Как архитектор Евгений Герасимов превратит «Красный треугольник» в город-сад?

Глава собственного архбюро и, по всей видимости, самый успешный петербургский архитектор трех последних десятилетий предлагает создать город-сад на территории «Красного треугольника» и реновировать кварталы на месте заводов «Пластполимер» и «Химволокно». Вы построили в Петербурге десятки зданий - больше, чем Кваренги и Росси вместе взятые, в том числе такие масштабные комплексы, как «Невская ратуша», «Экспофорум» или «Европа-Сити». И вот теперь беретесь за реновацию целых районов. Как вы видите себе будущее «Красного треугольника»? Это огромная территория, на которой есть и сараи, и абсолютные памятники промышленной архитектуры, пусть даже и обезображенные в советское время. У «Красного треугольника» отличная транспортная доступность, и есть возможность сделать второй выход из метро «Балтийская» поближе к бывшему заводу. В этом месте уже есть все необходимые коммуникации — электричество, вода, тепло, канализация. Есть все, что нужно, кроме хозяина, который увидел бы цель и убедил всех собственников, а их здесь множество, согласованно двигаться к ней. Надеюсь, что город в лице Фонда имущества, который и заказал нам проект редевеломента, сможет добиться результата. Этот квартал лишь тогда станет жизнеспособным организмом, когда получится создать из него полноценный городской район. Он не может быть сугубо офисным и вымирать на ночь, как лондонский Сити, куда страшно заходить после 7 вечера. Не может он быть просто очередным спальным районом. Не решает, как по волшебству, всех проблем и произнесение в качестве мантры слов «креативное пространство» — достаточно скромные по возможностям арендаторы не могут быть локомотивами экономики, баловство все это. Необходимы серьезные якорные арендаторы, и профиль их должен быть разным. Полифункциональность — залог успеха. Здесь нужны и офисы, и экологически чистые производства, и музеи, и те самые креативные пространства, которые уже есть на этой территории. Мы предложили разрешить девелоперам построить на месте зданий, не причисленных к памятникам, шесть жилых массивов высотой от 28 до 40 метров, а рядом с ними - школу и детские сады. Но ядром всего района должен стать большой общедоступный парк, а на месте запруды, оставшейся от речки Таракановки, может появиться водоем. Чем хорош и почему так престижен район вокруг Таврического сада? Тем, что там есть Таврический сад. Чем хорош район вокруг Гайд-парка? Наличием Гайд-парка. Мы предложили такую концепцию, она всем вроде бы понравились — во всяком случае, негативных откликов я не слышал. По нашему мнению, реновация должна случиться по доброй воле без всякого экономического насилия - ни у кого ничего нельзя отбирать. Недавно вы подготовили еще и концепцию редевелопмента территорий заводов «Пластполимер» и «Химволокно». Здесь инициатива исходила от собственника, владельца компании «Теорема» Игоря Водопьянова. Это очень интересный район вокруг разлива речки Охты, где еще с петровских времен располагались заводы и уцелело множество сооружений старой промышленной архитектуры. И хотя под охраной КГИОП из них находится лишь несколько, мы с Сергеем Чобаном, соавтором проекта, предложили девелоперу оставить десятки этих зданий — ломать их кажется нам варварством. Они могут быть реконструированы и приспособлены под школы, детские сады, магазины, рестораны. Это позволит сохранить «память места», ауру. Мы говорим также о том, что не нужно застраивать территорию 25-этажными башнями — стоит ограничиться максимум 12-этажными жилыми домами и создать полноценную городскую среду, соединив территории двух заводов пешеходным мостом через островок, на котором находятся живописные пороховые склады с обваловкой. Ваше бюро работает и над проектом зданий для Верховного суда в центре города — на каком этапе он находится? Мы сейчас в разгаре рабочего проектирования. С объекта вывозится мусор — если присмотреться, то можно заметить, что горы, оставшиеся от