Всё на свете из пластмассы: что мы узнали о Барби и поняли о себе
Официальный «Инстаграм» куклы Барби – @barbiestyle – ведет производитель куклы, американская компания Mattel. Но недавно появился еще один аккаунт – @socalitybarbie. Хипстер-версия куклы читает журнал Kinfolk, любит ходить в походы, все время фотографирует свой кофе и живет под хештегом #authentic. Аккаунт @socalitybarbie уже набрал больше миллиона подписчиков. Его создательница живет в Портленде, штат Орегон, работает свадебным фотографом и предпочитает сохранять инкогнито. Она признается, что создала этот пародийный аккаунт, чтобы посмеяться над бесчисленными любительницами селфи в экзотических местах с обязательными глубокомысленными цитатами в подписях. «Все эти бесконечные хипстерские фотографии выглядят одинаково, их невозможно отличить друг от друга, – замечает хозяйка @socalitybarbie. – И это вы называете #authentic? Мне пришло в голову использовать образ Барби именно потому, что эта кукла – сама по себе штамп из штампов. Ее знают абсолютно все. Почему этот инстаграм-аккаунт стал так популярен? Думаю, потому, что моя героиня невероятно узнаваема. Одно из двух: либо ваш собственный «Инстаграм» выглядит так, либо в вашей ленте есть кто-нибудь, кто постоянно постит такие картинки. И – признайтесь – этот человек вас невыносимо раздражает». В этой истории любопытно не только противопоставление гламурной «официальной» красотки-Барби и незаконной Золушки-хипстерши. Забавно еще и то, что обе они все равно транслируют образ фэйкового мира, которого нет – как говорит хозяйка @socalitybarbie, «какой бы фильтр вы ни поставили, на самом деле все равно никто не живет так, как она». И не случайно для своего арт-проекта она выбрала именно Барби – кто еще, как не эта длинноногая крошка, воплощает американскую мечту? Или просто – мечту всех девочек мира. Розовое на сером Но у нас в России с Барби все устроено по-другому. Я из того поколения российских девочек, кто впервые увидел Барби, уже будучи почти подростком, и кто воспринял ее, как идол и святыню. В США ее начали продавать в 1959 году – несложно подсчитать, что с этой куклой выросли уже почти четыре поколения девочек. У наших мам Барби не вызывала никаких ассоциаций с их собственным детством; им было просто не с чем сравнивать. И никаких обоснований, почему в откровенно голодные годы последние деньги надо было потратить на «куклу с сиськами», у наших родителей не было тем более. Никаких обоснований, кроме нашего нытья – вода камень точит. «Купите, купите, купите мне Барби. Я буду хорошей девочкой, я получу в четверти одни пятерки, я буду мыть пол в своей комнате, я буду сидеть с младшим братом, – только купите, купите, купите». На постсоветское пространство Барби ворвалась в начале 1990-х. Она пришла к нам на волне тотального «низкопоклонства перед Западом», как обещание другого мира – красивого, богатого, шикарного. И, главное, очень яркого. Наш собственный мир тогда был откровенно серым. Мы жили в некрасивых квартирах и учились в уродливых классах. Среди бесконечного расквашеного мартобря я шла из школы по серой улице среди серых домов спального района, и единственное, что озаряло мой мир, – мечта о Барби. Я могла часами думать о том, как я буду ее наряжать и какой я построю ей домик. Наверное, все мои ровесники помнят рекламу Барби, которую показывали по воскресеньям между диснеевскими мультфильмами («Утиные истории» и «Чип и Дейл спешат на помощь»): «Барби сказочный машина-дом, все что нужно есть в нем». Это была моя любимая реклама. Мне до сих пор кажется, что этот розовый машина-дом и есть запретный рай. «Санта-Барбара» Первая Барби появилась у меня классе в шестом – в том возрасте, когда девочки обычно уже, наоборот, перестают играть в кукол и переходят на наряды и косметику для самих себя. Но мое поколение застряло – мы возились с Барби до старшей школы. Кукла Барби еще долго – ой, как долго, – нравилась мне сильно больше, чем мальчики. [news_photo_11] Нудела у родителей над ухом я не зря: постепенно у меня появилась уже не одна кукла, а целый гарем. Настоящая Барби среди них была только одна, но впридачу к ней – целая толпа пластиковых китайских сестер, которыми родители пытались откупиться от меня поначалу (надеясь, что от покупки оригинальной Барби удастся откосить – ха-ха, не тут-то было). У каждой из моих девочек был свой характер, я любила их всех – даже их китайские изъяны вроде негнущихся ног из плохой пластмассы и волос, вшитых одним швом в середине головы. Это был период удивительного вакуума в моей голове и жизни. Родителей я видела разве что мельком – мама работала в почти ежедневной газете, папа дописывал докторскую диссертацию. Школа оставляла мне массу свободного времени – чтобы хорошо учиться, не приходилось прилагать почти никаких усилий. Я много читала, но читаю я быстро, так что и от чтения оставалась еще куча времени. Мальчики меня еще не интересовали; общаться с девочками в классе мне тоже было не очень интересно. Поэтому я сидела дома и возилась со своими Барби. Я часами придумывала про них истории – в основном разыгрывала сцены в духе «Санта-Барбары» и мексиканских сериалов, которые мы смотрели с бабушкой. Мои куклы женились, изменяли друг другу, разводились, воспитывали детей (благо к Барби подходили по масштабам обычные маленькие пупсы) – но чаще всего, конечно, наряжались. Кукольный мужик на все это девичье королевство у меня было один, так что