! "Кончались лекарства, - вспоминает Александр Бордов. - Помню, пришла к нам женщина с сахарным диабетом, в руках таблетки. Говорит: врачи предупредили, без этих таблеток я умру, и вот у меня всего две - завтра последний день моей жизни".

Таблетки - с помощью российских миротворцев - раздобыли.

Страх не позволяет сентябрьским беженцам Карабаха останавливаться в Горисе, они боятся военного прорыва Азербайджана в Нахичевань. Хотя жизнь в Ереване для многих слишком дорога, и ехать приходится в глубь Армении. Кто-то, имеющий родственников за границей, рискнет податься туда. Процентов 25 из 110-тысячного потока скорее всего направятся в Россию, опираясь на зацепившихся у нас родственников.

Одна из самых пронзительных историй, услышанная мною в Ереване. "Русский дом", вместе с российским посольством и объединением ветеранов Великой Отечественной войны, ждали на границе вместе с беженцами 103-летнего ветерана. Объединение ветеранов Армении имени маршала Баграмяна обещало ему поддержку и заботу. Но 200 км пути его родные преодолевали три дня - из-за бесконечной пробки. В самом конце пути он открыл глаза, увидел Арарат, спросил: "Зачем мы здесь?", и сердце его остановилось.

Средневековая фреска Армении из Национальной галереи. Фото: Елена Яковлева/ РГ

Последний день моей командировки неожиданно оказался днем памяти священномученика Григория, просветителя Армении, и раннехристианской проповедницы и мученицы Рипсимэ. Это имя дали ученому, археологу, жене и матери знаменитых директоров Эрмитажа Бориса и Михаила Пиотровских. Она родилась в дороге, когда ее мать бежала из Нахичевани от первой, начала XX века, резни. Такая долгая волна изгнания, такая тяжелая судьба исхода.

И вспомнились стихи еще одного армянского святого Григория Нарекаци: "Я обращаю сбивчивую речь/ К Тебе, Господь, не в суетности праздной./ А чтоб в огне отчаяния сжечь/ Овладевающие мной соблазны". Так вот, я видела глаза людей, в которых сгорели все овладевающие не только ими - всеми нами - соблазны…

Больно

Стихотворение Эммы О. о блокаде Арцаха

Последняя пачка риса, последняя пачка гречи,

Последняя пачка каких-то пластмасовых макарон.

Вкус кофе уже подзабыли, про чай даже нет и речи,

За баснословные деньги добыли меда баллон.

Ночи проводим вместе, в очередях за хлебом.

- Какой ты по счету?

- 105-й.

- Под утро получишь калач.

И кажется, что под небом, XXI века небом,

Не может случиться такого, чтобы голодом был палач.