зданий НПО ГИПХ, становятся все меньше. Ваш проект критиковали за «несовременность», за неосталинский стиль — почему вы остановились именно на таком решении? Наш заказчик — Управление делами Президента, так же как и конечный пользователь — аппарат Верховного суда, считают, что здание высшего судебного органа России должно быть вне времени и моды. При взгляде на него должно казаться, что оно вечное и было здесь всегда. Такая позиция имеет право на жизнь. Кстати, точно так же РПЦ видит свои новые храмы только каноническими, в отличие от католической церкви, которая готова строить модернистские костелы. Напротив, через Малую Неву, находится похожего размера и высоты неоклассическое здание бывшего министерства торговли и промышленности Российской империи архитектора Мариана Перетятковича — наше здание Верховного суда будет перекликаться с ним, также как и со зданием Биржи. Классика — вечна. Палладио, Кваренги, Иван Фомин, сталинская архитектура — все это неоклассика, обращение к ордерной архитектуре, созданной в Древних Греции и Риме. И мы видим, что человечество каждые сто лет к ней возвращается. Жилые дома для судей будут разными по высоте и рисунку фасадов, что характерно для Петроградской стороны. Проектированием здания для Театра балета Эйфмана занимается Сергей Чобан и его бюро SPEECH - совместно с Борисом Яковлевичем они очень долго искали образ, соответствующий стилю хореографа, в творчестве которого неразрывно сочетаются современность и классика. Архитектор хочет строить шедевры. если говорит обратное — не верьте! В свое время вы вместе с Сергеем Чобаном победили в конкурсе на строительство жилого квартала «Набережная Европы» на этом же месте. Проект не осуществился — жалеете о потраченных усилиях? Мы не понесли финансовых потерь - к чести компании-заказчика «ВТБ-Девелопмент», нам заплатили за сделанную работу. Конечно обидно, что годы были потрачены впустую. Мы с Сергеем декларировали тогда идею, чтобы под нашей эгидой, под нашу ответственность и в рамках нашего контракта пригласить десяток звезд мировой архитекторы — от Роба Крие до Эрика Ван Эгераата и Чино Дзукки. И они подготовили каждый проект своего здания, приехали, презентовали их на Градсовете, через который все эти проекты прошли. Жаль, что наш город, построенный во многом иностранцами, упустил шанс получить здания современных западных архитекторов. Но такова жизнь. Представьте себе, какие ощущения были у Андрея Воронихина, когда его вызвали к царю и сказали: «Господин архитектор, вторую половину колоннады Казанского собора строить не будем». Мы можем сколько угодно убиваться по поводу нереализованного красивого проекта, но история пошла другим путем — государство решило, что на этом месте будет Верховный суд и жилье для судей. И не по нашей инициативе этот проект вернулся к нам уже в новом формате. А почему, по-вашему, у западных звезд не получается строить в России? Как всегда, это комплекс причин. Россия, как мы знаем — страна ручного управления. В ней нужно жить постоянно, чтобы чего-то добиться. Руководить проектом по электронной почте, пролетая над Петербургом под дороге из Сеула в Нью-Йорк, не получается. И не случайно Растрелли, Росси, Кваренги всю жизнь прожили в нашей стране. Некоторых звезд наши девелоперы использовали как дымовую завесу — вешали на проект ярлык в виде известного имени и успешно перепродавали. Фиаско других звезд, например Доминика Перро, так и не построившего Мариинский-2, объясняется незнанием российских норм, климата, процессов согласования. В Европе ведь все нормы стандартизированы, и поэтому финский архитектор может строить в Испании. У нас все не так. Существует мнение, что эпоха архитекторов-мегазвезд вообще закончилась — за последние 10-15 лет ни одной сверхновой не зажглось. Вы согласны с этим? Почему так происходит? А сейчас пропагандируется скромность, во многом лицемерная: быть звездой сегодня неприлично. Мы опозорились со строительством стадиона, но ведь таких примеров множество и в мире - от оперы в Сиднее до арки Дефанс в Париже. Из недавних — опера в Гамбурге с ее десятикратным превышением бюджета и сроков строительства или новый аэропорт имени Вилли Брандта в Берлине, открытие которого намечалось на 2011 год, неоднократно переносилось, а теперь речь идет о возможном сносе здания. Так вот сейчас подобных амбициозных задач уже никто не ставит, ведь на повестке дня — строительство жилья для сирийских беженцев. И очень забавно наблюдать, как архитекторы в дизайнерской одежде, проживающие в пятизвездочных отелях, пьющие дорогое шампанское, рассуждают о том, как это нехорошо - строить дорогие дома, как неловко оперировать такими терминами, как «красота» в архитектуре. Сегодня все в Европе рассуждают о том, насколько дешево здание и как оно будет утилизироваться. А если строение с самого начала приговаривается к уничтожению, смешно говорить о его красоте. Видимо, человечество и в архитектуре движется к одноразовости, к которой уже пришло в одежде, бытовой технике и гаджетах. Между тем, есть Пантеон в Риме — сооружение утилитарного назначения, которое служит людям без капремонта и реконструкции. Римские папы содрали с его потолка бронзу, чтобы сделать балдахин в соборе Святого Петра, и ничего, оно все равно восхищает. Почти две тысячи лет безупречной эксплуатации — вот к чему надо стремиться. А как вы вообще осознали, что хотите быть архитектором? Я могу понять школьника, мечтающего об этой профессии сегодня, но в 1970-е в СССР строилось, кажется, не так уж много шедевров. Это получилось случайно: одновременно с общеобразовательной школой я заканчивал еще и школу художественную, причем с хорошим результатом. Быть обычным инженером мне не хотелось, но в тоже время я сомневался, что из меня выйдет Ван Гог или Репин. И профессия архитектора показалась мне удачным компромиссом — конечно, я в то время не знал до конца, что это за работа. То есть вы не ходили в детстве задрав голову и любуясь памятниками архитектуры? Нет конечно! Как все нормальные мальчишки, я играл во дворе в футбол, бегал на лыжах и ухаживал за девочками. А вот поступив в Инженерно-строительный институт, я с каждым курсом все больше и больше понимал, что сделал правильный выбор. И я не согласен с тем, что в СССР не было примеров яркой архитектурной мысли - даже в разгар застоя строились необычные по своему облику театры, стадионы, дома отдыха. Среди них встречались настоящие иконы советского модернизма, которые до сих пор воспринимаются на Западе, как откровения. А у кого вы учились в ЛИСИ? Я заканчивал мастерскую Леонида Павловича Лаврова — он участвовал в строительстве города Навои и других городов при атомных станциях, проектировал станцию метро «Площадь Александра Невского». Как вы видели свое будущее, заканчивая в 1983 году вуз с дипломом на тему «Проект нефтепромысла в Арктике» и не имея никаких шансов побывать в Афинах или Риме, где рождалась архитектура? Да, историю архитектуры мы изучали по книжкам с плохими фотографиями, пребывая в полной уверенности, что своими глазами никогда не увидим ни египетские пирамиды, ни древнегреческие храмы, ни Колизей. Но любой, кто учится по этой специальности, в глубине души уверен, что именно ему повезет и выпадет случай, в котором совпадет все: место, задача, возможности. Каждый архитектор хочет строить только шедевры, а если он говорит обратное — не верьте! Но как это обычно и бывает, после института меня распределили в управление типового проектирования ЛенНИИпроекта (Смеется). Шедевры, такие как Кораблестроительный институт или краснокирпичное здание ЛЭТИ на улице Профессора Попова, проектировались рядом, в соседней мастерской, пока я занимался универсамами. Но довольно быстро я дорос до руководителя группы, занимающейся нетиповыми проектами, а начальниками моими были два будущих главных архитектора города — сначала Олег Харченко, а затем Юрий Митюрев. Тут началась перестройка, двери зоопарка открылись, и звери вышли на свободу. Не все, конечно: кто-то выглянул за решетку