Ползучая сексуальная контрреволюция: как секс-скандалы загоняют нас обратно в эпоху пуританизма

В западном медийном дискурсе сегодня нет темы популярнее, чем сексуальные домогательства. В менее заметных, чем передовицы массовых газет, местах более дальновидные люди бьют тревогу: под предлогом борьбы с хищниками общество рискует вернуться к консервативной морали и начать преследовать сексуальное желание как таковое. Впрочем, как демонстрирует ряд свежих работ, на невидимых для СМИ фронтах война с сексом идет уже давно, и она удивительным образом смогла объединить как правых консерваторов, так и некоторых феминистов. Сексуальные скандалы всегда были лакомым куском для медиа, однако череда разоблачений, начавшихся в Голливуде и вылившихся в аналог украинско-русского #янебоюсьсказать — кампанию #MeToo в соцсетях, — это явление особого масштаба. Оно так или иначе наконец-то сместит границы дозволенного и недозволенного не только в западном мире, но и на его периферии (все-таки культурную гегемонию Америки санкциями не остановишь). И хотя насущную необходимость борьбы с хищниками — как наделенными голливудской властью, так и нет — отрицать в здравом уме было бы по меньшей мере странно, методы и — что главное — идеологический мейкап этой борьбы вызывают вопросы. Уже сегодня в дискуссиях о границах согласия на секс слышны осторожные и не очень голоса, в которых звучит тревога: справедливо наказывая вайнштейнов, мир впадает в морализаторство и начинает стигматизировать сексуальное желание как таковое. В частности, Маша Гессен в своей колонке для The New Yorker, размышляя об изменении общественного восприятия секса, беспокоится о том, что американское общество может свалиться в старую добрую пуританскую реакционность. Благородный защитник свободы слова Брендан О’Нил громко призывает бороться с реакционерами, которые требуют превратить половой акт в череду проверок на согласие («Да или нет?»), тем самым убивая страсть и неожиданность и объявляя войну сексу. Подлили масла в огонь заокеанские поборники нравственности, потребовавшие убрать одну из слишком откровенных, по их мнению, картин Бальтюса из Метрополитен-музея. Впрочем, как следует из двух свежих работ: коллекции эссе The War on Sex под редакцией соратника Мишеля Фуко Дэвида Гальперина и книги культурного теоретика Лоры Кипнис Unwanted Advances: Sexual Paranoia Comes to Campus, — война с сексом не новое поветрие, а устоявшийся тренд. И речь в данном случае идет не об актуальной кампании #MeToo, против которой борется все тот же О’Нил и иже с ним, но о более специфических и менее заметных для медиа сферах — в первую очередь уголовного права и высшего образования. Контуры войны с сексом В предисловии к The War on Sex Гальперин четко формулирует положение, которое многие защитники сексуального желания упускают из виду: война с сексом вовсе не то же самое, что выявление абьюзеров и насильников. И хотя часто эту войну пытаются выдать за борьбу с неподобающим поведением, в действительности речь идет скорее о том, что секс сам по себе очень часто начинает восприниматься как угроза. Более того, такой взгляд проникает в сферу правоприменения, и в ряде случаев половой акт превращается в отягчающий фактор. Несмотря на привычный нарратив, согласно которому начиная с 60-х количество сексуальных свобод заметно выросло, существует теневая сторона, где дела обстоят не так радужно. Это касается, например, сферы коммерческих секс-услуг (в первую очередь гомосексуальных), подвергаемой масштабным атакам со стороны американских госструктур под эгидой борьбы с торговлей людьми. Это касается многократного расширения реестра лиц, совершивших преступления против половой свободы, не повлекшие за собой никакого контакта. Это касается борьбы с детской порнографией, которая часто ударяет по несовершеннолетним, обменивающимся интимными фото в сети. И это касается суровости приговоров за сексуальные преступления, когда осужденные по этой статье получают большие сроки, чем за убийства. Гальперин приводит в пример Rentboy — сайт коммерческих гей-секс-услуг, офис которого штурмовали вооруженные до зубов федералы за подозрение в поощрении проституции и сговоре с целью нарушить иммиграционное законодательство. В данном случае, по мнению Гальперина, причиной вмешательства правоохранительных органов были нетрадиционные формы интима, то есть коммерческий однополый секс. Этот «высокоморальный» пункт в принципе отравляет политику по отношению к сфере секс-услуг, потому что она зачастую бьет по самим работницам и работникам, а не сутенерам и прочим неприятным фигурам в индустрии. Реестр сексуальных преступников как модель социального контроля Едва ли не главным памятником новой американской войны с сексом является массово принятый в 90-х реестр sex offenders — «сексуальных преступников», количество которых в этом списке еще в конце 2015 года превышало 840 тысяч человек. Как указывает Гальперин, только 1 % из них собственно насильники и вайнштейны, в то время как большинство провинилось, даже не дотрагиваясь до жертв: в реестр порой можно попасть за оплату секс-услуг, стрикерство и другие не самые криминальные проступки. Что интересно, четверть осужденных за сексуальные преступления — это несовершеннолетние, попавшие в жернова законодательства, созданного для их же защиты. Одна из самых малопривлекательных сторон находящегося в публичном доступе реестра — это стигматизация. В Луизиане сексуальный преступник при переезде на новое место обязан уведомить о своих былых прегрешениях соседей. Более того, если закон был нарушен по отношению к кому-либо младше 18 лет, то с 2016 года статус сексуального преступника прописывается в загранпаспортах — такой чести не удостаивается больше ни одна категория правонарушителей. Еще один занимательный факт: осужденные по этой статье находятся в реестре в течение нескольких лет уже после того, как истек срок их наказания. Даже если вас поймают с тонной гранат, такого бюрократического подарка можно не бояться: он предназначен