Какими игрушками украшали елку в старину

Елочные украшения в старину радовали не только глаз: большую их часть после праздника раздавали детям в подарок. Поэтому на елку вешали много сладостей и кукол. Рождественская елка выступала в роли символической благодетельницы, почти живого существа: подарки полагалось принимать из ее «рук». В богатых семьях до революции существовал обычай «грабить елку»: детям разрешали наброситься на нее и сорвать с нижних веток игрушки и сладости. Дорогие и хрупкие украшения специально вешали высоко, но иногда и это их не спасало. «Елка уже упала, и десятки детей взлезали друг на друга, чтобы достать себе хоть что-нибудь из тех великолепных вещей, которые так долго манили собой их встревоженные воображеньица», — описывал это буйство Салтыков-Щедрин в «Губернских очерках» (1856). Вообще-то детей в то время воспитывали очень строго, наказывая даже за то, что они сутулятся или болтают ногами за столом. Но раз в году им позволялся такой «праздник непослушания». Уж очень сильным переживанием было Рождество для маленьких: сперва их целый день не пускали в гостиную, где наряжали елку, потом двери отворялись — и глазам представало дерево, увешанное игрушками и залитое огнями свечей. — Разрушение елки имело психотерапевтическое значение разрядки после пережитого долгого периода напряжения, — объясняет доктор филологических наук Елена Душечкина, автор книги «Русская елка». — В тех случаях, когда такой разрядки не было, праздник часто заканчивался разочарованием, слезами, долго не проходившим возбуждением. Традиция украшать елку тем, что предназначено в подарок, сохранилась и после революции. В 1930-е годы на новогодних елках рядом с фигурками полярников и красноармейцев висели кулечки со сладостями. На праздниках в детских садах и в учреждениях детям разрешалось снять с ветки машинку или мишку — обычно в награду за лучший карнавальный костюм или рассказанный стишок. Только с 1960-х годов елочные украшения стали именно украшениями: после праздника им предстояло отправиться в коробку до следующего года. А в старину большинство елочных украшений были съедобными. Даже те, которые сегодня такими бы не показались — например, позолоченные грецкие орехи. Журналист Николай Лейкин (1841–1906) вспоминал, что во времена его детства их раскалывали и сгрызали. «Орехи давили дверьми. Трескотня шла по всей квартире». Правда, ядрышки обычно оказывались испорченными. Торговцы оправдывались: «Помилуйте, да ведь свежих-то и не вызолотишь, позолота не пристанет...» Но это если красить орех краской. К концу XIX века, судя по мемуарам, орехи стали украшать по-другому: оклеивать фольгой. Кстати, название этого материала очень долго произносилось с ударением на первом слоге (как в польском языке, откуда оно заимствовано). Антон Дельвиг в 1820-е годы рифмовал его с именем «Ольга», а в стихотворении Бориса Пастернака «Вальс со слезой» (1941) новогодняя елка предстает «в фольге лиловой и синей финифти». Были и украшения, названия которых сегодня забыты. В основном это лакомства или упаковки для них. Бонбоньерка — коробочка для конфет (от французского «bonbon» — конфета), которую вешали на ветку. «На темном бархатном фоне зелени красиво выделялись повешенные бонбоньерки», — говорится в повести Лидии Чарской «Записки институтки» (1905). Коробочки были маленькие: в книге Клавдии Лукашевич «Кузовок» (1912) детям предлагалось делать бонбоньерки из скорлупок ореха или каштана. Помещались в них только очень мелкие конфеты вроде драже. Канитель — тонкая золотая или серебряная проволока, ее использовали в качестве современного «дождика». В романе Андрея Белого «Серебряный голубь» (1909) герою в состоянии мистического экстаза мерещится, что «с темного неба пролили ярко-пунцовые нити, искристые, будто веселую елочную канитель на радость детям». Технология производства была очень трудоемкой: сначала вытягивали тончайшую металлическую нить, затем навивали ее спиралью на другую проволоку. Неслучайно слово «канитель» уже в XIX веке получило разговорное значение «тяжелое, нудное, хлопотное дело». Козули (козюли) — фигурные коричневые пряники, обычно в виде северных оленей, козочек или коровок, расписанные сахарной массой. После праздника их снимали с елки и хранили. Правда, бороться с соблазном удавалось не всегда. Писатель Борис Шергин (1893– 1973) вспоминал, что во времена его детства «ребята хвастались друг перед другом козулями. У иного «оленя» уж рога отъедены Они сладко пахли. За зиму сахар осыпался...» Сетка — особым образом прорезанный бумажный кружок с петелькой. Под тяжестью положенного в него мандарина или яблока он растягивался, превращаясь в ажурную корзиночку. Фунтики — украшенные кулечки для сладостей, которые вешали на ветки. В повести Алексея Толстого «Детство Никиты» (1920, действие происходит до революции) дети начали «убирать», то есть наряжать, елку, но «оказалось, что вещей мало. Пришлось опять сесть клеить фунтики…» Шпиц — остроконечное навершие для елки, иногда заменявшее Вифлеемскую звезду. Это слово в старину было синонимом «шпиля»: «шпиц церкви», «шпиц колокольни». Журнал «Нива» в 1902 году учил клеить елочный «пирамидальный шпиц» из «не особенно твердого» картона. В рассказе Виктора Драгунского «Заколдованная буква» (1960-е годы) шофер и дворник вносят елку и командуют друг другу: «Становь ее на попа! Легче, а то весь шпиц обломаешь!» Это уже метонимия: название украшения для верхушки переносится на саму верхушку. Подписывайтесь на наш канал в Яндекс.Дзен! Подписывайтесь на канал «Вечерней Москвы» в Telegram!