и испугался джунглей, а молодые тигры увидели открывающиеся возможности и воскликнули: «Тааак. Здравствуйте, зайцы!» В 1991 году я основал собственную частную компанию, в которой работал сначала один, через пару месяцев у меня появилось два сотрудника - так мы постепенно и развивались. В 1990-е произошла серьезная переоценка ценности профессий — архитекторы стали очень востребованы. Всем архитекторам, которые в девяностые смогли предложить что-то формирующемуся бизнесу, откликнулись на новые запросы общества, способствовала удача. Я быстро получил первый заказ — на проект таунхауса на Бухарестской. Как раз Олег Андреевич Харченко познакомил меня с необычными людьми, которых мы сегодня называем девелоперами, а тогда и слова такого еще не знали - он пригласил меня на встречу с ними словами: «Тут есть такие же как ты, сумасшедшие, может, ты с ними договоришься». Это было жилье совершенно нового для нашей страны типа. Нужно было узнавать, что это за дома такие, в которых у тебя собственный теплый гараж, из которого ты по лесенке переходишь к себе в прихожую, затем в гостиную, а дальше в спальни, рядом с которыми отдельные ванные комнаты — это же казалось фантастикой! Тяжело было проектировать то, чему вас не учили? Архитектор, я считаю, учится всю жизнь. В самом начале 1990-х мы еще за границу не ездили, но западные журнальчики уже вовсю листали — еще в ЛенНИИпроекте у нас раз в месяц был так называемый «библиотечный день», когда из Публичной библиотеки привозились свежие профильные издания и все, кому это было интересно, садились вокруг большого стола, передавая друг другу журналы по кругу. Кто-то что-то записывал, некоторые фотографировали, кое-кто даже успевал что-то зарисовать. Сколько людей сегодня работает в вашем бюро? Сейчас у нас около 170 сотрудников, а площадь офиса – 1300 квадратных метров. Серьезный архитектурный бизнес. Я бы не назвал это бизнесом в чистом виде. И будь я исключительно бизнесменом, не занимался бы этим делом. «Проклятое искусство» мешает бизнесу — вечно хочешь сделать как можно лучше, и тратишь на это времени больше, чем мог бы. Заказчика устроил бы результат попроще. Как говорит мой коллега и партнер Сергей Чобан: «Кто-то в 1990-е пошел в бизнесмены, а кто-то в артисты». И вот мы, безусловно, в артисты. Да, мое дело неубыточное, но и назвать его сверхприбыльным бизнесом нельзя. У нас нет желания расширяться подобно сетевым компаниям, таким как «Макдоналдс» или «Магнит». Даже в пределах Петербурга мы могли бы поставить под ружье в два раза больше людей, не говоря уже обо всей стране — но мы отказываемся от работы в регионах, хотя предложений хватает. Исключения делаем изредка только для проектов в Москве. Я обязан отвечать за каждый дом, за каждый фасад — и хочу производить лишь тот объем, который сам могу проконтролировать и создать без потери качества. Поэтому мы не берем работы больше, чем можем делать, не хотим экстенсивного роста, хотя, наверное, это было бы выгоднее. А что нужно, чтобы вы взялись за работу? Для нас важны три вещи и именно в той последовательности, в которой я их называю: во-первых, архитектурный интерес. Если проект очень интересный, мы готовы сделать его даже в убыток себе, заработав в другом месте. Например, Еврейский общинный дом, получивший все возможные архитектурные премии — это был сугубо имиджевый для нашей мастерской проект. А дом «Победы, 5» предполагал бесконечное отрисовывание мельчайших деталей при относительно небольшой площади. Разумеется, нужно соблюдать баланс — если мы будем заниматься только интересными нам самим объектами, мы разоримся, а если только коммерчески выгодными — это будет неинтересно. На втором месте финансовый интерес. Но без архитектурного интереса финансовый для нас сегодня уже не важен. И в-третьих, общение с заказчиком не должно вызыватьизжогу — если мы не находим общего языка, предпочитаем отказаться от проекта. Когда выясняется, что девелопер не хочет делать проект качественно, но наши обязательства надо