темы для сериала были практически неисчерпаемы. Еще я очень любила читать газету «Спид-инфо» (мама приносила ее с ночных дежурств в типографии и думала, что хорошо ее от меня прячет – в бабушкиной комнате, хм). Только ленивый не отмечал, что у Барби и Кена нет половых органов. Но мне тогда это не мешало – многое увлекательное, вычитанное в «Спид-инфо», я разыгрывала со своим кукольным гаремом если не в реальности, то в своем богатом воображении. Справедливости ради надо сказать, что Барби не провоцировала меня на беспредельный консьюмеризм (в чем ее нынче любят упрекать). Я-то отлично знала, что ничего, кроме самих кукол, мне не купят. Поэтому все, что окружало моих красавиц, я делала своими руками. Я построила им трехэтажный дом из коробок. Сделала в нем окна, обои, мебель. Но главное – я на них шила. Шила практически профессионально, на машинке, шила по выкройкам и сама эти выкройки строила. А еще вязала (и крючком, и спицами). И вышивала, да. И крестиком, и гладью. Наряды для Барби – это было единственное, что наполняло мою жизнь. Куклы против людей Сейчас мне самой удивительно, как так могло получиться: я жила в мире нарядов для Барби, но вообще не задумывалась о том, как выгляжу и как одеваюсь сама. Можно, конечно, оправдываться тем, что это были не самые благоприятные времена для девочек со слабостью к красивым шмоткам. Школьную форму отменили, когда я была в пятом классе, и это было большой проблемой. Денег у всех было мало (еле-еле хватало на Барби, – ну, вы понимаете), все вокруг меня одевались довольно-таки ужасно – в наряды турецкого или китайского пошива, купленные на вещевом рынке. Я и мои ровесницы носили в основном похабные лосины, уродливые юбки из «вареной» джинсы, ангорские свитера с блестками («травма поколения», – назвала недавно эти свитера в своей лекции Линор Горалик – кстати, автор замечательного культурологического исследования «Полая женщина: Мир Барби изнутри и снаружи»). Еще мы донашивали мамины пальто и сапоги и чуть ли не бабушкины лифчики и комбинации. Не очень понятно было, с какой стороны подступиться к этому празднику китча, чтобы одеваться красиво и со вкусом (хотя сейчас я понимаю, что по-настоящему креативным и бесстрашным девицам там было, ого-го как было, где развернуться и в чем проявить себя; но я была маленькая, у меня не было ни ориентиров, ни ролевых моделей, и я любила своих кукол, а не взрослых тетенек). А мир Барби – он уже был красивым. Мне гораздо больше хотелось нарядить ее, чем себя. Еще долгие годы потом человеческие тела, пропорции, казались мне дурной пародией на идеальное тело куклы. Школьные уроки труда (целое полугодие шить фартук…) ничему меня не научили – всеми техническими швейными операциями я давно уже владела, а рисовать выкройку фартука на свое полувзрослое тело мне казалось чем-то невыносимо скучным. Когда я читала в книгах по кройке и шитью, как строить выкройку на человека, меня охватывала жуткая тоска. Закладывать какие-то специальные швы и вытачки под то, что человек ходит, бегает, сгибает руки? Подстраиваться под то, что живому человеку должно быть удобно в этой одежде? Мне казалось, что истинная мода должна существовать не для удобства, а как вещь в себе. Как воплощение платоновской идеи совершенной красоты. Когда я сравнивала Барби и живых девушек – даже самых красивых, самых стройных – моделей, балерин, участниц конкурсов красоты, гимнасток, актрис, – я была почти как Гумберт Гумберт, который сравнивал божественную нимфетку Лолиту с земными зрелыми женщинами. «Я учуял сквозь косметическую муть духов и кремов взрослый, неинтересный запах ее кожи». Конец прекрасной эпохи Кончилось все буквально в один день. Старая (еще прабабушкина) швейная машинка в моей комнате всегда стояла открытой – я в любой момент могла сесть и продолжить шить что-то для своих кукол. Поругалась с родителями, обиделась на противных одноклассников, стало скучно? Ответ всегда один: садись шить. Но в начале 8 класса я перешла из своей школы «на районе», которая оставляла мне слишком много свободного времени, в гуманитарный лицей. И у меня вдруг резко кончилось время на шитье. Новая школа и новый класс заняли все мое время. Умные лекции, умные книжки, французский с латынью – как тут уже пластиковая «Санта-Барбара». Но главное – у меня пропало не только свободное время, но и драйв заниматься кукольными нарядами. Все пространство моих эмоций внезапно оказалось занято совсем другими вещами. Особенно, что уж там, мальчиками. Я даже не заметила, как это произошло. Швейная машинка стояла открытой, под лапкой – наполовину сшитое барбино платье покроя «принцесс» из голубого шифона в мелкий черный горошек (я до сих пор помню в мельчайших подробностях каждый шов на нем – как символ своего предательства). Шла неделя, другая, – я проходила мимо машинки и стыдливо стирала пальцем слой пыли, который уже ложился на распластанную заготовку бедного кукольного платьица. К октябрю я поняла, что, кажется, швейной машинке уже не нужно стоять все время наготове. Я аккуратно запаковала недошитые платья и драгоценные лоскутки (шифон, шелк, кружева), убрала машинку – и больше не садилась за нее никогда. Своих красоток Барби я через несколько месяцев раздала маленьким девочкам во дворе, роскошные самодельные одежки – тоже. Началась совсем другая жизнь – не такая красивая и без розовых блесток, зато с живыми людьми. Материал впервые был опубликован на SNCMedia.ru 20.09.2015