строго для тех, кто «отличился» в сексуальной сфере. По мнению авторов сборника, реестр сексуальных преступников — это практика, которая может в будущем с легкостью перекочевать в другие области права. По словам Роджера Ланкастера, «если мы хотим узнать, как в XXI веке будет выглядеть социальный контроль, то нам стоит обратить внимание на реестр». Сам Гальперин подчеркивает в интервью, что происходящее сегодня подтверждает тезис американской исследовательницы Гейл Рубин: «Политика в сфере секса — этакая вещь в себе, она резко отличается от привычных нам норм, действующих в других областях, и не согласуется с ними. Мы предпочитаем жестче наказывать людей за правонарушения сексуального характера только потому, что они носят сексуальный характер, а моральная паника вокруг секса сглаживает различия в масштабе проступков». Как академия стала домом сексуальной паранойи Моральная паника — отличный способ не обращать внимания не только на масштаб проступков, но и на их контекст. В этом смысле сексуальная политика в сфере труда, которая занимает центральное место в кампании #MeToo, отличается от норм, описанных в уголовном праве — или принятых в академических кругах, где сегодня наблюдается настоящая сексуальная паранойя. Об этом пишет Лора Кипнис в своей нашумевшей книге Unwanted Advances: Sexual Paranoia Comes to Campus. Главный объект ее нападок — акт под названием Title IX, изначально принятый для борьбы с гендерной дискриминацией в высшем образовании, но к настоящему моменту превратившийся в трибунал над сексуальным поведением профессуры и студентов. Кипнис сама была «под следствием» в рамках Title IX за статью о сексуальном климате в академии, на которую пожаловались особенно впечатлительные студенты. В своей книге Кипнис — профессор медиа в Северо-Западном университете — в журналистском стиле анализирует несколько кейсов Title IX и дает неутешительную оценку студенческому восприятию секса, который для учащейся молодежи в первую очередь опасность и угроза, что подтверждает тезис Гальперина. Кипнис полагает, что установка на боязнь полового акта не cтолько предотвращает сексуальное насилие и домогательства, сколько цементирует традиционные гендерные роли. Они и являются подспорьем для того, что принято сегодня называть «токсичной маскулинностью». В центре повествования Кипнис — злоключения профессора философии Питера Лудлова: его дважды обвинили в неподобающем поведении. В первом случае он якобы напоил, привел домой и трогал молодую студентку. Та до этого сама вступила с ним в переписку и позвала его на выставку, с которой все и началось (по словам профессора, они спали дома в одежде после того, как студентка решила не ехать домой). Во втором случае бывшая девушка Лудлова, знавшая о первом скандальном эпизоде, спустя несколько месяцев после разрыва обвинила его в изнасиловании. Проанализировав их переписку (благо в материале недостатка не было), Кипнис выяснила, что имела место попросту отмена согласия на секс постфактум — с последующим обращением в надлежащие инстанции Title IX. Одна из главных претензий Кипнис связана с процедурой и логикой рассмотрения жалоб: у обвиняемого в сексуальном преступлении практически нет возможности защиты — отчасти потому, что это не судебный, а внутриуниверситетский процесс и о принципе презумпции невиновности здесь никто не вспоминает. Согласие как движущаяся мишень Новые правила позволят людям, с энтузиазмом занимавшимся любовью, впоследствии отрицать согласие и наказывать своих партнеров. Впрочем, в комментарии «Ножу» Кипнис отмечает: «В том, что концепция согласия проблематизируется, нет ничего плохого. Наоборот — хорошо, что такая дискуссия ведется. В книге я говорю в первую очередь о ситуациях, когда понимание согласия меняется официальными лицами постфактум». Некоторые особо рьяные и приближенные к университетской администрации феминистки доказывают, что даже при условии согласия из-за якобы имеющей место асимметрии власти половой акт все равно становится насилием: авторитет профессора из учебно-управленческой сферы автоматически переносится в область секса и отношений. «Современное поколение реакционных феминисток уверено, что кто-то мастурбирующий напротив них обладает властью „по определению“, но я придерживаюсь мнения, что не все так однозначно, и в этом вопросе требуется более тонкий подход», — говорит она. Вместо более эффективной борьбы с реальной проблемой насилия и домогательств, конкретных и понятных мер — от образовательных программ до «повышения сознательности» — высшие школы стремятся устроить в своих стенах режим моральной чистоты сомнительного качества. Идеологический мейкап войны с сексом Секс-политика и коммерциализация образования — два взаимонаправленных процесса, недостаточно хорошо осмысленных широкой публикой. Впрочем, если в очередной раз все валить исключительно на неолиберализм, то вопрос половых отношений перестает быть политизированным, а сегодняшняя теневая война с ними теряет свою специфику. Как говорит Кипнис, рассуждая о сексе в нынешнем американском обществе, следует помнить о сверхдетерминации — когда у одного сложного явления часто много сложных причин. По ее словам, некорректно сравнивать ситуацию в академии с кампанией #MeToo против домогательств на рабочем месте, поскольку во втором случае из-за другой динамики власти и постоянных угроз увольнения и санкций пострадавшим женщинам гораздо труднее говорить. Но если взглянуть на академию и тот же реестр сексуальных преступников, то тренд, утверждающий негативный и нежелательный характер секса, прослеживается со всей определенностью. В этом крайне взрывоопасном споре такие академические исследователи, как Кипнис и Гальперин, в первую очередь призывают не просто занимать позицию, но и не забывать о более тонкой аналитике. Грубо говоря, не всякий, кто задает вопросы о процессах Title IX, становится апологетом насилия. Точно так же не всякий, кто требует пересмотра пункта о согласии на секс, автоматически встает в ряды воинствующих моралистов.