выполнять, с такими мы работаем два раза — первый и последний. За 25 с лишним лет существования компании у нас сложился уже пул заказчиков, с которыми мы сотрудничаем постоянно и понимаем, чего друг от друга ждать. С компанией «ЛСР» за эти годы созданы проекты на Невском, 137, Каменностровском, 56, Ковенском, 5, дом «Венеция», достраиваются дома «Верона» и «Русский дом». С таким динамичным девелопером, как компания «Легенда», мы делали разные проекты — и апофеоз историзма и неоклассики «Победы, 5» и в тоже время стилистически совершенно другие «Легенда на Комендантском» и «Легенда на Дальневосточном». С компанией RBI создали дом «Новая звезда» на Песочной набережной и дом на Невском, 152, а сейчас ведем реконструкцию территории Левашовского хлебозавода. Строили мы для компаний «БэстЪ» и «ЛенспецСМУ». Вот уже 15 лет множество ваших проектов создается в соавторстве с бюро SPEECH Сергея Чобана. Как распределяются в этом случае обязанности — ваши и ваших подчиненных? Наши с Сергеем отношения строятся на принципах полного паритета — мы с ним равны во влиянии на тот или иной проект. Мы друзья и взаимное уважение для каждого из нас важнее архитектурных и уж тем более финансовых амбиций. У нас никогда не было и уверен не будет никаких финансовых разногласий, мы абсолютно доверяем друг другу. А распределение работы внутри наших бюро строится по принципу экономической целесообразности — что-то выгоднее делать в Петербурге, а что-то в Москве и Берлине, где находятся офисы SPEECH. Вам приписывают резкие высказывания в адрес градозащитников. Чем они вызваны? Это очень разношерстная публика — кто-то искренне переживает за город, кто-то извлекает выгоду, кто-то бузит по привычке. С теми, кто способен к диалогу, безусловно нужно его вести. Есть «вечно вчерашние» — процент таких людей стабилен в каждом обществе. У них вчера и солнце светило ярче, и еда была вкуснее, и девушки красивее. Но они забывают, что Петербург всегда был открыт всему новому и все новое приходило в Россию через него. На сегодняшний день часть горожан решила считать город законченным и пожелала заморозить в нынешнем виде. Но одно дело Венеция — музей под открытым небом, где в щелях существуют немногочисленные сотрудники этого музея. И другое дело Петербург — четвертый по величине мегаполис Европы. Его заморозить не удастся. Чем быстрее город переболеет детской болезнью консервации, тем будет лучше для него. Мы все время шарахаемся из крайности в крайность: то большевики взрывали храмы, то теперь объявили, что не подлежит сносу все построенное до 1917 года. Это маразм — следуя этой логике, весь Московский проспект можно разобрать, а вот любой сарайчик во дворе-колодце, возведенный до революции, трогать нельзя. У нас же не принято давать советы медикам или пилотам самолетов, как им делать операции или сажать самолет. А ведь архитектура — профессия не менее сложная, но в ней почему-то все разбираются. Хотя, к сожалению, архитекторы вместе с девелоперами дают повод для недовольства - есть одиозные примеры, такие как «Монблан». Законодатели тоже дают повод к протестам градозащитников, создавая законы, которые никого не устраивают. При этом мы сплошь и рядом видим, что эти правила не для всех. Жизнь архитектора в Петербурге непроста, но жизнь девелопера — это просто кромешный ад. Люди рискуют деньгами, зачастую заемными, а правила игры меняются в процессе самой игры. Конечно, они разоряются. Но если мы говорим, что нам всем очень нравится Петербург — не Ленинград, а именно Петербург, то может быть есть смысл придерживаться правил, по которым город был построен? То есть не строить в центре выше карниза Зимнего дворца? Не строить в центре выше карниза Зимнего дворца, разрешать высотные доминанты только для общественных зданий, таких как колокольни церквей или купол Академии Штиглица, обязательно соблюдать правило брандмауэров — нельзя пробивать в них окна, препятствуя развитию соседних участков. И в любом случае, говорить от имени всех горожан никто не имеет права — не то что референдумов, даже опросов не проводилось. Вы работаете в самых разных стилях от историзма до модернизма. Любимые у вас среди них есть? Мне нравится все. Как шутил Оскар Уайльд: «У меня один принцип — беспринципность» (Смеется.) В архитектуре важен не стиль, а его умелая интерпретация: лучше качественный модернизм, чем неумелый историзм, и наоборот, лучше качественный историзм, чем неумелый модернизм. И это не всеядность с моей стороны, а интерес к поиску. Как сказал Роберт Стерн, архитектура — это большой дом со множеством разных комнат. Так вот мне интересно заглянуть может быть не во все, но в большинство из них. Любопытно поискать и в историзме, и в неоклассике, и в модернизме. Историзм и неоклассика у нас востребованы явно больше, чем модернизм. Да, и этому есть свое объяснение — наш человек более свободен от общественного мнения. Российскому девелоперу наплевать, что о нем подумают и напишут 2-3 имеющихся у нас в стране архитектурных критика. А российский покупатель хочет не просто посмотреть и удивиться — подсознательно он ищет стабильности, которую воплощает традиционная архитектура. Спрос рождает предложение — на Крестовском острове хватает жилых домов в модернистском стиле, но почему-то люди за любые деньги готовы были купить квартиры в неоренессансном доме «Венеция». И потрясающий коммерческий успех этого проекта заставил девелопера, компанию «ЛСР», строить по соседству дом «Верона». На Западе ситуация принципиально другая: архитектурная критика там существует как таковая, и получить шквал негативных оценок — смерти подобно и для девелопера, и для архитектора. И даже покупатели там зомбированы общественным мнением, сформированным ограниченной группой людей. Только очень немногие способны противостоять мейнстриму — так, в Англии существует группа архитекторов, которая под покровительством принца Чарльза и на его землях в графстве Дорсет возводит деревню Паундбери в традиционном для британской архитектуры стиле. Но они могут это себе позволить, имея главой своего движения наследника престола. Мне интересна архитектура заостренного модернизма: результатами стали жилой дом «Мегалит» на набережной Невы, штаб-квартира банка «Санкт-Петербург» или здание Stella Maris на Крестовском острове. Но интересны и поиски в жанре историзма — так получилось переосмысление стиля ренессансного палаццо в здании на пл. Островского, которое сегодня занимает компания «Газпром-экспорт». А когда мы строили дом на Ковенском, 5, рядом со стопроцентным памятником архитектуры, костелом авторства Леонтия Бенуа и Мариана Перетятковича, нам нужно было создать для этого бриллианта достойную оправу и ни в коем случае с ним не спорить. Нормальный девелопер XIX века поступил бы очень просто — построил бы рядом дом по красной линии. Но компания «ЛСР» послушала нас, решив пожертвовать площадью застройки, чтобы показать людям колокольню собора и боковой фасад, которых никто до этого не видел, потому что на этом месте было РСУ. Мы поступили уважительно и результат получился достойный: мини-площадь, пьяцетта, открыла людям вид с улицы Маяковского на костел, настоятель которого очень обрадовался, когда в окна стал попадать солнечный свет и внутреннее пространство заиграло по-другому. Профессионал должен уметь все и доказывать это каждой своей работой. Нужно быть как Моцарт: требуется полька — пожалуйста, полька, заказывают реквием — вот вам реквием. Быть успешным во всех жанрах, выдавая качественный продукт в срок — вот наша цель. Среди проектов, реализованных архитектурной мастерской «Евгений Герасимов и партнеры», — комплексы «Невская ратуша», «Экспофорум», «Европа-Сити», «Царская столица», «Дом у моря», дома «Венеция», «Ковенский, 5», «Победы, 5», головной офис банка «Санкт-Петербург». Евгений Львович — заслуженный архитектор России, лауреат премий правительств России и Петербурга, обладатель золотой медали Международной ассоциации Союзов архитекторов. Текст: Виталий Котов Фото: Алексей Костромин